Глава четвертая
Планка падала все ниже. И не одна. Я был в бешенстве после Пандоры, не знал, куда деть все эти чувства. И тогда я наткнулся на бутылку текилы в ящике. В тот же вечер я ее уговорил. На следующий день я вытащил из запасов родителей бутылку вина, и уговорил ее. Винс — мой лучший друг, стал наведываться ко мне почти каждый вечер и составлял мне компанию. Он долго пытался вытрясти с меня, что же случилось, и почему так себя веду, но я продолжал пить, а его уверял, что это просто подростковая депрессия. Благо, ему не приходило в голову копаться в моих проблемах глубже. Винс был на три года меня старше. Раздолбай, подрабатывающий в тату-салоне. Правда, его специальностью был пирсинг. И это он еще пытался мне читать нотации про то, что спиваться в моем возрасте нехорошо. Смешно было слушать! Я почти неделю не появлялся в школе, когда оттуда звонили, говорил, что сильно болею. И мне верили, ведь я уже несколько лет жил практически один, и все учителя знали, что болезни переношу дома в одиночестве. Когда учился в средних классах, учителя даже приходили меня проведать, приносили горячие бульоны и прочую лабуду. Сейчас же они были уверены, что я могу позаботиться о себе сам. И слава богу. Но когда я наконец собрался с мыслями и вновь начал ходить в школу, я увидел свою будущую жертву.
Это была Сара. По школе ходили слухи, что она ведьма. Глупости, такие глупости. Неужели стоило обвинять девушку в колдовстве из-за того, что она увлекалась оккультизмом? Девушка сама по себе тихая и незаметная, но интересная. Я даже не вспомню, что я ей наврал, чтобы затащить ко мне домой. Чертов алкоголь! Но потом устроил ей настоящую инквизицию. Нет, я не заливал ей в глотку раскаленный свинец, но пришлось ей несладко.
Когда она ко мне пришла, я был уже подвыпивший. Слонялся по дому с бутылкой коньяка. Я даже не вспомнил тогда, что обещал ей показать, просто отправил к себе в комнату. Я еще предложил ей выпить, она попросила вина. Я принес ей бокал красного. Я сидел и смотрел, как она допивает его в ожидании, что я ей покажу какую-то старинную плитку с писаниями, которую, якобы, мои предки привезли из Египта. А вместо этого я поставил недопитую бутылку коньяка на тумбочку и повалил ее на кровать.
И вот снова они, долгожданные испуганные крики. Я привязал ее за руки и за ноги, растянув на всю кровать, а потом до меня дошло, что вначале нужно было ее раздеть. «Если развязать ее сейчас, то она много мне хлопот доставит». И поэтому я вновь пустил в ход свой складной ножик. Ой, как она орала. Обещала наслать на меня проклятье и все время дергалась. Дергалась она сильно и зря. Эта дурочка то и дело напарывалась на лезвие. Не сильно, но до крови. Когда я избавился от ее одежды, маленькие порезы красовались на ее теле. Я слизал капли крови, выступающие с них. Она пыталась вырваться, брыкалась. Дергала со всех сил руками, звеня наручниками об решетку кровати. Как же это было здорово! Я сжимал ее грудь так сильно, что у нее сбивалось дыхание. Я засовывал в нее пальцы, глубже и резче, несмотря на то, что на их пути была преграда. А она жалобно вскрикивала. Так жалобно, так проникновенно. Ее крик эхом разносился в моей замутненной голове, а опьяненный разум выдавал что-то невообразимое. Я искренне жаждал ее крови! На губах еще оставался привкус. Я хотел еще. И меня это пугало, но, когда закрывал глаза, я видел, как по ее белой коже стекают маленькие красные капли. И эти мысли просто взрывали меня. Я остановился, слез с нее и подошел к бутылке, сделав глоток, пытаясь прогнать эти больные фантазии из моей головы. Но когда я поставил бутылку обратно, мой взгляд упал на чемоданчик, забытый Винсом... Я поставил его на кровать к Саре и стал медленно разглядывать его содержимое, всяческие щипцы и иглы различных размеров. Она зарыдала, крича в истерике:
— Ты чего собрался делать? Ублюдок!
