Маргарет

28 сентября

- ...потому мы вынуждены отложить свадьбу до конца октября, - заключил Фёдор Васильевич.

Круг людей, к которым хозяин поместья, старый граф, обращался со столь почтенной нежностью, состоял из городничего, его жены и сына. Дальше от него на диване в гостином зале обделёнными сидели мы: я и Маргарет. Павла с нами не было.

- Смерть любезной Аглаи Николаевны – большая и ужасная потеря... - вздохнула Анна Павловна, убирая светлый локон со лба.

- Мы глубоко сожалеем и сопереживаем вам и вашей семье, Фёдор Васильевич: потерять и жену, и невестку... Ужас! – вздохнув, добавил Аркадий Иваныч.

- Марго, - обратился Николай Молвин к невесте, что сидела неподалёку от него, почти под боком, - как там Паша? Как он себя чувствует?

Маргарет замешкалась, но вскоре нашла слова для ответа. Я исподтишка подслушивал их разговор: они сидели и непринуждённо разговаривали, никого не замечая - но мне мешала болтовня других гостей:

- Расскажите, Андрей Платонович, о ваших-с планах на недалёкое будущее, - отпивая чай, спросил городничий, а после потёр усы. – Надолго вы здесь иль нет?

- Даже не знаю...

- Нам в тутошней полиции не хватает господина следователя, - грустно изогнул он брови и с падающим взглядом заключил на тяжёлом вздохе: – Ох, как не хватает!

- А как же господин Ножин? – удивилась Анна Павловна. – Что с ним сталось?

- Как же! Вы не знаете? – воскликнул Фёдор Васильевич, подсаживаясь ко мне. – Таки он застрелился ещё зимой...

- Да нет – то весной было, Фёдор Васильевич! – возразил Аркадий Иваныч.

Они ещё долго спорили, да только в один момент мне это надоело, и я сказал:

- Вы, видно, хотите предложить мне остаться на провинциальную службу? – он кивнул мне в ответ. – Простите, но я должен отказаться...

- От чего же? – воскликнул его сын. – Мы будем очень рады такому другу и гостю...так давно не виделись, а ты хочешь уехать...

- Ну, я не скоро покину Мирну, всё же хочу поздравить вас в свадебный день, - я кивнул Маргарет, и она ответила ухмылкой, но более язвительной, которая, как показалось, придала её губам более светлый и нежный цвет. И это не ускользнуло и от Молвина. – Хотя, да: служба меня ждёт... Всё-таки такое место, в Департаменте, жалко потерять, - упустим тот факт, что несколько дней назад я получил письмо из столицы, в котором говорилось о моём увольнении. Но позвольте, меня это особо не тревожило.

- Как... служба? – перебил, смутившись, Молвин. – Важной службой теперь называется работа с паспортами, бумажками? – он еле сдержался от смеха.

- Именно так, - моя кружка чуть не разбилась, когда я поставил её на стол.

- Андрей работает в сыскной части, - поправила Маргарет.

Разговор быстро перешёл на другую тему.

После я отлучился, поскольку мне не хотелось дальше поддерживать беседы двух разделившихся групп, где первая – Николай и Маргарет, вторая – Фёдор Васильевич и городничий с женой. Уходя, я лишь приметил беззаботную улыбку, посланную не мне, на лице Маргарет.

Но выйдя из наполненного солнечным светом и тёплым запахом камина зала, я оказался поражённым под властью гулявшего по тёмным коридорам сквозняка. Сразу и голоса за стеной исчезли. В глазах потемнело, а еле заметные очертания стен и мебели поплыли передо мной. Пропали все чувства, эмоции, мысли, страхи... хотелось упасть и заснуть. И никогда не просыпаться. Или я уже уснул...

