Маргарет

«Кто же убил Олю? Хм...»

Я разглядывал лица в гостиной. Вот сидит хмурый Фёдор Васильевич, справа от него спокойный, но поникший, сын, а слева – Маргарет. Я сидел напротив них. Напряжение в душной тёмной комнате возрастало. За окном редели облака, просачивалось солнце в тёмные залы, отчего, казалось, и скрипели половицы. Нет, то шёл к нам Пётр Григорьевич. Он успокаивал Мари, что не вышла с ним в зал и осталась у себя в комнате.

«И отчего же умерла Инга?»

Князь сказал, что роды были сложными, а ребёнок умер ещё в утробе. Ни она, ни ребёнок не выжили в ту ночь... а что если?! Что если пришла дева смерти? Как предвещала покойная Аглая Николаевна, как твердил Куликовский и как говорила Оля. Все они знали, что черноволосая красавица умрёт на заре молодости. Но знали ли они, что она умрёт от ядовитой слизи страшного духа?

Почему же так много унесенных душ?

«Господи, неужели за всеми тремя пришла дева смерти?!» - испугался я, поскольку это означало провал в нашем «расследовании», и все обдумывания и рыскания были напрасны, ведь справедливости не будет. Маргарет была права: нужно заканчивать. Она сделала тот же самый путь от рассудительного детектива до суеверного смиренного свидетеля. Я стану таким же. «А на этом хватит!» - решил я вернуться в реальность. Нужно подумать о сегодняшних бедах.

Взгляд мой уставился на Пашу. Мне было интересно, что он чувствует, о чём думает. Лицо его не выдавало потаённых чувств – никакой явности в эмоциях. Но если бы он был искренним, я бы не поверил ему. Никогда боле.

Видно, ему стало душно, а потому он вышел из зала.

- Пётр Григорьивьич, вы видеть Мари? – взволнованно спросила прибежавшая к нам Лили, чуть не сбив с ног Пашу.

- Она в своих покоях, Лили...

- Её там ньет!.. – ещё больше разволновалась гувернантка и перебила господина.

Князь вскочил и спешно направился наверх. Вскоре весь дом подняли на уши: слуги принялись искать княжну по всему поместью. И когда в особняке её не оказалось, поиски перешли на прилежащий сад и лес. Вскоре наша поисковая группа разделилась: я остался на лесных дорожках с Лили, совсем упустив из виду Маргарет.

На улице уже бушевал осенний ветер, шумя в ушах и заставляя зажмуривать глаза. Он то утихал, то усиливался.

Обкрикивая лес во все стороны, мы судорожно вглядывались за каждое дерево. Вскоре тропа вывела нас к склону, где дальше простиралась необъятная равнина. Но, заприметив силуэты около старого деревянного забора у склона холма, коим обычно огораживают пастбища и деревни, я тут же остановил Лили, схватив её под локоть. Она резко остановилась и обернулась, окатив меня недовольным взглядом.

- Не Мари ли там с Павлом?

Лили выпучила глаза, не веря мне, но когда сама повернула голову, то увидела эту картину: у самого склона оперившись на ветхие доски забора стояли, о чём-то разговаривая, Паша и Мари.

- Йэто моя Мари? – голос её тонул в огорчении: кажется, она уже готова расплакаться.

Я увёл Лили с тропы, и мы спрятались за деревом, чтобы они скрыться от их глаз в тени.

Мари оторвала взгляд от горизонта и далёкого леса, что начинал своим дыханием облака, и, подхватив порывы ветра, она, будто в такт пению листвы, обратилась к Павлу, который даже не осмелился взглянуть в эти хрустальные глаза, что сияли любовью. Я хотел развидеть это, но нет, то было правдой – княжна смотрела на него со всеми горящими искренностью и надеждой чувствами. О чём она говорила?

- Вы слышать? – спросила Лили, что выглядывала из-за дерева, стоя бок о бок со мной. – Нужно подойти, - она вынырнула из-за укрытия.

- Куда вы? – воскликнул я раздражённо и ринулся за ней. Благо, нас не заметили. – Стой же! Ближе нам не подойти – заметят.

Я притянул Лили к стволу, и она осталась, продолжая наблюдать за парой. Я не смотрел на них: я смотрел на неё. Взгляд мой зацепился за её раскрасневшиеся от гнева щёки, взъерошенные светлые волосы, полураскрытые губы, мягкие и нежные, словно розовые лепестки пиона, и подымающуюся трепетно грудь. Схватившись за кору дерева, она вымещала на ней всю злость, стараясь контролировать даже еле заметный оскал.

А я ведь тоже понимал, насколько опасна и безрассудна для чести Паши и Мари эта встреча, но эмоций подобных Лили не вызывала. «Лишь бы к ним не выбежала Лили», - вот, что меня волновало.

