Маргарет

Вечер 12 сентября

Вечером нас ждали молодые супруги в своём особняке, что стоял на набережной.

Я сидел в повозке и шмыгал носом, ожидая Маргарет и крёстную. В окнах с жёлтым светом было видно их суматоху. Видел, как Маргарет примеряет украшения, Фёкла пристаёт к её волосам, а Аглая Николаевна кричит на горничную и после отсчитывает дочь за медленность.

Наш кучер на сегодня – Михайлыч. Вот он оделся по погоде, а я – нет. Сидел там, поджавшись в своём английском костюме. Вся эта мода не для России. «Здесь надо ходить в мехах и валенках!..» - подумал я, устав от ожидания на холоде (это лето выдалось невероятно холодным).

Двери открылись и на пороге появились модницы. Маргарет, быстро перебирая ногами в маленьких туфлях, заскочила в повозку и села рядом со мной. А вот графиня, даже в шаге которой чувствовалось пугающее, угрожающее напряжение, гордо спускалась по каменным ступеням, давно утратив живость молодой барышни.

Возница взмахнул уздой, конь спохватился, и повозка тронулась, стуча колёсами по каменной дорожке, по грубому булыжнику. Ветерок метнулся по кудряшкам моей спутницы, она вздрогнула и спряталась за воротником, а заметив мой весёлый взгляд, скромно улыбнулась в ответ.

Она рада? Она предвкушает этот вечер?

Повозка уже ехала по центральным улицам города: ровненькие узкие дома, жёлтые фонари, железные витиеватые заборчики и магазинчики, давно закрытые. Вскоре мы завернули на набережную, где после какого-то времени заметили дом молодых Сосновских. Я видел их особняк впервые.

Сразу у меня забушевали воспоминания о весёлой юности. Для большего взбудораживания чувств я сравнивал Павла с тем другом, которого здесь оставил, и с тем, кого я сейчас увижу. Встретив его вчера в поместье, я не заметил резких изменений во внешности или характере. Видимо, главное изменение произошло в его положении.

Я ухмыльнулся фасаду и вошёл внутрь со своими спутницами.

Дом внутри не менее богатый, чем снаружи. Прихожая в шёлковых обоях, зеркалах с массивными и чересчур узорчатыми рамами, картинах всех размеров. И много разодетых гостей. Я видел мужчин в военных мундирах, сверкавших орденами, словно бриллиантами. Видел молодых дворянок с завитыми кудрями в пучках на макушке и в сверкающих цветом ткани и украшениями платьях, юбки которых за спиной пышно текли рюшами и бантами в трен.

- А как же милашка Мари? – спросила Маргарет Ингу, что встретила нас.

- К сожалению сестра приболела.

- Маргарита! Девочка же ещё юна для выхода в свет, - возразила Аглая Николаевна.

- Почему же, – воскликнула Инга, поведя чёрной бровью. – На её скорые именины батюшка устроит роскошный праздник, первый бал для Мари.

Вскоре подошли Паша и князь Зимов. Князь проводил крёстных в зал, а мы медленно последовали за ними: я с Пашей, а Маргарет с Ингой.

- Кстати, сегодня будут Молвины, - улыбнулась Инга, взглянув на Маргарет небесными очами радостно и восторженно. В ответ её спутница лишь постаралась сделать некое подобие улыбки, лживость которой Инга не заметила.

- Я надеюсь, ты здесь надолго? – начал Паша.

- Время покажет.

- Тебя давно не было в Мирне. Думаю, стоит увидеться со старыми друзьями.

- Хочешь собрать всех вместе? – ухмыльнулся я. Не особо хотелось видеть одноклассников из моей гимназии. Тем более одноклассниц Маргарет.

- Хорошая идея! – обрадовался он.

Да, очень хорошая идея... Андрей, кто тянул тебя за язык?!

Этот вечер посвящён дню рождению Инги, которая должна родить ближе к зиме. И всё было прекрасно, с размахом, как и любит именинница (она уж знает толк в гостеприимстве и праздниках).