В таком тяжёлом для разума человека я добрёл до какой-то комнаты и упал на кресло. Туманящая плотность рассудка силой закрыла мне глаза. Лишь проснувшись позже после чьего-то прикосновения, я понял, что то кресло было всё же весьма мягким и приятным для сна – я спал около часа. Протерев глаза, я разглядел перед собой озабоченную, обеспокоенную Маргарет.

- С тобой всё хорошо? Как ты себя чувствуешь?

На ней было чёрное платье, подол которого был украшен рюшами из той же грубой ткани, спадающими к полу и моим ногам.

- Да, мне уже лучше, - привстал я, потирая глаза, - просто устал...

Сев удобнее и задернув голову на спинку, я глядел на Маргарет, вспоминая по чертам её лица реальность.

- Они ещё там?

- Да, - вздохнула Маргарет, опустив уставший взгляд. – Ещё приехали Пётр Григорьевич с Мари и гувернанткой. Лили, кажется?

- Крёстный не говорил, что они приедут. Так почему же они здесь?

- Мари очень плохо в доме... - она присела на широкий мягкий подлокотник кресла, оперившись о спинку. – Да и к тому же сейчас там живёт Паша. Я недавно видела его, когда с Колей ездили к Зимову, он выглядел ужасно. Брат весь осунулся, исхудал. А как он бледен! И нет уже той искры...

Она говорила о нём так грустно, жалостливо. Несмотря на все его отрицательные черты и ужасные поступки, Маргарет любила брата, и что бы она не говорила, как бы не кричала, она всё прощала ему. Как и я...

- Ему не хватает тебя, - добавила она неожиданно. – Может, ты приедешь к нему?

Какое-то сомнение прокралось мне в голову, хотя сердце уже рвалось к другу.

- Отчего же ты сердишься?

Я смотрел на голую стену около камина. Что она сказала?

- Нет, я не сержусь.

Раздались звонкие удары каблуков о старые половицы, что тихо поскрипывали. «Маргарет?» - звали её в коридоре. Из-за угла выглянул Николай. Но улыбка спала с его лица, растворившись при дневном чистом свете, когда он увидел её наедине со мной. Так близко.

- Мари зовёт тебя, - проскрипел он, смотря на меня.

Маргарет вскочила и убежала, а жених, остановившийся на пороге, проводил её след строгим взглядом, сдерживая гнев.

- Что ты себе позволяешь, Андрей!

- О чём ты? Я ничего не делал... ничего не сказал...

- Тебе не стоит вести такие уединённые беседы с моей невестой, - прошептал он гневно, подойдя ближе.

- Наши с сестрой беседы не выходят за грани разумного, сударь.

- А это уже мне решать, - пригрозил Молвин, краснея от еле сдерживаемой ярости. – Ты вредишь чести моей будущей жены, а я, знайте, за неё заступлюсь! И не позволю тебе опорочить её.

- Да ты бредишь! – воскликнул я, разозлившись. – Оставьте меня! Сударь...

Я захлопнул дверь в своей комнате, прижавшись к ней спиной от вязкой усталости, что запутывала разум. Мой гнев сменила меланхолия, которая брала свои корни в опустошении, что осушались чужими проблемами, грозившие близким. «Уже многих я потерял. И сколько впереди?»

В углу послышался звонкое сияние, будто речное журчание волшебных нот – я обернулся. Там, около кровати, стояло большое зеркало, что отражало меня во весь рост. Мелькнул полосой солнечный свет, прозвенев, будто трещит снег в морозной сказке, и после в отражении появилась Оля в белом похоронном платье, чьи рюши промокли и тащили за собой вялые водоросли. Бледная, с сырыми потускневшими рыжими кудрями, с синими конечностями и губами Оля наклонила голову, заставив трепетать меня перед её пустыми глазами с еле заметными зрачками, под которыми темнели синяки.

