Найти врага

Следующие три дня, после всего пережитого, прошли слишком непривычно. Джокер всё время находился в палате под присмотром врачей и друзей, изредка вставал с кровати, чтобы размять мышцы, но не мог подойти даже к окну — риск очередного нападения всё ещё был слишком велик. По вечерам приезжал Ворон, чтобы узнать о самочувствии и обсудить всё, что произошло тогда и происходило сейчас. Полиция тоже порывалась его навестить и допросить, но Пётр Константинович строго настрого запретил Сашу волновать, настаивая на отдыхе. Комментарии в духе "сколько можно отдыхать" в упор игнорировались. 

И все эти дни, глядя в потолок и слушая новости, Джокер пытался вспомнить хоть что-то, что могло бы помочь разобраться в деле. Разумеется, заказчик и исполнитель известны, но это ещё не все фигуранты, с кем стоило тесно пообщаться. 

Когда Шрам заговаривает об особо опечаленных участью Джокера посторонних личностях, что-то в памяти щёлкает и выуживает наружу пару нужных деталей. И как раз вовремя. 

Под конец третьего дня вне коматозного состояния к нему в палату всё же удаётся прорваться настойчивой Гордеевой. Вздыхая, Саша смотрит на очередной не пойми откуда взявшийся букет роз и думает, что может стоило всё же оставить лилии — она бы тогда быстро ретировалась. Но он сам просил от них избавиться, что уж теперь переживать.

— Как себя чувствуешь? — с порога интересуется Арина и занимает единственное нормальное сидячее место, не считая кровати и подоконника. 

— Как в тюрьме, — с усмешкой отвечает Комолов, — только компания хорошая и обезбол на десерт. 

Подтянувшись, садится по-турецки. Напряжение в спине тут же отзывается лёгкой тупой болью, но менять положение Джокер не собирается. Дискомфорт явно отражается на лице, потому что Гордеева хмурится.

— Может лучше лечь? 

— Нормально. — Он отмахивается. — Належался уже. Выяснили что-нибудь? 

Арина тяжело вздыхает и разводит руками.

— Увы. Может быть ты что ещё вспомнил? 

Саша буквально несколько секунд думает о том, стоит ли её сообщать о своих подозрениях, или лучше сначала Ворону. 

— Я слышал, вы там Скотникова на днях повязали. 

— Да, был такой. Мелкое хулиганство. А он здесь причём?

— О том, что я якобы приказал избить Варвару, я узнал от Питона. А вот он это услышал именно от Скотникова. К тому же на одной общей... тусовке, скажем так, он как-то заявил, что без Варвары Колыме кранты, и что надо бы что-то с этим сделать. 

— Думаешь, он причастен к нападению на неё? 

— Как вариант. — Джокер пожимает плечами. — Только уже почти месяц прошёл, а Колыме ещё ни откуда не прилетело. Хотя... Если всё это связано, то месяц — не так уж и много. 

— Так, а когда эта ваша тусовка была?

— Да почти сразу после новогодних праздников. 

Тут он улыбается ещё одной мысли, и всё будто встаёт на свои места. Если он прав, то кто-то очень грамотно втянул его в свой план, длиной почти в полгода. И зря он просит о помиловании "случайно втянутых". Улыбка становится усмешкой, но Джокер быстро стирает и её подобие. Совпадение или часть плана — потом разберётся. 

— Если захочешь поговорить с Питоном — я скажу Шраму, чтобы договорился. 

Арина благодарно кивает. 

— Он не в курсе, что ты пришёл в себя? 

— Нет, вообще мало кто знает. Я в своих пацанах уверен, но на всякий случай лучше не распространяться. 

— Что ж, это правильно. Ладно, — она поднимается со стула, — спасибо за информацию. Лечись и выходи, а-то Скворцов там тоскует, ему ругаться не с кем. 

— Ага, — протягивает Саша, провожая её недоумённым взглядом. Уже на выходе окликает: — Гордеева, а ты как к розам относишься? 

На сей раз удивляться приходится уже Гордеевой. Медленно обернувшись, она смотрит на Джокера с явным непониманием. 

