Маргарет

Пришлось уговаривать старика Михайлыча, чтобы он отвёз меня в заведение и, главное, ничего не говорил родителям. Он с негодованием согласился, но удержаться от упрёков во второй раз не смог, когда увидел, как Маргарет выбежала из дома и побыстрее села в повозку, не зациклив взгляда по сторонам.

- Нет, барин! И не просите! Не повезу! – наотрез отказывался он. – Меня ж хозяева проклинать будут!

Он повёз нас. Отказывать он не умел, и перед моими уговорами он не мог устоять. Михайлыч увёз нас, не разводя большого шума, как это обычно было при всяком отъезде. Спокойно и бесследно мы исчезли за железным высоким забором из тоненьких перил, медленно зараставших кустами.

Лесная глушь поглощалась вечерним мраком, что исходил из глубин, прячась среди стволов. Днём здесь не так страшно, как сейчас: деревья, все эти высоченные сосны, не давали нам увидеть последних лучей потухающего солнца; прилетали комары, их раздражающее жужжание не покидало нас, не давая покоя ушам.

Я посмотрел на Маргарет и тут же отвернулся, успев уловить выражение её лица: она нахмурила брови, а взглядом устремилась на далёкие, но уже виднеющиеся, дома на окраине города. О чём она думает?

Раньше было легче распознать её мысли...

Что бы она мне не говорила, допустим: «Мне плевать на то, что скажут другие! Не ради них я живу!» - она всё же боялась, боялась, что кто-нибудь увидит её там, пойдут слухи, об этом узнает матушка – тогда её точно выпорют, как когда-то наказывали крепостных (Михайлыч нам об этом рассказывал).

Вскоре мы переехали мост и, повернув направо, выехали на набережную. Колёса ритмично цокали, скрывая нашу коляску в тёмный угол улиц, прочь от лунного света, отражавшегося на речной глади и небрежно выложенной неотёсанным булыжником мостовой. Мы уезжали всё дальше и глубже в город.

В конце улицы стоял двухэтажный дом, выкрашенный в бледно-жёлтый, с закрытым высокой оградой такого же цвета двором, на стене которого клеили афиши – людей здесь много «проходит». От новинок в магазинчике французских нарядов Зерцалова до премьер в местном театре, где в главной роли будет Зинаида Агнецева, однокурсница Маргарет в гимназии и моя давняя подруга.

- Знакомое имя, Андрей? – намекнула подошедшая ко мне Маргарет, тихо посмеиваясь, - Не уж то...

- Почему ты вышла? – перебил я её. – Разве забыла, что внутрь ты не идёшь?! – перегнул я.

- Ну, всё! Всё! – размахивая руками, она развернулась, и, рассердившись на меня, ушла.

Отпустив мысли прошлого (ну, и загадки я строю! можете прочитать про это в моих юношеских дневниках), я выдохнул, уже понимая предстоящие трудности.

Войдя в здание, как бы пытаясь забыть, куда пришёл, я с трудом перешёл порог прихожей, отворив багровый занавес, и оказался в этом отвратительном зале.

Духота царила здесь вместе с мужским смехом, игривыми словечками полуголых девушек и запахом алкоголя – всё это поглотила темнота, с которой не справлялись эти растаявшие свечи по углам. Маленький зал весь в подобии на приличное заведение, но это только первый этаж - на втором же этаже звучал разврат.

Голова уже гудела. Яркие кружева нижнего белья, бренчание по клавишам в углу, звоны бокалов, дым от сигар, кашель, смех, духота...

Я прошёл дальше, пытаясь никого и ничего не касаться, но пьяные джентльмены так и падали. Казалось, они просто придавят меня! Я подозвал одну девчонку и приказал ей позвать хозяйку. Та что-то повертелась передо мной и ушла.

Вскоре дверь распахнулась и показалась в зале радушная гостеприимная дама.

- Гос-па-да!.. – вышла Багровская к гостям, возводя руки к небу, невиданному обитательницам борделя.

