Янтарный Лёд

Белый свет. Резкий, безжалостный. Запах антисептика, перебивающий воспоминания о речной сырости и крови. Гул аппаратуры. Голоса, приглушенные, как из-под воды.

Сайлас Торн плыл в липкой полосе между сознанием и беспамятством. Боль была далекой, приглушенной наркотической дымкой, но присутствовала – тупым, неумолимым фоном в правом плече. Сквозь полуприкрытые ресницы он видел размытые силуэты в зеленых халатах, слышал обрывки фраз: «...пуля чисто... кость цела... но воспаление... антибиотики широкого...»

*Арлетта.* Мысль, как удар током, пронзила наркотический туман. Где она? Цела ли? Его тело напряглось в попытке подняться, заставить голос работать. Резкая боль в плече вернула его в реальность с ледяным душем. Он застонал.

– Доктор Торн? – Наклонилось над ним женское лицо в хирургической маске. Глаза спокойные, профессиональные. – Вы в операционной. Операция прошла успешно. Пулю извлекли, рану промыли. Вы потеряли много крови, но теперь все под контролем. Лежите спокойно.

– Ар...летта... – выдавил он, голос – хриплый шепот.

– Ваша спутница? – Медсестра кивнула куда-то за спину. – Она здесь. В коридоре. Не пострадала, только синяки и потрясение. Она ждет. Сейчас вас переведут в палату, тогда увидитесь. Спите.

«Не пострадала». Эти слова стали лучшим анестетиком. Сайлас позволил тяжести сомкнуть веки, уносясь в черный, безболезненный провал. *Она жива. Она цела.*

* * *

Палата. Небольшая, полутемная. Свет падал из окна, задернутого жалюзи. Сайлас открыл глаза. Боль была четче, острее, но управляемой. Плечо и грудь туго стянуты повязкой, рука – в лангете. Капельница. Монитор тихо пикал рядом.

И она. Сидела в кресле у кровати, поджав ноги. Ее светлые волосы были собраны в небрежный хвост, лицо бледное, с синяками под глазами, но сами янтарные глаза смотрели на него с таким облегчением и теплом, что ему стало трудно дышать. На ней был больничный халат поверх ее собственной майки, перепачканной его кровью. Перевязь с запястья сняли, остался лишь желто-синий синяк.

– Привет, – прошептала она, ее губы дрогнули в подобии улыбки. Голос был хриплым, как у него. – Добро пожаловать обратно.

Он попытался улыбнуться в ответ, но получилось лишь подобие гримасы.
– Ты... – начал он, но голос снова подвел.

– Целая, – закончила она за него, пододвигая кресло ближе. Ее рука осторожно легла поверх его здоровой ладони на одеяле. Ее пальцы были холодными, но прикосновение – горячим утешением. – Просто синяки. А ты... – ее взгляд скользнул по повязкам, – ты герой, Сайлас. Идиот, но герой. Ты спас нас.

Он покачал головой, отрицая. Герои не чувствуют себя разбитыми и опустошенными. Герои не видят во сне окровавленные останки Бруно под ржавой гильотиной и ледяные глаза Вентворта, говорящего о его деде. *Архитектор. Основатель. Первый трофей.* Камни прошлого, которые он нес, обрушились на него, превратившись в лавину лжи и крови.

– Дед... – прошептал он, и в этом слове была вся горечь предательства. – Он... один из них. Вентворт не врал. Документы... фото...

Арлетта сжала его руку сильнее.
– Я знаю. Картер... он был здесь. Пока ты был в операционной. – Она сделала паузу, выбирая слова. – Они нашли ящик. В тайнике деда. Там... там правда. Фото. Отчеты. Коды. Он был частью этого. Но, Сайлас, – ее голос стал тверже, – он попытался выйти. Как Грегор. И... они убили его. За это. Вентворт назвал его первым трофеем. Статуэтка... с его инициалами. – Она сглотнула, ее глаза наполнились слезами – не за деда, а за боль, которую это причиняло *ему*.

Сайлас закрыл глаза. Картина была слишком ясной. Его дед. Суровый, принципиальный Джонатан Торн. Учивший его честности, анатомии, разведению костра. Создавший "Полумесяц". Судивший людей. И в итоге ставший их жертвой. Первой в череде. Инициалы на статуэтке... как метка скота. Круг замкнулся с чудовищной жестокостью.

Чувство опустошения было всепоглощающим. Кто он теперь? Внук монстра? Продолжатель дела? Или... что?

– Я... – он начал, но слов не было. Только боль и стыд. Стыд за кровь, что текла в его жилах.

– Ты – Сайлас Торн, – сказала Арлетта тихо, но так, что каждое слово легло на его душу, как мазок краски на холст. – Тот, кто боролся с ними. Кто спас меня. Кто не дал Вентворту убить нас в той мельнице. Ты не твой дед. Ты сделал *выбор*. Иной. – Она наклонилась ближе, ее янтарные глаза горели. – Ты разрушил часть их системы. Убил их головореза. Заставил Вентворта бежать. Ты не наследник "Полумесяца". Ты его разрушитель.

Ее слова не стирали боль. Но они... давали точку опоры. Как якорь в бушующем море отчаяния. Он не был своим дедом. Он был *собой*. Человеком, который предпочел свет тьме, даже когда этот свет исходил от хрупкой художницы, а не от сурового ветерана.

Он открыл глаза. Смотрел на нее. На ее бледное, измученное лицо, на синяки, на перепачканную кровью майку – свидетельство ее борьбы за него. Она была его светом. Его якорем. Его выбором.

