Black Clover

Навигатор в телефоне молчал, но стрелка на экране упрямо вела вперёд — через промозглый серый город, по старой трассе, мимо складов и промзон, где дома давно потеряли названия, а улицы — своё предназначение. Асфальт местами крошился, будто город постепенно отказывался от этих мест.

Она держала руль крепко, двумя руками, но не потому что боялась. Напротив — внутри всё было кристально чисто. Холодно. Фокусировано. Никакой дрожи, ни одной лишней эмоции. Только выверенное чувство необходимости.

Она знала, куда едет. Знала, зачем. Знала, что это место может быть ничем, а может оказаться разгадкой.

Свет фар разрезал серую мареву — не совсем туман, не совсем дождь. Воздух казался вязким, будто сопротивлялся, будто сам пытался удержать её от того, чтобы доехать до точки. Но Т/и не сбавляла скорости.

Никакой поэзии. Просто следование плану.

Она посмотрела на экран: ещё шесть минут.

В её голове не было голосов. Не было мыслей о последствиях. Только образ — вырезанный, точный — серого места, перед которым Майлз стоял, по GPS, два часа подряд. Без звонков. Без сообщений. Без камер. Без объяснений.

Он не знал, что она получит эти данные. Он недооценил.

Руки на руле чуть сильнее сжались. Не от волнения — от концентрации. Она чувствовала, как остро работают все чувства. Замечала мельчайшие детали: как прерывисто дышит кондиционер, как телефон слегка вибрирует в подставке, предупреждая о повороте. Как в правом окне проносится старая вывеска с облупленной краской.

Мозг будто вышел на новый уровень — каждый кадр происходящего был предельно резким, как стоп-кадр на фотоплёнке.

Две минуты.

Район начал меняться — улицы стали пустыми, дома реже, дорога хуже. Только одинокие фонари, будто по ошибке сохранившиеся здесь. Где-то слева — железнодорожные пути, справа — металлический забор, внутри которого угадывались очертания грузов и ржавых конструкций.

Она съехала с главной дороги, свернула по указанию стрелки. Машина чуть подпрыгнула на неровности. Телефон издал короткий сигнал: "Вы прибыли". Голос навигатора оборвался.

Она выключила фары. Заглушила мотор. В салоне наступила тишина.

Несколько секунд она просто сидела.

Смотрела на пространство перед собой — ту самую промзону, серую, обезличенную, как и всё, что связано с ним. Исключительно логичное место для того, кто не хочет быть найденным.

Она вышла из машины, мягко прикрыв дверь. Шаги по мокрой земле отдавались в пустоте. На ней был дождевик поверх куртки, капюшон, волосы собраны — ни одной детали, которая могла бы выдать эмоцию.

Не страх. Не злоба. Не нервы.

Только внутренняя тишина.

Только цель.

Впереди — старый контейнер посреди леса. Выцветший, со следами граффити. На вид ничем не примечательный. Но именно он был отмечен координатами. Именно здесь Джонс провёл два часа.

Она подошла ближе, шагая медленно, как будто каждый шаг отделял её от реальности, которая оставалась где-то позади — в тёплой комнате с серыми шторами и игрушками на кровати. Здесь было по-другому. Воздух — густой, застывший. Всё вокруг — чужое. И тем не менее, что-то подсказывало: она на правильном пути.

Остановилась.

Взгляд скользнул вверх по двери — металлическая поверхность, потемневшая от времени и сырости. Лёгкий запах железа в воздухе, будто напоминание о том, что дальше будет только хрупкая тишина и гул в ушах. Она провела пальцами по неровной поверхности — металл холодный, слегка влажный. Будто недавно кто-то тоже стоял здесь. Ждал. Открывал.

На двери — механический кодовый замок. Старый, с потёртыми кнопками. Некоторые из них уже выцвели, словно ими пользовались чаще, чем остальными.

Она вытащила чёрные перчатки из кармана курточки. Натянула аккуратно, без лишней спешки. Мягкий хруст нарушил гробовую тишину, но лишь на мгновение.

Каждое движение — точное.

Каждое касание — выверенное.

В этом была почти красота.

Она не дрожала.

Она дышала ровно.

И была готова.

Секунда — и пальцы лёгкими касаниями начали нажимать цифры. Одна за другой. Комбинация, которую она вычислила по следам, по износу, по логике. Или просто интуиции.

Замок подался и щёлкнул. Глухо, слабо, но этот звук расколол тишину, как выстрел. Секунда — на осознание. На то, чтобы вдохнуть. Не от страха. От напряжения. От приближения к правде.

