Маргарет

Утро 16 сентября

Я всё в той же Мирне

О, это был не сон! Как бы я того не желал...

Я бродил по коридорам замка бесцельно, будто пытаясь выбраться из спутанных мыслями темниц. Сотни размышлений быстрым будоражащим потоком сливались и сокрушали всё на своём пути. Из-за адской бури я не видел той тьмы и торчащих из неё глаз благородных предков, хотя чувствовал их присутствие. Становилось душно и жарко - я не мог спокойно дышать.

Так добрёл я до гостиной, что находилась неподалёку от обеденного зала. Зайдя туда, я спокойно вздохнул полной грудью, оставив всё беспокойство за порогом. Спасаясь от мрака прошлого, я сморщился от чёткости границы: в лицо мне сверлил выливающийся из окна яркий свет, будто он отражался от снега морозного дня. Я вошёл неосознанно, будто не по своей воле – шагал к окну во власти белого солнца.

Скрип – я очнулся и взглянул в сторону: там, около камина, стояла полная светленькая девушка, лицо и скудное платье которой было умазано в саже. Она извинилась, опустила стыдливо голову и продолжила чистить камин. Разглядев её, я понял, кто передо мной. То была крестьянка Лялечка Ростовская. И подойдя ближе, я заметил, что она не полная, а беременная (она стояла в полумраке, поскольку в этой гостиной было только одно открытое окно).

По летам ей было так же, как и Маргарет – девятнадцать. Ляля была тихой и кроткой девушкой, весьма стеснительной и неуверенной. О ней так говорил её затуплённый, стыдливый взгляд, который она часто направляла в пол, отчего белокурая взъерошенная коса падала с плеча.

В общем Лялечка никак не изменилась с моего детства, только появился небольшой, но заметный, живот, который она прикрывала юбкой и фартуком, завязанными под грудью.

- Где Фёдор Васильевич?

- Барин в покоях графини, - сказала она, не отрываясь от работы. Она попыталась спрятать своё лицо.

Решив, что не стоит смущать служанку, я вышел из комнаты через другую дверь в смежной стене. Но не успел я уйти из того коридора, как услышал знакомый низкий и твёрдый голос – голос крёстного, который начал личный разговор с горничной. «Лёгок чёрт на помине...» - ухмыльнулся я и пошёл обратно.

- Андрей? – заметил он, а я даже не успел что-нибудь подслушать. Лялечка тут же убежала.

- Да, крёстный... - вышел я к нему, на свет.

Он осмотрел меня, внимательно разглядев моё больное лицо, растрёпанные волосы и грязную одежду, вздохнул и спросил после натянутой до неудобства паузы:

- Ты видел Маргариту? Я ищу её.

- Я не знаю, где она.

На этом беседа закончилась: он ушёл. Выдохнув, я рухнулся на диван. Тяжёлый вздох.

Смотря на разгорающийся огонь в камине, засыпая под треск дров, я ощущал себя опустошённым, словно мучеником, что страдает за всех. «Нет, я не таков! Я всё придумал. Я всё решу... всё будет хорошо», - вздрогнул я и, судорожно помотав головой, вынырнул из губящих дум.

Та-ак... начнём!

- Угу... - вглядывался я в языки пламени. –И что же произошло? Покойница твердит... твердила о...Хм-м... ребёнок её умер... Оля (как ни кстати имечко!)

Пробормотав еле связные слова размышления, я замолк, прикрыв рот кулаком, и взгляд мой зацепился за пламя, яро разгоревшееся к той минуте и наполнившему собой огромный камин.

- Хм, Оленька преследует Оленьку? Интересно получилось...

Опишу вам свои подытоживания: на смертном одре Аглая Николаевна упокоила свою душу признанием о далёком непростом прошлом, и то горе притянуло когда-то Олю. Не думал, что поверю в одно мгновение в потусторонние силы, но это случилось, и сейчас я раздумываю о знаках, что посылал призрак.

- Но Аглая Николаевна мертва и не сможет рассказать мне историю потери и встречи... встречи с девой смерти. А кто может?

В коридоре послышались шаги – по лестнице кто-то поднимался. Да, я узнал его тяжёлые шаги.

- Вот он и расскажет! – я вскочил и побежал за крёстным.

«И что я ему скажу?» - исступлённо стоял я перед дверью его кабинета, изредка оглядываясь на соседнюю комнату, где лежал труп.

«Правильно: ничего я ему не скажу, а он мне», - замер я при виде лица крёстной. Тогда я пошёл дальше по коридору, в свою комнату, оставляя след в скрипучих половицах.

«Я уже достаточно знаю: Олю и крёстную связывали общие истории, а потому они могли понять друг друга как нельзя лучше! Но и та, и та... все мертвы. Что же делать? Кто мне расскажет их помыслы и замыслы? Это не Фёдор Васильевич, и не мой брат с сестрой уж точно... Багровская? О, нет, к ней я больше не явлюсь! А может... Куликовский?»