— Это ты к чему? 

— К тому. Так как? 

— Н-ну... нормально. 

— Отлично! — довольно восклицает он, и Арина невольно вздрагивает. Саша же поднимает руку, указывая на букет, и произносит приказным тоном: — Забирай.

— З-зачем? — продолжает заикаться она, натянуто улыбаясь и постепенно меняясь в лице. 

— За надом. Бери. Можешь вместе с вазой. И без лишних вопросов, у меня от тебя голова болит. 

Пробормотав что-то отдалённо похожее на "спасибо", Гордеева выходит из палаты с букетом красных роз и со щеками всего на пару тонов светлее. Джокер закатывает глаза и наконец опускается спиной на приподнятую часть кровати, с облегчением выдыхая — обезболивающее постепенно перестаёт действовать. К этому моменту в палату возвращается Виталя. 

— Арине Ильиничне передарил? — ухмыляется, устраиваясь на стуле. 

— Сбагрил, — поправляет Саша. — Скажи Питону, что она с ним побеседовать хочет. И набери Ворона, мне ему кое-что сообщить надо. 

Кивнув, Шрам сразу же приступает к исполнению. Разговор с Питоном состоит из нескольких фраз и длится чуть меньше минуты. Когда же в палате звучит первый гудок на номер Вениамина Сергеевича, он отдаёт телефон Джокеру и отходит к окну. 

"Облюбовали мой подоконник".

Ворон отвечает быстро и с едва заметным волнением:

— Что-то случилось? 

— И тебе привет, — вздыхает Саша. — К нападению на Варвару может быть причастен Скотч. Его недавно менты повязали, сейчас в обезьяннике сидит. 

— Насчёт ментов я знаю. А тебе кто сказал? 

— Шрам. Гордеева подтвердила. 

— Всё же прорвалась. — Ворон усмехнулся. — Какая настойчивая женщина. 

— Я бы это по-другому назвал.

— Знаю я, как бы ты это назвал. Ладно, пусть менты разбираются со Скотчем, а я проконтролирую. Твои пацаны, кстати, Ираиду нашли. Хочешь, привезут — о жизни поболтаете?

— А сестру её нашли? — Сашу очень напрягает, что Ворон не упомянул о Татьяне. Она хоть и скрывается после двух провалов, но всё ещё может представлять угрозу. Обратно в призрачное состояние Джокеру очень не хотелось. 

— Сестру. — Протяжно повторяет Вениамин Сергеевич. — Сестры с ней нет, но об этом можешь не волноваться. 

— Ладно, — безразлично отвечает Саша, будто нет никаких проблем, хотя на деле так не считает. После таких слов ожидаешь найти в родном лесочке новенькую могилку без опознавательных знаков или запись в некрологе. В таком случае, если менты Татьяну найдут — могут предъявить Ворону. Ничего не докажут, конечно, но копать станут ещё усерднее. Если же не найдут... суть их дальнейших действий останется прежней. Татьяну Джокер жалеть не станет, а вот переживать за отчима — вполне. Мысленно, не проявляя эмоций, но будет. 

— Ну так что, хочешь с ней поговорить?

— Нет. 

У него и правда сейчас нет никакого желания ни видеть Ираиду, ни тем более слышать. Особенно после тех выводов, что он для себя сделал. Пусть даже они и неправильные. 

По окончании разговора он возвращает Шраму телефон. 

— Так это Скотч на бабу Колымы наехал?

Джокер тяжело вздыхает.

— Понятия не имею. — И смотрит в окно. — Быстрее бы уже это всё закончилось, надоело тут лежать. 

— Док Вениамину Сергеевичу сказал, что тебе восстанавливаться ещё как минимум месяц. И после ранения, и после комы. 

— Вот уж обрадовал, — хмыкает Саша. — Ну подстрелили и подстрелили, в первый раз что ли. Через неделю буду уже стандартно функционировать. 

Шрам собирается отпустить пару язвительных комментариев на этот счёт, но не успевает — в палату влетает чем-то обеспокоенный Мэтр. Прикрывает дверь, но дальше от неё не отходит. 