Вновь ярко вспыхнуло удивление, будто в первый раз, когда я получил в прошлом году письмо о помолвке: никогда я не думал, что вольнодумный Павел остепениться и жениться, и что уж говорить о детях. Да и сам Паша для меня одно удивление: в таком окружении, такой атмосфере вырос прекрасным человеком. Да, его родители не...

Ко мне подошёл странный человечек. Низенький, но не сутулый, хоть и казалось, что он еле держится с прямой спиной, смотрел он на меня ужасающим мёртвым взглядом, его серые глаза заслонялись небрежными русыми прядями, что лоснились на свету свечей в кристальных люстрах жирными отблесками.

А начал он со слов:

- Я слышал, господин Долотов, вы приехали по делу Ольги Куликовской?

- С кем имею честь говорить?

- Василий Куликовский, брат Сергея Куликовского, - замешкался он, но продолжил: - Что же вам известно, следователь?

- Простите, но я не следователь, и расследовать мне нечего.

Не поймите меня неправильно: не хотел я говорить ему то, что имел. Хотя знал я ровным счётом ничего – предположения скорбящей девушки, выведенные из сумасшествий другой. Очень много, господа! Вам так не кажется?

Тогда, ещё вчера вечером, я разочаровался в цели приезда: я ожидал услышать, что по мне скучали. Я хотел услышать это от Маргарет.

- Да, вы правы! – вздохнул он. – Вы не обязаны рассказывать эти тайны, но я знаю неизвестные вам, - выдав мне эту интригующую фразу, он решил удалиться.

Я лишь усмехнулся ему вслед: меня не впечатлили его попытки возбудить моё любопытство. А после и вовсе я забыл про встречу с ним.

Маргарет искала меня среди гостей, чтобы рассказать о своих приключениях. Может, вы ждали, что я опишу о том какая она подошла счастливая, но на самом деле Маргарет ощутила лишь облегчение, сбежав от танцев.

- О, Андрей! – закатила она глаза. – Зря жила во мне эта малая надежда, что окажется он человеком интересным и глубоким. Чего я ожидала?

- Неужели, ты не разговаривала с ним до этого?

- Первые разговоры никогда не бывают личными и доверительными, - начала она, прибегая к шёпоту. – А мы общались и виделись слишком мало. Ему приглянулась моя наружность, и он пришёл к родителям просить моей руки. Поначалу он показался весьма красноречивым (а может и наши мысли схожи, думала я), и только после поняла, что не это ему важно. И сейчас я окончательно разочарована...

- И почему же ты согласилась? – недоумевал я и продолжил допытывать.

- Андрей, - широко улыбнулась Маргарет, а после и вовсе рассмеялась на большее моё недоумение, - меня и не спрашивали! Матушка даже и слышать не хотела отказа, - взглянула она на меня так возмущённо (ведь я мог это понять и сам), но Маргарет быстро ослабила взгляд, вернув ему лёгкую, а может и безоблачную задумчивость с ленивостью.

Вскоре подошёл и сам принц. Николай Молвин был статным молодым человеком с привлекательной внешностью (всё-таки он был сыном важного человека, надо быть идеальным): светлые лучистые глаза, сверкавшие богатством алмазов и сапфиров, мраморное личико, слегка заметный румянец, нежные и правильные черты лица и светлые волосы, переливающиеся золотом на солнце. Дорогой костюм, модная причёска, а манеры!.. Боже мой! Все девушки Мирны хотели хоть чуток его внимания (а дальше и замуж можно), но повезло именно Маргарет.

Николай вежливо, но с ухмылкой, поприветствовал меня и пригласил Маргарет на ещё один танец. Она, растянула улыбку по недовольному лицу и потянулась за ним в центр зала, а я остался один около столика с бокалом вина. Мне было прекрасно и в своей компании. Никогда я не любил танцы. Помню всё ещё один из страшных моментов детства.

Около пятнадцати лет назад я жил в усадьбе на улице Солнечной, недалеко от этого дома. Вместе со своими родителями. Родителей я любил и уважал, был я один у них. Отец был адвокатом, а матушка...

Всё было хорошо, пока не случился один бал: в один из светских вечеров в нашей усадьбе произошёл пожар, тогда и погиб отец. А после мать, убитая горем и тяжёлой работой, слегла от подхваченной болезни.