Пробежала белая сверкающая полоса – в зеркале появилась Инга. Испугавшись, я отпрянул от двери, чуть не упав, наткнувшись на комод. Инга! Она дрожащим отражением стояла во всей своей мёртвой красе: румянец больше не играл на её щеках, кожа белела на глазах, а всё её кружевное платье пропиталось кровью. По волосам стекали багряные капли. И на руках засыхала кровь, но она была иной, нежели у крёстной. То была её кровь – не чужая. Её.

Получается, она убила себя? Она повинна в своей гибели? Или кто-то иной?..

Всегда я видел в ней, черноволосой гимназистке, недостатки: напыщенность, тщеславие, себялюбие и чрезмерная кокетливость – но Инга всегда предрасполагала к себе, не имея корыстных целей, а потому и казалась она такой живой и радостной, независимой и уверенной. Это был ребёнок, жаждавший внимания.

Так кто же убил её? Она? Отец? Ребёнок? Паша? А может... Смерть?..

Дева смерти пришла за ней... как и писала Аглая Николаевна.

Образ к той секунде, к той догадке, уже испарился. Испарился вместе с моими силами – я рухнул на кресло, заплывая тревожными мыслями темнотой разума.

Передо мной стояло старинное зеркало, у рамы которого хранились вековые пыль и разводы. Перед ним мой ужасный лик. «Не уж то я так плохо выгляжу? - разглядывал ленивым взглядом я отражение, держа голову, опершись локтем на ручку кресла. - На сколько лет должен я постареть, чтобы лицо так осунулось?»

Опрокинувшись на спинку, я провёл рукой по грязным волосам. Да и глаза даже у мёртвой Инги живее, чем у меня!

Тяжко вздохнув, я закрыл глаза: лучше не видеть ни себя, ни реальности, ни потустороннего мира.

- Как же мне всё это надоело...

Рука невольно соскользнула и коснулась чего-то твёрдого, маленького... я схватил это и, вскочив, с диким не своим, чужим, криком швырнул этот камень в зеркало. Звонкий треск – и посыпались дождём стёкла на пол. Зеркало, стоявшее на хлипких ножках, зашаталось и упало с ещё более громким звоном, рассыпав последние осколки.

Ярость рассеялась, запечатавшись в разбитом зеркале. И тогда, совладав с собой, я взглянул на блестящий пол ясным взглядом: тем камнем был портрет Маргарет.

«Что я наделал?»

- Чтоб вы все сдохли! – доносилось эхо с первого этажа.

«Кто это? – выбежал я из комнаты. – Что здесь творится?!»

Я остановился на верхних ступенях лестницы, а там на низу в прихожей, в самом холодном и тёмном зале, собралась куча обитателей дома. А среди них стояла крестьянка в лохмотьях. Она ревела, кричала, проклинала. Это была Лялечка. Перед ней – граф. Рядом слуги, пытавшиеся утихомирить сумасшедшую.

- Не будет тебе покоя ни этом, ни на том свете! – вцепилась в него Лялечка. – Чёртов, ты, сын!

Она уже как неделю не показывалась в поместье: пропала, и никто не знал, куда.

Фёдор Васильевич отшвырнул её с такой силой, что беременная девушка чуть не упала.

- Гори в аду... - гневно шипела она.

- Пошла прочь! – махнул граф, а после подошёл ближе и, взяв за шею, как щенка, пригрозил: - И не попадайся мне на глаза, тварь!

Он оттолкнул её к двери и ушёл, гордо вскинув подбородок. Старые слуги вывели беднягу. После я медленно спустился, заглядывая за порог, смотря ей вслед. «Что на неё нашло? Что с ней случилось? Где она была?» Кажется, я знал, что не будет у неё счастливого конца. И дитя не радует её, как всякую семейную женщину. У многих молодых крестьянок нашего поместья, из деревень, что были на земле графа Сосновского, была такая горькая судьба.

Скрипнули половицы наверху. Вздёрнув голову, я увидел грозный лик Маргарет. Она одарила меня томным мрачным взглядом и ни одним словом. Лишь холод в глазах.