— А вы в курсе, что тут помощница Колымы лежит?

— Нет, — с заминкой отвечает Шрам.

— Да ну? — наигранно удивляется этому факту Джокер, про себя же поражаясь тому, что они только сейчас об этом узнали. Неделю тут торчат и ни разу Колыму не видели? Не сидит же он рядом с Варварой безвылазно?

— Ага. Она вроде как тут почти месяц валяется, только недавно в себя пришла. Похоже, реально ей сильно досталось. 

Саша в этот момент испытывает непривычную и непрошенную жалость и тут же прогоняет её, не желая иметь дело с подобной чушью. Ему ни себя, ни других не жалко, так с чего бы вдруг. Но найти тех ублюдков очень хочется. 

— Значит Колыма здесь, — делает вывод Джокер.

— Может это, — предлагает Мэтр, прикладывая кулак к ладони. 

— Не может, — резко бросает Комолов. — Возвращайся на пост. 

Тот в ту же секунду исполняет приказ, испаряясь из палаты. Джокер всё ещё хочет обойтись малой кровью, не привлекая лишнего внимания и избегая возможных конфликтов и войны. Раньше он бы всех на уши поднял и устроил резню в какой-нибудь подворотне левого района, где нет ни камер, ни свидетелей. Тайно, в обход Ворона. Всё провернул бы так, что его люди вышли бы сухими из воды и без новых царапин. И никто бы не доказал, что он причастен к массовому убийству. 

Сейчас же...

Возраст что ли?

— Уверен, что мы сейчас не должны ничего делать? — Шрам смотрит на него с сомнением.

— Я всегда уверен.

Когда наступает ночь, Виталя уходит в соседнюю свободную палату, и Джокер остаётся один. Приняв перед сном таблетки, ворочается почти до полуночи, но никак не может уснуть. Вся эта история с киллерами, членовредительством и ложными слухами не даёт спокойно жить. Ещё и мысли об Ираиде подливают масло в и без него бушующее пламя. Возможно, станет легче, если это окажется простым недоразумением. Иначе он будет чувствовать себя полнейшим идиотом. Это ж надо было купиться на такое представление? И плевать на хорошо отыгранную роль — он должен видеть каждого насквозь. 

Обязан. 

Иначе собственными руками выроет себе могилу. 

— Прав был Ворон, — бормочет Джокер, уже почти смирившись с тем, что может оказаться прав. 

А сон всё не идёт.

Поднявшись, Саша бродит по палате, подходит к окну — хотя бы сейчас можно — и смотрит на вечно бодрствующий город за деревьями. Идея вылезти через окно и прогуляться на свежем воздухе, остаётся лишь нереализованной мечтой. Крохотной, но желанной. 

"Всего-то второй этаж, — думает Джокер, — в других обстоятельствах мог бы выбраться". 

Только вот для большинства он вроде как всё ещё в коме, и видеть его расхаживающим по территории больницы никто не должен.

В палате невыносимо тяжёлый, спёртый воздух, будто медсестра не проветривает её каждые пять часов. Чуть сладковатый аромат унесённых Гордеевой роз вызывает лёгкую тошноту, оставаясь навязчивым призраком. Сам же он открыть окно не может из-за тех же треклятых соображений безопасности, а Мэтра звать ради такой мелочи считает глупым.

— А раньше мог бы свалить, — произносит Джокер в темноту, вспоминая о тех недалёких временах, когда мог спокойно разгуливать, где пожелает, и проходить сквозь стены. Подобное состояние на грани смерти — удобное состояние.

Из коридора иногда доносятся шаги и голоса: медсестры, дежурный врач, неспящие пациенты. Один раз Саша даже слышал Мэтра с его попытками во флирт. 

— Действительно, когда ж, если не ночью, баб клеить. 

И тут до него долетает знакомый голос человека, которого он ни за что не хотел бы видеть ни сейчас, ни через всю оставшуюся жизнь, сколько бы ему ни осталось. Хмыкнув, Джокер уходит в тень буквально за секунду до того, как открывается дверь. Раз уж заявилась нечисть — хоть какое-то ему удовольствие.

