Улика 3: Второй получатель.
Лиса крепко сжимала в пальцах визитку, которую ей накануне протянула Дженни. Та с явной настороженностью восприняла столь резкую просьбу, ведь было бы куда уместнее устроить встречу через Джису — ей бы доверили подобное. Но время поджимало, и интуиция подсказывала Лисе, что медлить нельзя.
Теперь же, стоя у двери офиса детектива, она бросила быстрый взгляд через плечо — словно опасалась, что кто-то мог проследить за ней, — и шагнула внутрь. Прохладный воздух, ритмично гудящий кондиционер, светлые стены, пахнущие бумагой и кофе — атмосфера была собрана, как и люди, работающие в этом месте.
В холле её встретила молодая девушка в строгом костюме. Она молча окинула Лису взглядом с головы до пят — не грубо, но с тем деловым безразличием, которое отлично выучивают в приёмных детективных агентств.
— Мисс Лалиса Манобан, верно? — прозвучал её голос, сухой, лишённый теплоты. Лиса кивнула.
— Следуйте за мной.
Каблуки секретарши чётко отбивали ритм по полу, звук отражался в тишине коридора. Лиса шла позади, сдерживая волнение. Наконец, они остановились перед дверью с табличкой: Ким Сокджин.
Постучавшись, девушка слегка приоткрыла дверь и, не оборачиваясь, произнесла:
— Господин Ким, мисс Лалиса Манобан.
После этого она молча ушла, оставив Лису наедине с хозяином кабинета.
Просторная комната была залита дневным светом. За массивным столом сидел мужчина с аккуратно уложенными волосами, сосредоточенно перебирая бумаги и делая пометки в блокноте. Он не сразу посмотрел на вошедшую Лису.
— Прошу, садитесь, — сказал он наконец, не отрывая взгляда от своих бумаг и кивнув в сторону кресла напротив. Лиса сжала в пальцах ремешок сумки и тихо опустилась на край кресла.
— Что ж, мисс Манобан, — произнёс детектив, наконец поднимая глаза, — прошу не тратить ни моё, ни ваше время.
Сокджин наконец поднял взгляд — и впервые по-настоящему всмотрелся в неё. Перед ним сидела Лалиса Манобан — женщина с именем, которое одинаково внушало надежду и страх. Не из тех, кто бросает громкие слова в никуда. Её статьи врезались в новостные ленты, как клин в толщу камня. Для Чэболей она была бедствием в изысканном свитере, для общественности — редкой формой журналистики, в которой ещё жила совесть. Мягкий молочный свитер подчеркивал хрупкость фигуры, а джинсы казались почти нарочито простыми — как и вся её внешность. Её волосы, чуть волнистые, падали до плеч; чёлка оттеняла глаза — умные, внимательные, почти выжидающие. Но главное было не в глазах — а в том, как она сидела: спокойно, ровно, без попытки подстроиться под чужой авторитет.
— Я слышала, вы ведёте дело Мин Юнги, — сказала она, прямо.
— Зависит от того, как смотреть, — коротко бросил он и закрыл одну из папок. Лиса успела заметить на ней надпись: “Семейство Мин”.
— До его смерти я получила от доктора сообщение, — произнесла она, вытаскивая телефон из сумки. Несколькими движениями открыла галерею и протянула экран детективу.
На фото был снимок компьютера. Сообщение.
« Я знаю, что вы — лучший журналист и хороши в своём деле. Поэтому, не могли бы вы помочь мне и предать огласке один из моих проектов? Пожалуйста, напишите, если согласны. Я пришлю вам полное досье. »
Сокджин нахмурился, внимательно вчитываясь в текст. Его взгляд вновь вернулся к Лисе.
— Это официальный адрес? Или личный?
— Рабочий. Он написал прямо туда. Не через третьих лиц.
— И вы согласились?
— Я согласилась, — тихо сказала она. — Но предупредила: если посчитаю, что история не стоит того, откажусь. Он не ответил сразу. А позже…
Она перешла к следующей фотографии. Новое сообщение. Короткое. Странное.
« Спасибо вам за работу, мисс. Но я не могу жить с этим чувством вины. »
Сокджин оторвался от экрана, вглядываясь в лицо девушки.
— И всё? Когда вы получили это?
