Маргарет

Дневник Андрея Долотова

Утро девятнадцатого сентября было свежим и морозным.

Тогда я шёл к повозке, пусто разглядывая пейзажи, будто в последний раз, и ничего не чувствуя: ни холода, ни бодрости, ни восхищения... Я смотрел на чистое, ясное небо и бледное солнце, взгляда моего касались верхушки чуждого леса, что казался таким далёким и непостижим, хотя чаща начиналась уже здесь, за высоким забором. И эти железные прутья: ощущалось клеткой, сдавливавшей меня без права на вздох.

Было странное ощущение, затуплявшее мои эмоции и чувства и вгонявшее меня в состояние безнадёжное и одинокое. Весь мир стал для меня безвкусным.

Проезжая через лес к городскому мосту, обычно я не мог оторвать изумлённого и очарованного взгляда от могучих сосен, чья только кора была для меня невероятным искусством с неповторимыми деталями, но сейчас для меня это было одно большое пятно с тысячью холодными разводами. Птицы же внутри, будто в коробке, а не в лесу, орали где-то на ветвях, спорили.

Всё резко угасло. Все звуки утихли и стались далёким эхом.

Мой взгляд застыл на ступеньке повозки: медленно размывалась мозаика камней на затвердевшей дороге. А в мыслях...ничего не было в мыслях... вроде, была какая-то ленивая и рассеянная пустота, что отяжеляла своим плотным жужжанием.

Я будто бы был в невидимой клетке, где не хватало воздуха, отчего тяжелела голова, а в глазах темнело. И куда я ехал? Зачем?

Так я не заметил, как мы подъехали к усадьбе Зимовых. Казалось, будто передо мной стоял заброшенный тусклый дом, что отпугивал всех людей своим скрипом.

Дом был полон кем-то, но я видел его пустым. Все люди в нём лишь вмиг стались призрачными иллюзиями.

- ...Инга Петровна... её послезавтра похоронят... - кто-то говорил, и я даже не вникал в образ стоявшего передо мной человека.

То была, как оказалось, бледная девушка в чёрном платье с траурной лентой во взъерошенных русых волосах – Лили. Её голос вернул меня в реальность, окунув во все острые грани настоящего.

- Инга умерла?

- Я же говорью вам, Андрей Платоновьич. Да, этой ночью. Она погибнуть в роды.

Инга умерла...

Я не успел. Ком встал в горле, как-то горько и сухо стало на языке.

- А Павел Фёдорович? Он здесь?

- Ньет, он есчо не приехать, - сказала она (я плохо помню, но, кажется, она разглядывала моё лицо, ведь судя по моему отрешённому состоянию, я был будто пьян), - С вамьи всьё хорошо?

- Здесь душно... прошу, выйдем на улицу.

Мы вышли в сад через веранду гостиного зала, где в прошлый раз праздновали именины Мари. Там, на свежем воздухе, рядом с Лили мне стало легче. Я дышал полной грудью, выдыхая весь смрад, что скопился из-за окружавших меня проблем.

И скажу честно, что подобные приступы затуманивания, опустошения рассудка пугают меня до сих пор.

Лили провела меня в парк. Мерно, но медленно, шагая по лесной тропе около склона, обросшего шиповником, мы беседовали о грустном: сначала об Инге, позже об убийстве.

- Я писайт вам письмо, чтобы вы попробовать предотвратить этьот разлад, но ужье сльишком поздно...

«Да, я опоздал...» - мысль это больно кружилась в голове. Что дальше?

- Служанки всё и говорят о господине Сосновский...

- Что же? – перебил я.

- Якобы этьо он виновайт, - идя бок о бок со мной, она на мгновение взглянула на меня и быстро после направила взор вперёд. – Вы знайт, что вас недолюбливайт, - Лили горько ухмыльнулась.

Нахмурившись в тупом недоумении, я резко остановился и уставился на гувернантку, а она повернулась и с лёгким смехом сказала:

- Сосновских, я этот иметь в голове.

Тогда мы продолжили.

- Что же ещё они болтают?

- Я слышайт, как две служанки шептаться с поварихами на кухне. Они говорийт о Павле, о его греховной жизни. Он, по их словам, разгневать бога, а расплатьится наша баръыня. И есчо сказать о...

- О Куликовской?

Лили кивнула, опустив голову.

Всё вновь свелось к загадочной кончине Оли Куликовской, убийцу которой я считал Ингу. Я много раз слышал о ссорах некогда близких подруг, но в это лето Оля стала всячески настраивать беременную Ингу против мужа: говорила о том, что Паша не любит жену вовсе. Может Инга не смогла сдержать себя в руках? Может она неудачно схватила её, задушила?

- Мне рассказайт, что Павьел Фёдоровьич давно иметь любовницу, - говорила Лили нежным своим голоском.

«Не может подобного быть... Паша же говорил, что нет у него никого, кроме жены. Неужели он врал? Чушь! Любовница...» - на лице появилось хмурое выражение.

- Кто же вам такое рассказал?

- Мари, - сказала она, картавя звук.

И откуда же Мари это взяла?

