Дополнительная глава. Бессонная ночь.
Между пятой и шестой главой произошла напряженная, эмоционально насыщенная ночь, которая стала переломным моментом в отношениях Арлетты и Сайласа. Вот что скрывается за строками "странной исповеди" и "хрупкого перемирия":
**1. Прибытие Сайласа в мастерскую:**
* Сайлас приехал почти мгновенно после звонка Арлетты. Его появление было не просто профессиональным – в его движениях читалась нехарактерная стремительность, а в серых глазах вместо привычного льда горел холодный, опасный огонь тревоги и ярости (за Лео, за ситуацию, за то, что Арлетта в опасности).
* Он мгновенно оценил обстановку, отдал краткие, резкие приказы по телефону (усилить охрану мастерской, начать прочесывать район галереи "Белый куб" и возможные пути отхода от нее, проверить связи Вентворта). Его фокус был как лезвие скальпеля.
**2. Ночь ожидания и прорыв льда:**
* Сайлас не уехал. Он остался в мастерской, понимая, что это потенциальная цель, а Арлетта в одиночестве – слишком уязвима. Марго, после звонка в полицию, примчалась к Арлетте, но Сайлас вежливо, но твердо попросил ее уйти, сославшись на безопасность и необходимость не привлекать лишнего внимания. Марго уехала, обеспокоенная и не до конца понимая присутствие коронера.
* Начались томительные часы ожидания звонков, сообщений. Арлетта металась, не могла усидеть на месте, ее охватывали приступы паники и слез. Сайлас был ее противоположностью: он сидел почти неподвижно в углу, в жестком кресле, его темные волосы и безупречная рубашка казались инородным телом в творческом хаосе. Он молчал, лишь изредка отвечая на звонки односложно.
* Арлетта пыталась говорить – о Лео, о Грегоре, о страхе. Сайлас отвечал сухо, фактами, пытаясь вернуть ее к рациональности. Но напряжение и его собственная ярость, смешанная с чем-то еще (защитой? ответственностью?), копились.
**3. "Странная исповедь":**
* Перелом наступил глубокой ночью. Арлетта, измученная, разрываясь между страхом за Лео и гневом на беспомощность, в отчаянии бросила Сайласу что-то вроде: "Вы же видите смерть каждый день! Разве вас это не трогает? Как вы можете быть таким... каменным?"
* Вместо привычной холодной отповеди или молчания произошло неожиданное. Сайлас взглянул на нее – и в его серых глазах Арлетта впервые увидела не лед, а настоящую, глубинную боль. Боль, которая была старше его профессии, старше его брони.
* Голосом, тихим и лишенным всякой интонации, как будто читая протокол вскрытия собственной души, он произнес: "Не всегда. Не всех." И рассказал. Кратко, без лишних деталей, но с убийственной ясностью.
* **История сестры:** У него была младшая сестра. Яркая, эмоциональная, талантливая художница (как Арлетта, как Грегор). Она увлеклась опасной компанией, миром, где искусство смешалось с наркотиками и криминалом. Сайлас, уже тогда выбравший путь холодного рационализма, видел опасность, но не смог достучаться. Он считал ее искусство "несерьезным", ее эмоции – "неконтролируемыми". Они поссорились. Он отстранился, решив, что она "сама нажила проблемы". А потом ее нашли. Убитой. В обстановке, которая указывала на связь с тем самым миром, который он презирал. Он проводил ее вскрытие. Своими руками. И понял, что его холодность, его неприятие ее мира, его неспособность *понять* ее чувства – стали частью стены, которая отделила его от нее в последние месяцы ее жизни. Он не смог ее защитить. Он не смог *увидеть* ее по-настоящему, пока не стало слишком поздно. Его профессия коронера – не только выбор, но и наказание. Постоянное напоминание о той, кого он потерял из-за собственной слепоты и гордыни.
**4. "Еще более странное перемирие":**
* После этой исповеди в мастерской повисла гнетущая тишина, но враждебность испарилась. Арлетта смотрела на него не как на ледяного монстра, а как на израненного человека, несущего неподъемный груз вины. Его холодность обрела контекст – это был щит от невыносимой боли.
* Сайлас не просил жалости. Он просто выдохнул эту тайну, этот камень с души, возможно, впервые за долгие годы. И сделал это перед *ней* – эмоциональной художницей, которая так напоминала ему сестру.
* Арлетта не бросилась утешать его словами. Она молча встала, сварила крепкий кофе (он пил черный, без всего) и поставила чашку рядом с ним. Это был жест понимания, а не жалости. Признание его боли и его человечности.
* Остаток ночи они провели в этом хрупком молчаливом перемирии. Сайлас продолжал координировать поиски, но его взгляд на Арлетту изменился. Он видел теперь не только свидетеля или источник проблем, но и человека, перед которым он обнажил свою самую страшную рану. Арлетта же видела в нем больше, чем коронера – она видела человека, способного на глубочайшую боль и запоздалое раскаяние. Его "лед" дал трещину, и сквозь нее пробилось нечто человеческое, пугающее своей интенсивностью, но уже не чужое.
**Итог ночи:**
* Никакой романтики, только обнаженные нервы и взаимное, неловкое признание в уязвимости.
* Сайлас, рассказав о сестре, косвенно объяснил Арлетте истоки своей неприязни к "ее миру" искусства и эмоций, а также свою ярость по отношению к Лео (бессознательный перенос: Лео – часть мира, который "забрал" его сестру; его близость к Арлетте – угроза).
* Арлетта поняла, что его холод – не сущность, а броня. И что под ней – океан боли и гипертрофированное чувство ответственности.
* Возникло хрупкое доверие и странная солидарность: двое людей, объединенных горем (ее – за Грегора и Лео, его – за сестру) и стремлением найти правду, несмотря на личные демоны.
* Утром, когда они отправились в "Белый Куб", напряжение между ними было другим. Не враждебным, а осторожным, как будто они нащупывали новую почву под ногами – почву, где лед начал таять, обнажая опасные, но реальные чувства и общую цель. Его пальто на ее плечах стало символом этого нового, негласного перемирия и его невысказанного желания защитить ее *теперь*, когда он не смог защитить другую.