Т/и включила фонарик на телефоне, инстинктивно обернувшись, будто кто-то мог наблюдать за ней из-за деревьев. Лес встретил её прежним спокойствием: мёртвые листья, тонкие хрустящие палки, тьма между стволами. Ни единого движения. Ни единого шороха. Только тишина и пульс в её висках.

Она потянулась к двери. Тяжёлая, ржавая, как будто намеренно сделанная такой — чтоб никто не смог открыть случайно. Телефон пришлось убрать в карман, освободив обе руки. Пальцы сжали холодный металл, и она потянула.

Дверь поддалась с неохотой. Скрип — режущий, как крик. Металл с усилием сдвинулся, и мгновенно наружу вырвался запах. Холодный, удушающий. Сладковатый, как прокисшие фрукты, но с примесью гнили. Этот запах невозможно было спутать ни с чем. Она застыла на секунду, а потом достала телефон обратно.

Луч света прорезал темноту, и в ту же секунду — всё внутри неё будто застыло. Глаза расширились. Сердце стукнуло один раз — и стихло. На полу, среди мусора, старых ящиков и пыли, лежало тело. Женское. Волосы, лицо, одежда — всё сходилось.

Джоанн Кертис — мертва.

Больше не было сомнений. Ни логических вопросов. Ни надежд, что это ошибка. Все кусочки, которые Т/и собирала неделями, наконец встали на место, образовав жуткую, холодную картину. Она знала это. Чувствовала. Почти была уверена. Но всё равно — надеялась. До этого мгновения.

Майлз Джонс — девяносто девять и девять сотых.

Т/и сделала шаг внутрь.

Пол поскрипел под ногой. Воздух — затхлый, тяжёлый. Свет плясал по стенам, зацепился за обрывки плёнки, тени, пыль. Она не отводила взгляда от тела. Не от страха.

От ярости.

От боли.

От желания докопаться до конца.

Она присела рядом, прикрывая нос рукавом куртки. Запах был невыносим. Сладковато-гнилостный, едкий — он проникал в горло и ноздри, вызывал тошноту, которую Т/и сдерживала усилием воли. Это было сильнее страха. Сильнее шока. Это было чувство, что ты нашёл то, чего боялся — и теперь уже нельзя отвернуться.

Фонарик выхватывал отдельные фрагменты: изломанную позу тела, синяки, порезы. Следы борьбы. Лицо Джоанн — искажённое, но всё ещё узнаваемое. На груди и животе — глубокие раны. Кровь запеклась, почернела. Одежда — если это ещё можно было так назвать — висела лохмотьями, насквозь пропитанная буро-красным. Особенно в районе груди и ниже — на тканях был след массивного кровотечения.

Но пол…

Пол был сухим.

Ни пятен, ни засохших капель, ни разводов. Только пыль, мусор, грязь — но не кровь. Т/и перевела свет на трещины в полу, на стены. Нет. Ни брызг, ни подтёков.

Если её убили здесь — всё должно было быть залито. А если не было?.. Значит, тело перенесли.

Майлз вряд ли стал бы отмывать всё до чистоты.

Т/и поднялась и вышла на улицу, зажав между губами сигарету. Огонёк вспыхнул в темноте и на мгновение осветил её лицо — сосредоточенное, без эмоций, будто вырезанное из камня.

Первый вдох обжёг лёгкие, но не пронёс с собой облегчения. Дым растворялся в ночном воздухе, впитывался в ткань куртки, оседал на коже. Ветер дул порывами, не сильный, но достаточно холодный, чтобы щёки немного занемели.

Она стояла спиной к контейнеру, прислушиваясь к себе. Она сделала фото тела. Сохранила как улику.

По закону,  должна была немедленно сообщить полиции о находке. Так будет правильно. Так будет справедливо.

Но тогда всё перейдёт в чужие руки. Она утратит контроль, потеряет ход нитей, которые едва-едва начали складываться в узор. А дело, за которое она взялась, станет просто «ещё одним делом». Одним из сотни. Без души, без контекста.

Если сейчас позвонит, приедут машины, оцепят лес, и дело уйдёт в руки тех, кому она не доверяет. Кто снова ошибётся. Кто снова что-то пропустит. Кто снова всё сведёт к версии "несчастный случай".

А она уже видела глаза Джоанн на старых фото. Живые, светлые. Девочка мечтала стать частью мира, писала стихи, боялась темноты.

Нет.

Нельзя было просто так отдать её в руки системы, которая однажды уже подвела.

Коль убийца будет пойман, угроза для неё исчезнет, да и задание она выполнит первой из всех. Она снова сможет спать по ночам, снова станет «просто стажёром» и забудет, каково это — стоять над телом, чувствуя чужую боль как свою.

Но, чёрт…

Она не хочет говорить.

И если это делает её соучастницей — пусть. Пусть система считает её виновной, если так надо. Она всё равно никому не доверяет.