- Может она всё придумала? – ухмыльнулся я.

- Может, - отрезала она, - но тогда и я тоже выдумывайт йэто, - с доброй ухмылкой Лили взглянула на меня. - Я слышайт ссору барыни и Куликовьскьой на балу у госпожи Бархатовой есчо до пожьара там.

Ну, тогда у Инги точно есть мотив, чтобы убить Ольгу. Точнее, я думаю, убийство было в порыве ярости, поскольку Инга достаточно вспыльчивая и ревнивая – ей не выдержать в спокойствии таких нападок и обвинений. Неужели настолько всё было плохо?

И неужели у Паши есть любовница...

Что же здесь твориться?!

Ближе к обеду стало теплеть. Ветер не был таким колким и холодным. Где-то над верхушками пестрило солнце, от силы которого уже посинело небо. И иней – растаял. А мы всё шли и шли по лесной тропинке, устланной рыжими иголками высоких сосен.

- Андрей Платоновьич, вам стать плохо в доме... - замешкалась она. – Вам бы побьеречь себья...

- Вам это лишь показалось, - ответил я, улыбаясь её заботе. Возникла напряжённая пауза, которую я попытался устранить: – Я благодарен вам, что доверились мне, хоть мы с вами совсем и не знакомы. Подумать больше я бы не посмел, что вы осмелитесь написать мне письмо и попросить о встрече.

- Я должна была кому-то рассказайт это, - спрятав руки за спиной, она поглядывала на меня, а после снова упирала взгляд на дорогу. – Подождьите, осмелиться? – в ухмылке изумилась она.

Я рассмеялся.

- Расскажите... - замешкался я, сам не зная почему, - эм... почему вы это делаете?

- Простите, что?

- Просите меня помочь людям, которые для вас никто. Зачем?

- Я не знаю, - вздохнула Лили. – Я, навьерно, не могу оставайться в сторонье – мне очьень жаль. Я в России одна и обо мнье не о ком заботиться. Князь помочь мне, и я хочу помочь его семье. И просить вас – это едьинственное, что я могу сделайт. Вы уж простьите...

Я мягко улыбнулся в ответ, покачав головой, говоря таким жестом, что в том не было ничего страшного. Но после, чтобы продолжить разговор, я спросил:

- Я не помню вас, не помню, чтобы о вас мне упоминал Паша... Вы здесь давно?

- О, конечно вы не знайт менья! Я работать в этом доме только с марта. Но вот о вас я много слышать от Маргарьиты Фёдоровны и Мари.

Перед нами тёк осенний яркий пейзаж. И так было приятно и свободно... но мы подходили к усадьбе, а то значило, что придётся вернуться к проблемам. Я спросил её:

- Спрошу вас напоследок, если вы позволите, - она кивнула мне, - Вы считаете убийцей... Ингу Петровну?

С глубоким вздохом, она отвела от меня нежный взгляд, сделав его тяжёлым и задумчивым – я поставил её в неудобное положение.

- Я не могу говорьить точно, вы же понимать, - ухмыльнулась Лили, - да и к тому жье, о покойнике плёхо говорьить нельзья...

Наши шаги приближали нас к усадьбе, и вскоре показались пушистые кустарники роз около ровной ещё зелёной полянки перед верандой с белыми балясинами.

- Простите, но меня ищет Мари, - выдала она, заприметив на ступеньках веранды воспитанницу, что помахала её, увидев со мной – она уже спустилась к нам.

Лили улыбнулась мне напоследок, дополнив всё лёгким кивком в сторону. Вскоре она встретилась с Мари посередине сада и под игривый шум ветра и щебетанье падающих листьев они ушли.

- Андрей!

Содрогнувшись, я повернулся: позади меня злом и гневом пыхала Маргарет, а за ней грозно шумела лесная чаща парка.

- Что ты говоришь!?

Я лишь что-то мямлил ей, а она не останавливалась:

- Инга умерла в муках, страдая! – расстояние между нами становилось всё меньше. - А ты смеешь звать её душегубицей!? – Маргарет схватила меня за рубашку, усиливая свои крики, а после брезгливо отпустила и отпрянула от меня, схватившись за бледный лоб.

Она хотела уйти, не слушая меня. Хотя мне нечего было сказать. Но когда Маргарет вновь, как в знак прощания, уставила на меня грозный взгляд гнева и отвращения, я не выдержал и с такой же интонацией выдал:

- А убийцы разве не умирают, а? – одёрнул я Маргарет: – Постой же!

- Разве мы не покончили с теориями тогда, в башне?

- Покончили... но всё будто... сбывается... - затих я неожиданно для себя. – Ты не понимаешь? Разве не видишь?

- Это лишь злое стечение обстоятельств, - потухла и она. – Видно, лишь страдания выпадают на мою долю...

Маргарет направилась к усадьбе, но вскоре неуверенно обернулась:

- Брось это дело... всем нам лучше будет.

И это ради неё я приехал. Ради неё поверил в Призрака и легенды Смерти?

А она ушла. Убежала от своего кошмара. И просила меня об этом же. Ведь если я найду причину горя и страха, то августовский траур вернётся.