В дверном проёме появляется силуэт с новым букетом в руках.

"Нарисовалась — не сотрёшь". 

Минуя Мэтра, Зинаида тихо закрывает за собой, подходит к столу с пустой вазой и какое-то время стоит перед ней совершенно неподвижно. Затем оборачивается и смотрит на пустую кровать, только сейчас замечая пропажу пациента. 

— Ох... — громко вздыхает она.

Джокер же, не покидая своего убежища, максимально понижает голос и тихо произносит:

— Ты пошто сюда явилась с этим веником, смертная?

У него несколько вариантов дальнейшего развития событий: Зинаида может заорать от ужаса или грохнуться в обморок, швырнуть в "голос" треклятый букет от неожиданности и свалить подобру-поздорову или проявить всю свою храбрость и отреагировать на его выходку максимально спокойно. Однако вместо этого она выдает фразу, из-за которой Саша начинает чувствовать себя героем книги Булгакова:

— Черти забрали... Черти забрали!

— Не неси всякую ересь и не ори, — бурчит он, всё же выходя из тени, — всю больницу перепугаешь. Чё ты пришла опять с этим букетом? 

— Ой, — спохватившись, она бросает цветы на стол и подлетает к нему, — вы зачем встали? Вам же нельзя!

Джокер едва успевает отойти в сторону, чтобы не угодить ей в руки. 

— Давай без этого. Я спрашиваю: нахера мне эти букеты таскаешь?

— Вы не нервничайте, вам нельзя! — продолжает Зинаида, не собираясь отвечать на его вопрос. 

— Ну тогда не беси меня, — злится Саша и зовёт Мэтра, чтобы тот освободил его от назойливой медсестры. 

Несмотря на то, что добровольно она уходить не захотела, собой Джокер остаётся доволен. Хоть немного душу отвёл. 

Букет остаётся лежать на столе, и Комолов нехотя ставит его в вазу — днём и этот кому-нибудь всучит, лишь бы глаза не мозолил. Например, Миле, которая с утра заступит на смену. Немного подумав, решает выбрать на роль "счастливчика" кого-то другого, а Людмиле подарить букет лично купленный, а не тот, от которого просто хочется избавиться. 

Ночь без сна тянется невыносимо долго. Саша успевает полюбоваться видами, посмотреть ужастик на планшете — для него почти лучший способ отрубиться — и сгрызть красное яблоко. Когда за окном начинает светать, он зевает, но уснуть всё равно не может. 

В семь часов возвращается бодрый Шрам и сразу же интересуется ночными событиями, переполошившими половину отделения. 

— Странно, что тебя не разбудили, — бормочет Саша, зевая. 

— Я слышал про каких-то чертей, но подумал, что это сон. 

— Ага, — хмыкает Джокер, — Ворона к чертям причислили. И даже не поймёшь: повышение это по карьерной лестнице или всё ж таки оскорбление. 

"Потому что Ворон — тот ещё чертила". 

Глядя на потирающего глаза друга, Виталя догадывается:

— Ты не спал что ли?

Саша в ответ качает головой и разминает шею. 

— Поспишь тут, когда всякие Зинаиды по палате шастают. 

— Чем она тебя так не устраивает? Вроде нормальная баба.

— Лучше тебе не знать, а-то спать по ночам не будешь. 

Шрам его шутки понимает, но всё равно смотрит с немой подозрительностью. 

И вот четвёртый день превращается в три предыдущих: смена караула, приём препаратов, стандартный больничный завтрак, который хочется скормить врачам и посмотреть в этот момент на их довольные жизнью рожи. Ерёма привозит гранатовый сок, красные яблоки и пару новостей из внешнего мира, одна из которых даёт понять — это либо положительный ответ на его подозрения, либо нет и дальше будет только сложнее.

"Скотча завалили прямо в камере".

Пока Ерёма ожидает хоть какого-то ответа, Джокер задумчиво смотрит перед собой. У него много вопросов, и самый главный из них:

"Кто убил Скотникова: подельники или люди Ворона?"