А я молча расплывался в кровожадной улыбке. Налил в бокал из-под вина немного коньяка и скинул туда выбранные инструменты для обеззараживания. Я ни разу никому ничего не прокалывал, но пару раз приходилось видеть, как это делал Винс. Я оттянул сосок Сары щипцами и проткнул иглой, заканчивающейся уже вставленной в нее штангой. Раздался душераздирающий крик, пронесшийся звоном по всему дому. И вот она, небольшая капелька крови потекла вниз. Сара плакала. Руки у меня тряслись. Я еле смог закрутить застежку штанги. А затем я повторил тоже самое со вторым соском. Опять крик, слезы градом, кровь... Мне хотелось еще. Я спустился ниже. Она извивалась, дергалась как одержимая, поэтому пришлось придавить ее коленом к кровати. Следующим у нее в пупке оказалось небольшое кольцо. А дальше... Я затянул ремни, фиксирующие ее ноги крепче. Такого истерического рыдания я еще никогда не слышал. Черт! Как же мне это нравилось. В результате и между ног у нее оказалось маленькое колечко. Как же ей, наверное, было больно... Особенно учитывая мою неопытность в этом деле. Красные капельки медленно стекали по ее телу. Она не открывала глаз, просто плакала, зажмурившись. Я слизывал кровавые полоски с ее кожи. Медленно, аккуратно, с наслаждением. А потом мне взбрело в голову, что ведь проколы надо обработать, чтобы не занести никакой заразы. И мне не пришло на ум ничего лучше, чем облить ее коньяком. Она орала так, как будто ее режут, захлебываясь в собственных слезах. Это сейчас я вспоминаю все это с ужасом. А тогда алкоголь в моей голове требовал продолжения. Я отвязал ее ноги и, закинув на плечи, резко всадил ей. Мне было плевать, что она целка, что она сухая. Я силой проталкивался все глубже. Мне казалось, что она подавится своим плачем, но я не останавливался. Я не помню, как долго это длилось. Но когда я кончил, она приоткрыла глаза, а потом потеряла сознание. Помнится, тогда меня чуть инфаркт не хватил, но потом я нащупал пульс. «Живая...» — для меня тогда это действительно было облегчением. Я даже мгновенно протрезвел и понял, что явно перестарался. Минут двадцать ходил по комнате кругами, а потом решил отвезти ее домой. Старый отцовский шевроле мне хорошо пригодился. Я завернул Сару в одеяло и аккуратно положил на заднее сиденье машины. Знал, что ее родители свалили на все выходные. Нашел в обрывках ее шорт ключи от дома и поехал.
Когда я занес ее в комнату, меня честно говоря, пробрал холод. Я даже подумал, что она всерьез нашлет на меня проклятье. Все было в каких-то оккультных штуках. Амулеты с руническими символами, пентаграммы... Я аккуратно положил ее в кровать, укрыл одеялом. Уходить мне не хотелось, спать тоже. Поэтому у меня было много времени, чтобы получше узнать, чем она живет. В шкафу, под кучей шмоток я нашел одну интересную вещь. Это была тряпичная кукла с воткнутыми в нее иголками, а на голове красовалась фотка Элизабет — королевы школы и капитанши группы поддержки. Бррр.... Жутковато... И стоило мне ее неосторожно взять, как одна из иголок воткнулась мне в палец, пройдя насквозь через куклу. Я выронил эту магическую игрушку и наклонился, чтобы поднять, когда заметил под кроватью спящей Сары коробку. Я тихонько подлез, вытащил и, чтобы не шуметь, ушел с ней в другую комнату. Я знал, что у каждого свои скелеты в шкафу, но не думал, что такие. Когда открыл коробку, честно, я был глубоко озадачен. Чужие фотографии, кошелечки, украшения и мобильники... Большую часть этих вещей я видел на стене объявлений в нашей школе. Но пропавшие вещи так и не были найдены. В школу даже приходила полиция, но воришку так и не нашли. И поэтому решили, что просто дети — растеряшки. Зайдя в комнату к Саре, я заметил, что она уже лежала на боку и сопела. Обморок перешел в сон. Я не решился ее будить. Сама проснется ближе к утру. Проголодавшись, я пошел и сделал завтрак, попил кофе. А потом пошел наверх. Когда Сара проснулась, она не сразу меня заметила. Она вскочила и вздохнула с облегчением, обнаружив, что дома.