Забытый день из далёкого прошлого

(Не из дневника Андрея Долотова)

***

Женщина лет тридцати сидела у окна с мутными разводами на стекле в съёмной квартирке. Она пришивала заплатки на локти рубашки сыну. Эти некогда мягкие и белые ручки дрожали, держа иголку.

Её звали Наталья Никифоровна, жена уездного адвоката, что полгода назад задохнулся во время пожара в своём же доме. В тот вечер умерла вся жизнь Натальи Никифоровны, рухнула пеплом и прахом. Всё ещё лежат на том месте руины особняка, что скрыты снегом.

Свечи давно растаяли, и сейчас шить она может только у окна, пока светло. Пока зима не спрятала солнце. Натали, как её называли друзья из дворянского круга, ждала сына: на эти выходные он приедет из гимназии и останется дома. Принимать она его не хотела, поскольку слёзы у неё наворачивались, когда видела сына грустным. А было так всегда. Наталья Никифоровна хотела, чтобы он ни в чём не нуждался и жил с удовольствием, а не как она, горбачась и убиваясь. Но ничего она сделать не может.

Стук в дверь – вот и он. Мать встала и открыла дверь.

- Андрей, - обняла мать сына.

Как же она скучала...

Наталья Никифоровна провела маленького Андрея в комнату зашарпанной квартиры, в которой отклеивались обои с разводами и стояла старая сломанная мебель. Подойдя к шкафу, она достала маленький мешочек конфет, что купила утром, потратив последние деньги с месячной получки.

Благо были сбережения от Платона Викторовича на руках, что пошли на последующую оплату гимназии, поэтому она стала работать учительницей в мещанской школе, а по вечерам женщина штопала на фабрике.

Женщина, став госпожой Долотовой, получила хоть какой-то статус, поскольку была круглой сиротой, а потому Платону Викторовичу не приписывалось какое-либо приданое с невестой. Может поэтому отец отвернулся от него, не оставив никакого наследства младшему сыну.

Сейчас же Наталья Никифоровна могла хоть как-то прокормить свою маленькую бедную семью благодаря ткацкой фабрике Сосновских, что досталась Фёдору Васильевичу после смерти бездетного Григория Викторовича через его кузину Аглаю Долотову.

Андрей, смотря в грустные выжатые горем глаза матери, молчал, поджимая покрасневшие губы. Он боялся говорить ей, печалить ещё больше, о том, что и там ему нет покоя. Там, где дети живут избалованные и горделивые, его не принимают, обижают. Только лишь «брат» Пашка рядом.

- Ну как ты там? Как учёба? – поглаживала она сына по щекам и волосам, вытирая иногда свои слёзы.

Что ответить?

В дверь постучали. Ещё раз, и сильнее. А двери-то хлипкие... сломаются. Хватит долбить!

Наталья Никифоровна, равно озлобившись и недоумевая, вскочила и открыла дверь. Кажется, на пыльном, грязном полу уже лежала облезавшая старая краска, что осыпалась от жёстких кулаков, что не щадили защиту бедняков.

- Наталья Никифоровна, граф Сосновский передал вам записку, - передал и ушёл.

Женщина, нахмурившись, а после сдув упавшую взъерошенную светлую прядь с носа, робко открыла письмо. «Что же там может быть?» - тряслись страхи в голове, заставляя её дрожать.

«Что же ты, Натали, всё скрываешь от нас? О себе не думаешь – о ребёнке подумай.

Аглая вся распереживалась, когда Паша рассказал нам о тех слухах, что ходят в гимназии. Неужели это правда, что вы живёте в ужасной квартирке на окраине? И что ты работаешь днями за гроши? Это-то госпожа Долотова?

Сердце кровью обливается...

А как наш крёстный сын? Зачем же дальше жизнь мальцу губить! Мальчику плохо без отца, плохо в твоём «доме» и плохо в гимназии, где он стал изгоем.

Наши двери и сердца всегда открыты для вас,

Фёдор С.»

Наталья Никифоровна сморщила лицо в отвращении и недоумении, которые быстро переросли в ярость: с подавляемыми криками она разорвала записку, написанную на дешёвой бумаге, и отшвырнула обрывки на столик. Они разлетелись, словно тусклое конфетти.