Она не могла отступить, не разгадала ещё главного. Каков был мотив? Ревность? Страх? Контроль? Или что-то глубже? Как Джоанн исчезла из кафе? Кто вывел её? Кто знал, что она будет одна? Где её держали всё это время?

И почему — почему именно она?

Т/и затушила сигарету о бетонный бордюр и медленно выдохнула. Воздух казался чище, чем прежде. Чище — и тяжелее.

В голове щёлкнула мысль — возможно, у убийцы был сообщник.

Т/и опустила взгляд на экран телефона — навигатор всё ещё был открыт. Она отметила точку, где нашла тело, и сохранила её отдельно.

— Прости, Джоанн, — тихо прошептала она, глядя в темноту. — Я дойду до конца. Только потерпи ещё немного.

И, закрыв дверь обратно, оборачиваясь, пошла к машине.

Сев за руль, Т/и устроилась поудобнее, положив руки на руль. Кожа всё ещё хранила остатки её тепла, будто машина тоже устала от происходящего. Она вставила ключ и завела двигатель — мотор загудел с лёгким дрожанием, фары разрезали темноту перед ней, выхватив из ночи пустой лес и стену заброшенного контейнера.

Пальцы дрогнули, когда она потянулась к телефону. Несколько секунд тупо смотрела в экран, как будто забыла, зачем взяла его в руки. Затем открыла навигатор и проложила маршрут обратно домой. Дом. Звучит почти как обещание. Почти как укрытие.

Она сидела, не двигаясь, пока двигатель гудел, наполняя машину ритмичным, почти убаюкивающим звуком.

Мелькнула мысль: «Пусть простит её душа Джоанн». Пусть простит этот эгоистичный поступок. Пусть поймёт — всё, что Т/и делает, она делает ради неё. Ради того, чтобы правда была найдена, а не закопана под отчётами и «возможными версиями следствия».

Ради того, чтобы убийца дрожал не оттого, что его ищет полиция, а оттого, что за ним идёт она.

Т/и выдохнула, сжав руль чуть крепче, выкрутила его влево и медленно выехала с обочины, стараясь не задеть ничем тихую, настороженную тьму вокруг.

Дорога встретила её блестящим от влаги асфальтом, отражающим фары в тонких полосках света. Она не прибавляла скорости, ехала ровно, будто боялась, что резкий поворот вернёт её обратно, к складу, к телу, к той пустоте в глазах мёртвой Джоанн.

А может, просто не хотела спешить — не хотела покидать то место, где началась настоящая правда.

***

На часах было одиннадцать вечера, а девушка только добралась домой. Сбросив курточку и кроссовки в коридоре, Т/и сразу зашла в ванную комнату, чтобы принять душ.

Тёплая вода с глухим шорохом заструилась по её плечам, смывая пыль дня и напряжение. Она стояла под струями, не двигаясь, позволяя телу чуть расслабиться, а мыслям — замедлиться. Капли стекали по шее, ключицам, касались кожи живота и растворялись на кафеле пола. Воздух наполнился паром, начисто заглушая все звуки извне — как будто мир на время исчез, оставив её наедине с собой.

Она взяла в руки гель с запахом лимона и мяты, и медленно провела ладонями по плечам, шеe, спине. Холодок от аромата будто бы освежал мысли, хотя усталость уже тянула тело вниз. Умывшись и намылив волосы, Т/и закрыла глаза, прислонилась лбом к прохладной плитке и выдохнула — долго, тяжело, так, как будто в этом выдохе было всё: и потеря Джоанн, и страх перед неизвестным, и собственное бессилие.

Расчесав волосы и закончив уход, Т/и вышла из ванной. На ней сейчас пижама из-за штанов и футболки в розовый цветочек, такую её не видел никто. Даже она сама редко позволяла себе выглядеть настолько мягко — обычно спала в чёрной домашней футболке и нижнем белье, не запариваясь. Но сегодня, после всего пережитого, она накинула то, что уже висело под рукой — будто бессознательно выбрав нечто более уютное, защищающее.

В квартире было прохладно из-за отключенного отопления — середина осени, всё-таки, ещё не включили. Где-то в глубине комнаты что-то щёлкнуло, наверное, пластик сжался от холода, и она поёжилась. Потирая руки, быстро запрыгнула в кровать, не желая разбираться ни с мыслями, ни с вещами, ни с тревогой, что нависла где-то между горлом и желудком.

Она слишком устала. Слишком многое увидела. Слишком многое теперь знала.

Т/и нахмурилась и залезла под одеяло, подтянула его к самому подбородку и крепко зажмурилась. Завтра придётся разгребать — и вопросы, и факты. Завтра снова в бой.

Но сейчас... пусть будет просто тишина.