— Ну что, проснулась, ведьмочка? — ехидно проговорил я, демонстративно рассматривая куклу Элизабет, — Для меня тоже такую сделаешь? Тебе волос дать, ноготь, или может фотку?
Она смотрела на меня одновременно с испугом и злостью.
— Ну, за магию Вуду у нас пока еще не сажают, а вот за это вполне могут! — усмехнулся я и ногой выпнул к ее кровати коробку с крадеными вещами. Сара округлила глаза и замерла. Ее это ужаснуло. — Хочешь, чтобы об этом все узнали? — я наклонил голову на бок и с улыбкой смотрел на нее, пристально и неотрывно. Она сжала кулаки и, всхлипнув, выдавила из себя:
— Н... нет...
— Будешь молчать? — спросил я, не отрывая от нее взгляда.
— Буду... — она, еле сдерживая слезы, сжимала одеяло.
— Ну, вот и хорошо! Ты сохранишь мой секрет, а я сохраню твой!
Я забрал толстовку и, бросив на прощанье «завтрак на плите», ушел. Когда вернулся домой, завалился спать. А когда проснулся, уселся перед телевизором, обложившись бутылками пива. Не мог понять, хорошо мне или плохо. Не мог разобрать своих эмоций и поэтому продолжал заливать их алкоголем. Так, сидя на диване, и вырубился.
В понедельник Сару я в школе не видел, даже слегка перепугался. Но во вторник она пришла. Всю неделю вечерами Винс и остальные опять тусовались у меня. Когда я вернул Винсу его чемоданчик, он слегка офигел от фразы, что я его немного попользовал. А на вопросительное выражение его лица, сказал, что сделал небольшой пирсинг знакомой. За что я всегда любил этого парня, так это то, что он не задавал лишних вопросов и не пытался залезть мне в душу. Меньше всего мне хотелось слушать чьи-то советы и поучения о том, как надо жить. Несмотря на разницу в возрасте, он никогда не считал меня малолеткой и даже не стебался на эту тему. Да и остальные, которые были больше друзья Винсента, чем мои, тоже общались со мной на равных. С ними я чувствовал себя в своей тарелке, поэтому постоянные тусовки у меня дома меня не обременяли.
А дальше произошел случай не с самым счастливым исходом. Это была девочка по имени Эмили. Миниатюрная девочка — книжный червь. Светлые волнистые, слегка растрепанные волосы, аккуратные, даже детские черты лица и забавные круглые очки, как у Гарри Поттера. Однако они ей шли. Она целыми днями торчала в библиотеке, сгрызая книгу за книгой. Оттуда я ее и забрал, она повелась на одно из редких изданий Шекспира. Это было утро воскресенья. Впервые я решился на подобное днем. Я запер все двери, занавесил окна. Дрожь пробрала ее, как только она зашла ко мне в дом. Настороженность заставила уйти, но я ее не пустил. Она казалась невиннее и наивнее, чем все остальные, и я не мог упустить такой лакомый кусочек. Она решила уйти, даже не успев подняться в мою комнату. Я схватил ее, зажав рот, и потащил наверх. Она брыкалась, вырывалась, но была настолько слабенькой и легкой, что это не особо мне мешало. Я был трезв, когда занимался ею. Я понимал, что того, что я делал с Пандорой или, тем более, Сарой, она точно не выдержит. Я был аккуратен, даже можно сказать нежен. Самым страшным из того, что я делал с ней, наверное, был раскаленный воск свечи, которым я поливал ее хрупкое обнаженное тело. Мне казалось, что эта пятнадцатилетняя девочка была готова потерять сознание даже от простых моих прикосновений. Такое нежное создание попало в лапы к жестокому монстру. Честно, когда я закончил, мне стало не просто жалко ее, мое сердце обливалось кровью. Я помог ей одеться и увез