– Спасибо, – прошептал он. Два простых слова, в которые он вложил все, что мог – благодарность, признание, обещание. Ее пальцы ответили легким сжатием.

Дверь палаты тихо открылась. Вошел Картер. Он выглядел усталым, но собранным. В руках у него была тонкая папка и планшет.

– Доктор Торн, мисс Ван дер Вельде, – кивнул он. – Рад видеть вас в сознании, доктор. Как самочувствие?

– Жив, – ответил Сайлас коротко, его голос набирал силу. – Отчет, Картер.

Картер подошел к кровати.
– Коротко: Вентворт ушел. Потайной ход из мельницы вел в дренажный коллектор, там его следы теряются. Но теперь у нас есть его лицо, отпечатки, голос. И главное – *это*. – Он поднял папку. – Документы из тайника вашего деда. Они... взрывные, Сайлас. Списки. Финансовые схемы за десятилетия. Коды связи. Имена – некоторые очень громкие, давно умершие, другие... еще актуальные. "Полумесяц" – не просто банда. Это сеть. Глубокая и старая.

Он открыл папку, достал несколько распечаток. Фотографии документов. Четкий, знакомый почерк деда. Списки с кодовыми именами и суммами. Карты с пометками. И... фотография. Молодой Джонатан Торн и Элиас Вентворт где-то в тропиках. Возможно, тот самый Сайгон. Они стоят у какого-то склада, лица серьезные, почти гордые. И на ящике рядом... несколько грубо вырезанных, темных статуэток. Тех самых. Трофеев.

Сайлас сжал зубы. Боль от раны померкла перед болью от этого изображения. Его дед. Его кумир. Сообщник Вентворта. Создатель кошмара.

– Но это не все, – продолжал Картер, его голос звучал жестко. – Там есть кое-что... личное. Для вас. – Он перелистнул распечатку. Это была копия страницы из дневника. Датированная за год до смерти деда. Почерк был менее уверенным, буквы дрожали.

*"...Элиас настаивает на новом 'уроке'. Сенатор К. Слишком много знает о Сайгоне. Говорит, это необходимо для чистоты Системы. Но я вижу только кровь. Море крови, которое мы начали. Я стар. Устал. Не хочу больше судить. Не хочу больше этих... статуэток. Они смотрят на меня с полки. Особенно та... первая. Моя. Я попросил выйти. Элиас улыбнулся. Сказал: 'Джонатан, Система не отпускает. Никогда'. Я знаю, что это значит. Я создал Монстра, который теперь требует моей головы. Прости, Маргарита. Прости, Сайлас. Я хотел порядка. Получил Ад..."*

Сайлас читал, и каждая строчка была ножом. Сомнения. Раскаяние. Осознание монстра. И предчувствие смерти от рук того, кого он считал соратником. Вентворт не соврал. Деда убили свои же. За попытку выйти. За слабость. За человечность, которая проросла слишком поздно.

Арлетта положила руку ему на грудь, поверх повязки, чувствуя бешеный стук его сердца.
– Он понял, Сайлас, – прошептала она. – Понял слишком поздно, но понял. Он пытался остановиться. Вентворт убил его за это.

Сайлас откинулся на подушки, закрыв глаза. Слезы жгли веки, но он не дал им выйти. Горечь была слишком велика. Горечь и... странное освобождение. Дед не был безупречным героем. Он был человеком. Сильным, умным, но заблуждавшимся. Создавшим чудовище и поплатившимся за это. Как Грегор. Как многие другие. Эта правда была ужасна, но она была *правдой*. Она снимала груз слепого поклонения, оставляя лишь тяжелое наследие и ясную цель.

Он открыл глаза. Взгляд его был сухим и острым, как скальпель. Лед вернулся, но это был не щит от мира. Это был инструмент.
– Вентворт, – произнес он, голос звучал низко и опасно. – Где он сейчас? Где искать?

Картер покачал головой.
– Пока в розыске. Но с этими документами... – он похлопал по планшету, – мы перекрываем его финансы, выявляем связи. Он как таракан без норы. Вылезет. И мы будем ждать. А пока... – Картер посмотрел на Сайласа, потом на Арлетту. – Вам обоим нужно восстанавливаться. Физически и... морально. Палата охраняется. Вы в безопасности. Пока.

Он кивнул и вышел, оставив их с тяжелой правдой и хрупким миром больничной палаты.

Арлетта снова взяла руку Сайласа. Они молчали. Шум больницы за дверью казался далеким. В тишине между ними висели образы мельницы, ржавой гильотины, старых фотографий и дневниковых строк.

– Что теперь? – тихо спросила Арлетта.

Сайлас смотрел в потолок, но видел не белый гипсокартон. Он видел деда. Вентворта. Статуэтки. Цепь предательств и наказаний, растянувшуюся на десятилетия.
– Теперь, – сказал он медленно, оборачивая ладонь, чтобы сцепить пальцы с ее пальцами, – мы заканчиваем то, что начал мой дед. Не его Систему. Его раскаяние. Мы уничтожим "Полумесяц". До основания. – Он повернул голову, его серые глаза встретились с ее янтарными. В них не было сомнения. Только стальная решимость и тихая благодарность. – Вместе.

Она сжала его руку в ответ. Ее улыбка была слабой, но настоящей. В ней не было страха. Была готовность. Они были изранены – телом и душой. Но швы, наложенные хирургами и их собственной волей, держались. Они выжили в бойне. Пережили предательство прошлого. Теперь у них была правда. И они друг у друга. И этого было достаточно, чтобы идти в бой с самой глубокой тьмой. Ради света, который они нашли друг в друге посреди реки, тумана и крови.