Лиса забрала телефон, убрала обратно в сумку. Глаза её слегка дрогнули, когда она выдохнула:
— За два дня до того, как обнаружили тело. Где-то в восемь часов вечера. Я не поняла, что он имеет в виду. Написала ему, спросила: «Вы отказываетесь?», но ответа не было. А потом... я узнала о том, что он мёртв.
В кабинете повисла тишина. Сокджин провёл ладонью по виску, будто пытаясь прогнать нарастающее давление.
— Кто-нибудь ещё знает об этом? Руководство? Коллеги?
— Нет, — ответила Лиса. — Пока — никто.
Она посмотрела на него. Сокджин долго молчал, будто взвешивал не только её слова, но и риски, которые теперь касались их обоих.
— Спасибо, что пришли. Я понимаю, это было не просто, — тихо произнёс Сокджин, поднявшись со стула.
Лиса кивнула. Но не встала сразу. Она задержалась, будто что-то ещё держало её на месте — невидимое, неразрешённое.
— У вас есть копия проекта? — спросила она негромко, почти шёпотом. Сокджин задержал на ней взгляд. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах что-то дрогнуло — тень мыслей, которая ещё не оформилась в слова.
— Пока нет, — произнёс он наконец. — Но если он где-то и существует, мы его найдём. Обязательно.
Он молча обошёл стол, отворил для неё дверь. Поток прохладного воздуха из коридора врезался в тепло кабинета, словно возвращая её обратно в более реальный, но менее безопасный мир.
Когда Лиса уже собиралась сделать шаг за порог, его голос остановил её.
— Если с вами кто-то свяжется по поводу Юнги — сразу сообщите мне.
Она обернулась, и в этот момент он добавил, после короткой паузы:
— Берегите себя, мисс Манобан, — его голос стал тише, напряжённее. — Вы — потенциальная угроза. А люди, которым есть что терять, не всегда боятся замарать руки.
Он смотрел прямо — не угрожающе, не с сожалением. Скорее, с мрачной честностью человека, который знал: за правду чаще всего расплачиваются молча. Лиса кивнула, коротко, но серьёзно. И вышла. Дверь за ней закрылась почти бесшумно.
А в воздухе всё ещё оставалась её тревога — и обещание, что дело только начинается.
***
Здание окружной прокуратуры возвышалось над городом как чужак — серый, прямоугольный, отточенный до миллиметра. Его фасад из тёмного стекла не отражал небо, а проглатывал свет, будто ничто человеческое не должно проникнуть внутрь. Оно не менялось годами — неприступное, холодное, рациональное. Такое, каким его запомнил Ким Сокджин. И всё же, всякий раз, переступая порог, он чувствовал лёгкий спазм где-то под рёбрами — словно организм заранее готовился к столкновению с чем-то глухим и неповоротливым.
Он прошёл через стойку регистрации, едва кивнув охраннику. Никаких вопросов. Его имя в этих стенах звучало не впервые — и не всегда в тоне признательности. Чаще — с осторожностью.
Лифт молча поднял его на верхний этаж, где размещался кабинет прокурора Ким Намджуна. Здесь воздух становился плотнее, разговоры — короче, а взгляды — внимательнее. Стены словно прислушивались.
Кабинет был пустынен и строг. Ни одного личного штриха: гладкий стол из тёмного дерева, плотные шторы, тусклый свет лампы, тёмно-серый ковёр, глушащий шаги. В этом пространстве не спорили — соглашались. Или исчезали.
Намджун сидел за столом — как всегда с идеально выпрямленной спиной. Его взгляд был прикован к экрану ноутбука. Освещение подчеркивало строгость скул и лёгкую усталость под глазами, но в осанке не было ни капли расслабленности. Он был как замкнутый механизм — надёжный, эффективный, и совершенно неуютный.
— Не думал, что ты придёшь без звонка, — произнёс он, не отрывая взгляда от монитора.
— У меня есть то, что ты должен услышать, — коротко ответил Джин, проходя вперёд.
Намджун закрыл ноутбук. Неторопливо, будто взвешивал не только действия, но и тишину между ними. Только тогда он взглянул на гостя.
— Это снова о Мин Юнги?
— Именно.
Джин сел, развернув папку и достал несколько аккуратно распечатанных страниц. Он выложил их перед прокурором.