обратно в библиотеку. Никто даже не заметил ее отсутствия. А в 4 часа ее забрал из библиотеки отец. За все это время Эмили так ничего и не сказала, лишь смотрела в пол. Да и отцу она ничего не сказала. Вообще ничего! Она молчала как немая. На следующей неделе я искал ее в школе, но так и не нашел. Бедная девчонка не проронила ни звука за несколько дней. И никто не знал почему. Ушла в библиотеку нормальная, а вышла из библиотеки уже не говоря ни слова. Никому и в голову не пришло, что это посттравматический шок. И в результате, в конце недели Эмили отправили в местную психиатрическую лечебницу. Оказалось, что в ее семье были случаи психических расстройств, и поэтому подумали, что это наследственное. На моей душе скребли кошки. Я чувствовал дикую вину за то, что эта невинная девочка попала из-за меня в психушку. А еще я боялся, что если она когда-нибудь заговорит, то выложит все и всем. И я решил держать все под контролем. Когда я первый раз пришел к ней в больницу, она сидела за столом и читала, покачиваясь. Точнее делала вид, что читает. Она даже не обратила на меня внимания, даже не подняла взгляд, хотя прекрасно слышала и видела, кто к ней пришел. Я видел, как ее трясло мелкой дрожью. Я просидел с ней час, но так ничего и не произошло.
Возвращался домой я в диком ужасе, мне даже не приходило в голову, что так могу сломать человеку психику. Я вышел из своего запоя, а вместо этого почти каждый день ходил к Эмили. Врачи говорили, что это идет ей на пользу. Через неделю она уже вышла со мной на прогулку. Мы ходили по больничному двору, сидели на лавках в сквере. Однажды мне даже показалось, что это нужно не ей, а мне. Я изливал ей душу и с искренней добротой улыбался. И так прошло два месяца. Она все так же молчала, а я рассказывал разные истории из своего детства. Рассказывал, как когда мне было шесть лет, я пытался приготовить суп и обварил себе ногу кипятком. Так и просидел на полу на кухне два часа, не зная, что делать. Пока не пришла моя так называемая «нянька», гулявшая со своим бойфрендом, вместо того, чтобы следить за мной. Рассказывал, как проходил три дня со сломанной рукой, пока не грохнулся в обморок перед матерью, и она не подумала, что с сыном что-то не так. Рассказывал, как познакомился с Винсом. Как он с друзьями вытащил меня из лап местных гопников, избивающих толпой ради трёх долларов. Как с тех пор он стал моим лучшим другом. И однажды, дослушав мой рассказ, она сказала: «Это жизнь сделала тебя таким жестоким...». Я был счастлив даже от одной этой фразы. Я крепко обнял ее, а потом она излила свою душу мне. В свои пятнадцать у нее не было ни одной подруги. Ее дразнили из-за плохого зрения, обижали из-за маленького роста, унижали за скромность. И поэтому она с головой целиком уходила в книги, узнавая оттуда, что такое жизнь и какой она бывает. У нее не просто не было друзей в пятнадцать лет, у нее их вообще никогда не было. И по иронии судьбы ее первым и единственным другом стал жестокий насильник. Я проводил ее до дверей больницы. Она посмотрела на меня таким теплым дружелюбным взглядом и спросила:
— Ты завтра придешь?
— Конечно приду! — ответил я и обнял ее на прощанье. И на следующий день я тоже пришел, и на следующий... а через неделю ее выписали.
Но это я заскочил далеко вперед, ведь в те два месяца моя жизнь не ограничивалась только общением с Эмили. Я продолжал свои похождения и жизнь подкидывала мне свои сюрпризы.