Эта была актриса высшей школы. Сколько в ней харизмы! Госпожа надела на этот вечер красное бархатное платье с очень открытым декольте, настолько большим, что чётко выразились кости её грудной клетки при мастерском жестикулировании. Скулы, тёмные глаза и красные губы – лицо её казалось строгим, и более того, коварным.

Эта излишняя весёлость и игривость, не только казались наигранными, но и вызывали, просто по факту своего присутствия, отвращение. Человек, росший в тихой семейной обстановке, даже если не всегда спокойной (это не важно!), не станет считать бордели явлением приемлемым. Скажу более, сами посетители не посчитают это заведение нормальным – пользуются услугами падших женщин, а после и сами презирают их. Вот оно истинное благородие!

Багровская встречала гостей – выражала всю свою радость к пришедшим гостям, но после заметила меня. Она исподлобья посмотрела на меня, отойдя в тёмный уголок, когда закончила речь. Я решил сам к ней подойти.

- Что вам нужно, господин? – приподняв бровь, она посмотрела на меня недоверчиво.

- Прошу вас, – пересилил я себя, даже отбросив гордость, ради Маргарет. – Только вы можете помочь нам, помочь родным девушки, что страдают...

- Я тоже человек, - вздохнула и, взмахнув руками, она продолжила: - Ольга стала мне очень дорога. Никогда я не встречала людей, которые не относились бы ко мне с отвращением.

- Госпожа, расскажите всё, – призывал я к ней.

- Это невозможно, – отрезала она. – Я не могу доверять вам то, что открыла Ольга.

- Если не доверяете мне, то доверьте эту тайну самому близкому ей человеку... - чуть ли не умоляя, просил я её.

- Нет! Никому я не доверюсь! – она развернулась и ушла в свой кабинет, швырнув бордовым занавесом.

Не понравилось мне это дико, и пошёл я, наплевав на все приличия, прямо за ней, в кабинет; и не заметил, как на меня сердито кричали усатые старики, раскинувшиеся на маленьких диванах в объятиях полуголых девочек. Сидят кучкой – не пройти!

- А кто это? – спросил один из них.

Другой лишь шмыгнул:

- Я такого не знаю...

- Хозяйка! Пусть льётся вино! – кричали они неразборчивой речью.

Да...меньше проблем для их жён.

- Нет! Так просто я от вас не уйду! – нагло ворвался я.

Не успев сесть за свой стол, она вскочила и ударила по книгам, лежавшим на столе, и воскликнула:

- Господин! – она отмахнулась и стала угрожать мне указательным пальцем, раздражаясь моей настойчивости. – Имейте совесть. Вы врываетесь ко мне в кабинет!

- Послушайте... – выдохнул я.

- Сударь, – раздался из темноты странный хриплый голос, казавшийся принадлежащим человеку равнодушному и чуждому для всего мира. Да, я, кажется, узнал его. Из-за ширмы вышел некий посетитель: худощавый, с не менее худым лицом с огромными впадающими глазами с синяками под ними и острыми скулами. Он ухмыльнулся, посмотрев на меня, но, когда вышел на свет, приоткрыл рот, сделав невинный взгляд и сузив брови. – Что же вы, Андрей Платонович, здесь делаете?

- Я, кажется, вас знаю? Но, увы, забыл ваше имя...

Я знал и помнил его. Это был Василий Куликовский. Он сразу тогда, на балу, мне показался каким-то странным. Доверия или интереса я к нему не испытывал. Но я задумался: вдруг эта парочка заодно, вдруг их знания и сведения одинаковы или равноценны? Но... эх! Что-то есть в нём отталкивающее.

- Знаю, зачем вы сюда пришли, - растягивая свою фразу, перебил он мое мысленное отвращение к нему, - и я вас ждал.

- Я не могу быть уверенна в нём! – воскликнула госпожа, отвернувшись, топнув ножкой, как маленькая девчонка.

Куликовский отвёл свой опущенный, будто измученный, взгляд и продолжил, посмотрев на меня и тщательно оглядев:

- Вы хотите найти убийцу Оли.

- Да, - перебил я, дав понять, что он не сделал из этого какое-то мистическое открытия, опираясь на своё сумасшествие (мне стоит рассказать вам о семейке Куликовских), и только позже я понял, что это не было вопросом, - я говорил вам это, - язвительно я посмотрел на Багровскую.

