Маргарет

18 сентября

На третий день, в день похорон, я вновь встретился с Маргарет. Тогда я видел в ней Аглаю Николаевну: то же сухое лицо, потрескавшиеся бледные губы и усталые еле открытые глаза, и к тому же казалось, будто волосы её перестали переливаться той чёрной смолью, как раньше.

А на следующий день она смогла прибыть в общество - в общество своего жениха: тогда Маргарет хотела его компании.

Я смотрел из коридора, словно чужой незваный гость, как он утешал её, обнимая и жалея. А я себе такого позволить не мог. И она тоже не позволила бы мне: в последнее время я особенно остро ощущал, что Маргарет не видит во мне того прежнего друга, верного и родного.

В попытках отстранится от чувств, я прибегнул к «работе»: я вспомнил про идею одного прошедшего дня. Было решено: я отправляюсь к Куликовскому.

Но даже трепет осенних листьев, цоканье копыт и шумы города не смогли отвлечь меня от Маргарет. Несмотря на все чувства, кои я подавлял и отвергал, я всё же был рад, что она больше не думает о прошлом, что она отпустила его как кошмар. И не важно, каким лекарством она воспользовалась.

Отвлекаясь на прохожих, всматриваясь в их прогулочные наряды, я искал в каждой даме Маргарет, отчего продолжал ещё сильнее держать её в голове. Это было нескончаемый замкнутый процесс.

- Приехали, барин! – воскликнул возница, обернувшись ко мне.

Моя повозка въехала во двор пошарканного квартирного дома. В этом колодце было сыро, холодно и мрачно, и мне нужно было зайти глубже. Я вошёл внутрь, проскрипев дверью с облезшей краской, и поднялся на нужный третий этаж (я знал, где живёт Василий, поскольку бывать здесь мне уже предоставлялась честь). И вот я стоял перед его квартирой и уже протягивал руку, чтобы постучать, как хозяин сам распахнул дверь, с широкой улыбкой разглядев меня: он был рад моему визиту.

- Ах, Андрей Платонович! – распростёр он свои руки, пропуская внутрь. – Проходите, сударь!

Он провёл меня в душную с потемневшими жёлтыми обоями комнату и посадил на кресло около окна, а сам сел напротив меня.

- Чаю, Андрей Платонович?

- Вы меня ждали?

- Как же не ждать такого дорогого гостя? – ухмыльнулся он, наливая чай в чашечки из белого сервиза с лазурными вьюнами. – Я знал, что рано или поздно вы придёте.

Он глотнул крепкого чая так, что пар окатил щёки и нос – наступила пауза, что вскоре рассеялась:

- Я видел вашу повозку в окне, - он вновь ухмыльнулся, смотря на меня коварным взглядом исподлобья.

«Ах, ну да, конечно...» - протянулось в мыслях.

- Значит, вы знаете, что я скажу? – медленно, вскинув брови, я кивнул, наклоняясь к чашке.

- А как же не знать! – он поставил чашку на стол, а после сжал руки в замок, цокнул и продолжил: - Вы, видно, о чём-то догадались, раз приехали именно сегодня - после кончины Аглаи Николаевны... да упокоит Господь её душу... - запрокинул он взгляд так, будто молясь (видимо, своему грязному потолку с жёлтыми разводами). –Что ж!.. Вы знаете, что последнюю свою ночь перед смертью Ольга провела в поместье Сосновских?

Я кивнул.

- И вы, верно, догадались о прошлом графини? – выпучил он глаза в ожидании кивка, и я кивнул.

- Что вам было известно о замыслах погибшей? – отрезал я, прекратив дальнейшие допытывания меня, будто я был последним дураком.

Куликовский тяжко вздохнул, отведя взгляд, а после, придумав ответ, мотнул головой в мою сторону, отчего свет из окна игриво забегал по его лицу, оживляя его худые черты, наделяя их жирным блеском.

- А именно: мне нужно знать, что она хотела узнать от моей крёстной, - дополнил я, видя в его взгляде блики сомнения или заблуждения.

- Со дня рождения сына и до своей смерти Оля мучилась лишь одним вопросом - почему она жива. Она сильно горевала по ребёнку и мужу, что и усугубило положение её рассудка: Ольге нужно было чем-то увлечься для отвлечения, и тогда она тревожно стала отыскивать ответы.

На какое-то время он замолк, а когда додумал, продолжил:

- Я мог занять её лишь разговорами о деве смерти, успокоив тем самым её пыл на время. Честно говоря, не могу понять этой страсти, поскольку такие воспоминания вызывают у меня огромную тревогу и глубочайший страх, а у неё наоборот, будто она любила это ощущение кошмара. В общем, сударь, ни я, ни Маргарита Фёдоровна не смогли понять Олиных помыслов...

- И всё?

- Поймите, вы не сможете найти убийцу, поскольку она не даст вам выйти на её след. Хотя вы прекрасно понимаете, о ком я говорю, - ухмыльнулся он. – Право же, не делайте такое лицо! Никто не верил нам! Та же Инга Зимова лишь ругалась с Олей, а в итоге плачет из-за её правды. Ах, как всё печально!

«То есть ты хотел рассказать мне такие глупости? Или хотел поделиться тем, что я узнал от Маргарет неделю назад!?» - гневили меня подобные вопросы. Между нами возникла новая пауза, которая только усугубила моё настроение, поскольку бесполезный разговор зашёл в тупик. Его, кажется, только развеселил такой расклад:

- Что же вас переубедило, Андрей Платонович, в ваших верованиях?

«О, боже, я не выдержу и полминуты!» - шипела в моих мыслях злость.

Я невзначай метнул взгляд, якобы увидел на часах знак, что нужно поторопиться к важной встрече, и вскочил:

- Простите, опаздываю, Василий Александрович! – я выразил на своём лице крайнюю жалость и грусть (как мне казалось, это было идеально).

Он тут же перенял мой настрой, и тем самым я заставил его окончить дальнейший диалог, так как мне не хотелось, выводить наше бессмысленное общение в другие смыслы: я хотел от Куликовского раскрытия тайны, которой он желал зацепить меня, и не дал её, поскольку тайна эта оказалась весьма мелочной.

Может, он и не сумасшедший, но скучный и навязчивый – это точно (в тот момент он вызывал во мне дикое раздражение и злость, поэтому могу применить к его особе множество красочных эпитетов). С этой мыслью я выходил из полуистлевшего дома, что находился на окраине Мирны, неподалёку от ведьминого борделя.

Дома же меня ждало письмо. И это письмо весьма удивило меня, особенно написанное на нём имя отправителя.

«Дорогой Андрей Платонович,

положением, что вы предвещали, я вынуждена писать вам это письмо, в коем сообщаю о недавних событиях. Вчера вечером к нам приехала почти под ночь Инга Петровна. Вся она, бедняга, была в слезах. Оказалось, что между ней и Павлом Фёдоровичем произошла ссора, в которой она обвиняла мужа в том, что он разлюбил и совсем забросил её, отчего и находит утешение в... домах терпимости. Такое высказывание повергло меня в шок и стало последней каплей, чтобы перестать молчать.

Прошу приехать вас и помочь с этой сложной ситуации, хоть и очень тягостно просить об этом после бед недавних событий.

Ваша

Лили Блатдорн»