— Похоже, за час до его смерти, он якобы связался с журналисткой. Просил её изучить дело и обещал передать материалы. Он что-то знал.
Намджун взял бумаги, взгляд его скользнул по тексту. Никакой эмоции. Ни удивления, ни тревоги. Только привычная сосредоточенность — маска человека, привыкшего слушать, но не слышать больше, чем нужно.
— Журналистке? — переспросил он.
— Лалисе Манобан. Он пошёл в прессу. Наверное, потому что не верил больше в систему. Или, — Джин замолчал на долю секунды, — или он не хотел втягивать вас. Потому что знал, что это опасно.
Тишина повисла в воздухе, натянутая, как струна. Намджун смотрел на распечатку чуть дольше, чем требовалось.
— Он звонил мне, — наконец сказал он. — За неделю до смерти.
— И?
— Говорил, что “дошёл до истины”. Упоминал фальсификации, но был расплывчат. Я требовал конкретику, но он отказался. Сказал, что должен подготовиться. Предложил встретиться. Встреча не состоялась.
— Ты подумал, что он лжёт?
— Я подумал, что он слишком взвинчен, — Намджун подался назад, скрестив руки. — Нервный. Взволнованный. Эмоции мешают объективности. А мне нужно было ясно понимать, о чём речь.
— Почему ты не сообщил об этом?
Намджун встал, подошёл к окну. Город внизу был чётким, геометричным, как диаграмма. Он не отвечал сразу.
— У меня не было ни фактов, ни подтверждений. Только домыслы. Я не прокурор по догадкам. И уж точно не по истерикам.
Джин прищурился, но не перебил.
— А что насчёт того, что он действовал в двух направлениях? Писал тебе — и отправлял материалы журналистке. Это не домыслы. Это факт. Он боялся.
— Ты полагаешь, я что-то скрыл? — голос Намджуна стал холоднее, чуть резче.
— Я предполагаю, что ты мог не придать значения словам, которые стоили жизни, — спокойно сказал Джин. — Или не захотел. Это тоже выбор.
Пауза. Очень короткая. Потом прокурор резко обернулся.
— Я служу закону. А не настроениям бывшего коллеги. Если ты хочешь, чтобы я действовал — принеси мне экспертизу, документы, материалы. А не эмоции и теории.
— А если всё, что у нас есть, — это его последние сообщения и мёртвый профессор, который до конца пытался сделать хоть что-то правильно?
Намджун не ответил.
— Я не защищаю свою карьеру, Намджун, — сказал Джин. — Я защищаю его выбор. Его имя. А может, и чью-то жизнь. Если я прав — ты пожалеешь, что не услышал меня сейчас.
Он поднялся и ушёл, оставив за собой тишину и раскрытую папку, будто нечто незавершённое, как недосказанная мысль, повисла в воздухе. Дверь за ним закрылась почти беззвучно — лишь лёгкий щелчок отозвался в стенах, как эхо чего-то неизбежного. Намджун остался один. Он стоял у окна, неподвижный. За стеклом лениво текла жизнь города, чуждая и далёкая, не проникавшая внутрь.
Его взгляд скользнул в сторону стола — туда, где лежала папка. Всего лишь несколько листов, но в них, казалось, пульсировало что-то живое. Его лицо не изменилось резко, не перекосилось в гримасе, — но зеркало, если бы оно было рядом, уловило бы ту еле заметную дрожь, то тёмное облако, что на мгновение пронеслось в его взгляде. Это не был испуг. Скорее, узнавание. Или — предчувствие.
Он медленно подошёл к столу, опустился в кресло. Рука потянулась к распечатке, и в тот момент, когда его пальцы коснулись бумаги, они едва заметно дрогнули. Бумага предательски смялась под напряжением, но он тут же выпрямил её, провёл ладонью по строкам.
Он читал. Один раз. Второй. Надеялся, что между строчками, между буквами, что-то изменится, появится другой смысл, иной ответ. Но текст оставался тем же. Только выражение лица Намджуна стало другим. Холодное спокойствие исчезло, уступив место сосредоточенности — тяжёлой, обжигающей. В глазах вспыхнуло что-то острое, почти стальное. Он потянулся к ноутбуку, раскрыл его, и пальцы уже не дрожали. Теперь в каждом движении читалась решимость.