Мысли мелькали как грустные тусклые листья, срываемые сильным ветром, за мутным окном.

- Нужно ехать к Куликовскому! – воскликнул я и в ответ из глубин коридора раздался звонкий шум. Что-то упало? Этот звук раздался из комнаты, ставшей склепом. Я ринулся туда.

Инга, разъярённо и неистово крича, пыталась вырваться из рук мужа, что мёртвой хваткой сдерживал её перед гробом матери.

- Что здесь происходит?! – воскликнул я с порога.

Она смотрела на покойницу пылающим злостью взглядом, заостряя зубы бешеным оскалом и мотая головой, чтобы убрать прилипшие к красному мокрому лбу взъерошенные пряди. А мёртвая графиня отвечала синим хладнокровием, как и при жизни.

- Успокойся! Инга! – пытался Паша сдержать её и увезти из комнаты. Я подбежал к ним и схватил Ингу за плечи, чтобы усмирить её. На крики девушки прибежали слуги, увели оттуда.

Выдыхая пары новых проблем, я устало опустил голову, метнув взгляд в сторону: на полу лежал кинжал графа. Я обернулся к телу Аглаи Николаевны – на лице Инга успела оставить посмертное увечье.

«Ох... а оно и неважно!» - я схватил нож, что был изрядно испачкан в гнили, хорошенько вытер платком, который, уходя, кинул куда-то на пол.

Ингу отвели в гостиную на первом этаже, камин в которой вытопила Лялечка (это была самая тёплая комната на тот час). Когда я зашёл, она уже сидела успокоенная и тихая. Павел стоял у окна, скрестив руки на груди и направив взгляд в помутневшее стекло.

- Что случилось? – подойдя к нему, спросил я шёпотом, чтобы наш разговор не послышался её ушам.

- Матушка, - взглянул он на меня так нахмурено, что я невольно отпрянул, - оставила ей записку... видимо, знала, что упокоится скоро... - он отвернулся.

- И что же там было написано?

Не смотря в мою сторону, Паша вытащил из кармана жилетки свёрнутую измятую бумажку и протянул мне. Я жадно прочёл: там Аглая Николаевна, словно в бреду, пугала невестку скорой смертью.

- Но с чего она решила, что Инга умрёт... - пробормотал я, не давая записке большого смысла.

Он молчал. Он не услышал меня.

- Не могу я здесь... быть... - вздохнул и рассерженно выдал он, спешно уходя из зала.

Я лишь в ответ скривил губы в какое-то неосознанное отвращение, и нахмурив брови. Когда его фигура скрылась в коридоре, я взглянул на Ингу. Она сидела укутанная в тёплую шаль и дрожала, сжав себя за плечи.

Я присел к ней:

- Инга, - я искал её глаз, что казались мне сбоку прозрачными. – Как ты себя чувствуешь?

Она молчала, долго молчала. Не обращая на меня внимания, будто меня нет – был только этот жаркий огонь перед её глазами. А я всё также пристально вглядывался в её безразличное лицо, что периодически вздрагивало. Я коснулся её ладони – Инга взглянула на меня и по её лицу протекла почти невидимая слеза, что не оставила после себя ни следа. Слеза упала ей на ладонь.

- Я умру? – шептала она дрожащим голосом.

- Нет! Не думай так.

- Каково это умирать? – отвернулась она на приятное завораживающее зрелище, что отражалось на её щеках жёлтым светом. – А будет ли кто-то плакать? Да, впрочем, мне то не нужно будет. Пусть плачут. Или нет.

Она говорила о своей смерти с таким безразличием! От жути её слов я чуть отстранился, отвернувшись и выпрямившись перед пламенем.

- А с ней что? – метнула она головой к лестнице, указывая на комнату-склеп. – Каково ей быть мёртвой?

Инга замолкла на какое-то время, но резко продолжила с какой-то воодушевлённостью:

- Она решила напугать меня (у неё хорошо это вышло, потому она и будет похоронена в непотребном виде!), насколько же полна была её душа злобы и ненависти... - Инга скривила бледные губы, нахмурившись так, что глаза её погрязли в тени.

- О чём ты говоришь! Инга! Ты... ты просто озлоблена этой запиской, но... не принимай это близко к сердцу. Твоя смерть не случится...

- А разве женщины не умирают? А дети? – теперь она требовала моих глаз. Инга показала на свой живот. – Что же мне мешает умереть? – тревожный взгляд застыл, упираясь в слёзы, что не могли вытечь. – А Оля говорила... Она же предупреждала меня! И чем я ей отплатила...

Инга отвела взгляд, впадая в свои чёрные думы – глаза наполнялись слезами.

- Как же быть?.. – пробормотала она.

- Молись, девочка, молись! – сказал Фёдор Васильевич, стоя за нашими спинами. – А теперь надевай свою чёрную вуаль.