- Но по каким-то причинам вы не хотели это подтверждать при первой возможности, - вспомнил он нашу первую встречу, а моё терпение тем временем испарялась в этой душной комнате, будто в адском котле. – Как вы не согласились мне доверять, так же и госпожа не сочла это нужным.

После некоторой паузы, возникшей после такого укора в мой адрес, Багровская начала:

- Я не хочу даже зарекаться об этом, ведь вы сочтёте наши домыслы сумасшествием...

- И что же вы хотите сказать? – резко сказал я.

- Не ищите убийцу среди живых...

Багровская из-за недоверчивости и неловкости, возникших из-за страха рассказывать свои убеждения и предметы неистовой веры, всё оттягивала момент «признания», поэтому Куликовский, взбешённый где-то внутри себя (и не показывая этого на лице), перебил её:

- Олю убила дева, дева Смерти.

Хоть я не имею никакого отвращения к нему, так как вижу его второй раз в жизни, но предубеждение, возникшее при первой встрече, и многие сплетни сыграли свои роли, чтобы составить этот образ, казавшийся мне вполне достоверным.

Я уже был настроен на его слова презрительно, хоть и толком ничего и не рассказал, но всё же этот господин успел побывать в лечебнице для душевнобольных. И каким образом он оттуда сбежал, я не знаю. В наше время таким людям светит только пожизненное заключение в подобном аду. Сама Оля рассказывала Маргарет о его странных приступах. Например, один из частых: таинственное появление горбатой женщины. Приходила, подкрадываясь, только ночью и только к нему. Вся она была уродливая и страшная: чёрные длинные до колен водянистые волосы, будто проволока в чёрном масле, не менее длинные руки, костлявые и белые, старинное грязное платье, настолько рванное, что и нельзя назвать платьем, а самое главное – лицо. Оля рассказывала страх Василия перед этим ликом: худое с чернеющими тенями от впадин вытянутого черепа лицо, а глаза! Глаза были выпученными с маленькими райками, а один из зрачков будто растёкся, и вытекала вся эта чернота из глаз, текла по щекам, словно слёзы.

- Это крестьянская легенда, - продолжал Куликовский, не реагируя на мои эмоции, оставаясь равнодушным. - Когда молодая девушка рожает нужно закрывать окна, чтобы мимо проходящая дева Смерти не увидела роженицу. Один только её взгляд с вытекающей чёрной слизью способен убить и мать, и ребёнка.

- Но ведь Оля умерла на реке, а не во время родов.

- Она видела её... - наконец посмотрела на меня Багровская так холодно исподлобья. - Оля видела деву.

«Неужели поэтому умер её ребёнок? Дева смерти выбрала убить дитя, а не мать», - подумал я, а после вспомнил, насколько их теории глупы, ведь и Оля, и они имеют некоторые психические отклонения, и видимо серьёзные.

- Она искала ответ: почему её оставили в живых, а ребёнка нет, - добавил Куликовский.

- Тогда Оля пришла ко мне.

- К вам? – возмутился я недоумевая. – Но зачем к вам?

- Я не только старая... проститутка... - прищурившись и приподняв уголок губ, сказала она.

- Госпожа колдует, - усмехнулся Куликовский, не поднимая бровей и держа расслабленный взгляд.

«Тогда всё сходится!» - воскликнул я в своих мыслях. Теперь мне стало понятно, почему Оля ходила в бордель и спрашивала у хозяйки про крестьянскую выдумку.

- Кому как не мне знать про тёмную магию и существ с того света?! – воскликнула Багровская, резво защищая себя и свой талант.

- Но что насчёт поместья Сосновских? – перебил я зарождающийся конфликт. – Что Оля там искала?

- Ах... – вздохнула госпожа. – Этого я не знаю... Она не успела мне рассказать, так как, проникнув туда ночью, на следующий вечер она была уже мертва.

- И она не рассказывала вам никаких планов? – вымаливал я у неё подробностей.

- Нет, – вздохнула она. – Но всё, господа, мне пора! – приободрилась она и ушла в зал.