Мари что-то говорила, на её лице появились слёзы, ставшие причиной возгорания злости – она кричала обвинениями, на что Паша не мог не ответить. Но он не посмел кричать. Не позволил себе. Она же начала нападать на него: уже вздёрнула рукой, чтобы ударить по лицу. Что-то пошло не так: его взгляд жалобный щенячий остановил её – она в одно мгновение уткнулась губами в его губы, жадно схватив его за щёки и прижимая к себе.

Лили чуть не умерла от злости, стыда и оскорбления под этим деревом, чья тень сохраняла нашу скрытность.

- Что они творят!

Я смог её удержать.

- Отпусти менья!

- Лили, не вмешивайся! – повернул я её к себе лицом. И с трудом заставил себя ответить: – Будет только хуже...

- Если об этом все узнают?! – перебила она, но быстро успокоилась, когда мимо нас в слезах пробежала Мари, прикрывая покрасневшее лицо белыми ладонями и всхлипывая.

Лили долго смотрела ей вслед, кривясь печалью. Она уже не пыталась вырваться из моей хватки.

- Что же тьеперь будьет? – голос её дрожал.

- Мы ничего не видели. Лили, вы меня поняли?!

Вдруг она вздёрнула плечами и вырвалась из моих рук – была она дикой, точно зверь, особенно пугал её оскал и пылавшая в глазах ненависть.

- Как же я ненавьижу его... - бормотала она. – Чтоб он сдох!

Лили, ничего боле не сказав, убежала за Мари. Я вышел из-за тени деревьев, проводил её взглядом и повернулся в сторону Паши – он уже заметил меня. Я подошёл к нему.

- Ты всё это видел? –опершись о хлипкий забор, что скрипел от ветра, Паша стоял и глядел на дикую равнину, усыпанную луговыми травами.

Он обернулся: в его глазах я прочёл тоску, непонятную. Беспочвенную, что ли?

- Видел.

Паша вновь направил свой тоскливый взор к свободным полям, нервно облизывая и обкусывая нижнюю губу. А ветер, прохладный и приятный, гулял в его еле влажных тёмных, как у сестры, волосах.

- Скажи же что-нибудь.

- Ты хочешь знать, что я думаю?

Я начал снова сомневаться: Паша – жертва чувств или лжец и эгоист? Защищать его или презирать?

- Я не знаю, что ты ей сказал, чем разозлил, но результат при любых причинах и поводах ужасен, - начал я. – Она тебя поцеловала. Ты понимаешь, чем это может обернуться? Вас видела гувернантка! А если она расскажет?!

- Она влюбилась? – растерянно говорил Паша, сомневаясь или пытаясь переубедить себя? – Но как так вышло?

- Мари слишком юна... ты же понимаешь... - вспомнил я учёбу в гимназии, первую любовь Паши... и свою, и тут же ужаснулся, но продолжил, как ни в чём не бывало: - поэтому и не стоило оставаться с ней наедине.

- Боже, что же я натворил! – схватился он за голову. – Я обесчестил её?.. Так получается? – Паша посмотрел на меня жалобно и пугающе, будто на меня уставился душевнобольной.

- Главное, чтобы они не проговорились, - я мотнул головой в сторону усадьбы и видневшегося за раскидистыми ветвями окна спальни Марии Петровны. – Хотя Лили... - пробормотал я, приглядываясь к мелькавшим фигурам за окном. – Что она говорила тебе?

- Про Ингу, про себя и про... - он резко замолчал, виновато отведя взгляд.

- И про твою любовницу?

Его великий секрет разрушился, и это удивило его. Испугало.

Выпучив в недоумении и некой тревоге, глаза, он будто требовал объяснений, хотя требовал их я. Поняв по всей моей серьёзности, Паша выдохнул и ответил:

- Да.

Во мне возникло грубое, гнусное ликование: я прав. Хотя лучше бы я ошибся – я быстро пришёл к такой мысли, и ухмылка спала с моего лица. Развеялись по ветру, что вмиг стал холодным, появившиеся после мысли о презрении, и тогда восстали из глубин души воспоминания – я проявил сочувствие и жалость к нему.

- Ты, видно, давно знаешь... - выдал он в какой-то момент, пустив на меня взгляд будто умирающего. – И Маргарет тоже... она тоже смотрит на меня так. Она избегает меня, не разговаривает – презирает. Она ведь считает меня виновным?

Я не смог как-либо отреагировать на такое утверждение, кроме как удивиться.

- Не знаешь, - вздохнул он. – Хотя это не важно, ведь я и сам знаю, что виноват. Как же я себя ненавижу!

- Паша, она умерла во время родов – ты не мог повлиять на это, – перебил я его.

Но он меня не слушал и продолжал:

- Ведь я предал её... но понимаешь, я не любил её и не обещал ей любви... а должен был...

Я тяжело вздохнул.

Кого же мы должны жалеть, а кого презирать?

А имеем ли мы на то право?