Обмани меня

Твоя самая большая ошибка в том, что ты боишься ошибиться. ©Томас Роберт Дьюар. Твой шаг — мой шаг. Твоя ошибка — моя ошибка. Позволь нам справляться и ошибаться вместе. Так ведь легче, правда? Только не отталкивай меня, иначе всё рухнет.

***

Арсений не понимал, когда его жизнь успела превратиться в вечную беготню за извращенцем, отрубающим головы, и вечную брань с Шастуном. Он умудрялся ругаться с мальчишкой даже тогда, когда его самого не было на рабочем месте. Это и служило причиной взрыва внутри Попова, уставшего от наплевательского отношения Антона к работе. Чем он сейчас и занимался, имея вечного зрителя этого грандиозного шоу — Серёжу. Матвиенко стал понемногу привыкать к состоянию друга, в каждую минуту свободного времени принимавшегося говорить о том, какой Шастун плохой и что стоит сделать с этим противным мальчишкой. Он привык, но что-то стояло в горле комом. Таким большим и противным, что хотелось выплюнуть его прямо в лицо Шастуна. Но его ком ни за что не сравнится с комом Попова. Мужчина не мог разобраться в себе и своих мыслях. Потому что Шастун рядом — плохо. Шастуна нет — ещё хуже. И что с этим делать — непонятно. Хоть на стенку лезь, всё равно ничего не изменится. А оно и не должно меняться. Арсению давно нужно было понять, что он — не пуп земли. И мир вокруг него не вертится. Попов всё это прекрасно понимал, но отчаяние с такой силой схватило его и швырнуло о стену, что голова теперь казалась перегруженной. Ещё немного, и придётся держать её, чтобы она не упала. Арсений как-то проебал тот момент, когда основной темой для разговоров стал Шастун. Ему это не нравилось, потому что каждый раз, каждый чёртов раз, когда он говорил про парня, в его голове вырисовывался образ mon cher. Мужчина, даже не замечая этого, сравнивал серийного убийцу и Антона. Сравнение ужасное. Оно заставляло губы оперуполномоченного поджиматься, а колени — дрожать с такой чудовищной силой, что, кажется, под ними трясся пол. Но каждый раз, когда он смотрел в глаза парня, он видел убийцу. В глазах парнишки из Воронежа он видел саму смерть. Казалось бы, вот как работал раньше один, так и продолжай. Он не мог один. Не теперь. Он привык чувствовать под боком этого мальчишку, с его вечной ухмылкой и скучающим видом. За четыре дня это стало необходимостью. Такой маленькой, но сильной, мать её, необходимостью. Арсений как-то проебал тот момент, когда центром его мыслей стал Шастун. Проебал, а теперь мучается, потому что за такими вещами следить нужно. Однажды Матвиенко не выдержал. Не выдержал, а потом пожалел. Но слово ведь не воробей, как говорится. — Слушай, никуда твой Шастун не денется, — повысил голос Серёжа, играя со своим акцентом. — Он всегда опаздывал, а теперь вдруг не будет? Сегодня день особенный, я понять никак не могу? Почему сегодня он вдруг решится появиться ровно к восьми? Попов ударился ногой о стол, когда до него дошло, что Матвиенко наконец отреагировал на словесный поток, изливаемый мужчиной. Обычно ругательства имели форму монолога, Серёжа ни разу не проявлял никакой заинтересованности в том, чтобы ответить. Реакция на его слова выбила Попова из колеи. И он впервые не знал, что ответить. Стоял, словно школьница перед толпой гогочущих одноклассников. Это состояние жуть как не нравилось мужчине, отчего он попытался принять уверенный вид, но картинка получилась жалкая. — Уже почти полдень, — попытался оправдаться Арсений, садясь на своё рабочее место. — Я бы не парился, если бы он опаздывал на час, ну, или два. Что может задержать на четыре часа? Чем он вообще думает? Нам вообще-то нужно делать дела, а он... А он... Блять, я даже не знаю, чем он занимается! — Ты и не должен, — вскинул брови Матвиенко, смотря на опера. — Он — не твоя забота, Арс. Бам. В мыслях Арсения давным-давно разорвало на множество кусочков, разлетевшихся по всему помещению, оставляя за собой кроваво-грязные следы крови. Да, не его. Но что-то же нужно делать с этим. Ведь нельзя оставить Шастуна в покое? Нельзя, да? Или можно? — Нужно, Арс, нужно! — попытался вразумить Попова лучший друг. Потому что, ну, кто же, если не он. — Твоё беспокойство — лишнее. Не переживай так. У него мать есть для того, чтобы бегать за ним, как курица за цыплятами. А ты своими делами займись. Дел мало, что ли? Так сходи к Насте. У них с Мари дел куча, а они ещё и тебе с твоим извращенцем помогают. Я не про Шастуна, если что. В комнате наконец-то воцарилась такая долгожданная атмосфера спокойствия. Такая важная и н у ж н а я. Его перестало кидать из стороны в сторону, губы давно не дрожали, а воздух наконец смог полностью наполнить так долго пустовавшие лёгкие. Смотря на серое небо Калининграда, Арсений наконец дышит полной грудью. Не касается. Его это не касается. А Калининград, посылая Арсению всю свою любовь и оставшееся у него тепло, подмигнул мужчине, стараясь показать ему, что он не один. И никогда не будет. Потому что даже в самые сложные и пугающие моменты, когда сражаться уже нет сил, его будет любить Калининград. Любовью Балтийского моря и чаек, кружащих над ним, северным, щиплющим за щёки ветром и старыми немецкими зданиями, домами, похожими на пряничные домики из тех самых сказок, которые в детстве ему читала мама, и которые он совсем недавно читал своей дочери. Город спасёт. Только ты спаси его. Серёжа, не понимавший, почему состояние друга с каждым днём становится хуже, пытался как-то помочь, утешить, придать сил, ведь это его дружеский долг. Слишком многое для него сделал Попов, чтобы бросать его. Слишком многое было прожито вместе, плечом к плечу. Арсений ни разу не дал повода для разочарований. Он всегда был идеальным другом. Тем, на кого можно положиться в трудную минуту. Тем, кто выручит, поймёт, даст совет. Матвиенко безумно хотел стать для Арса тем, кем он стал для него. с п а с е н и е м. Но он не понимал, как помочь, не навредив. Попов слишком сложен и хрупок. Если ты дёрнешь не за ту нить, он сломается. С характерным треском, задевающим всё, что осталось живым внутри. Это состояние душило хрупкую шею мужчины, заставляя каждый орган отзываться ноющей болью. Только дай знак, Господи, дай знак. Я спасу его. Я, чёрт возьми, спасу его, даже если это будет стоить мне любимых, работы, здоровья. ж и з н и. Я спасу его. Если он не убьёт себя раньше.

***

Солнце в окне желало смерти Шастуна. Иначе он просто никак не мог объяснить погоду в его любимом городе. Светило, так некстати решившее, что пора работать, вспомнило, что, мать его, апрель на дворе. В любой другой день Антон был бы несказанно рад улучшению в погоде, но не в такую же рань! Парень попытался разлепить сонные веки — безуспешно. Его жалкие попытки проснуться оканчивались каждый раз неудачей, поэтому он решил, что, если Бог не даёт, значит, и не нужно. Проведя рукой, которая не была зажата головой эксперта, парень с удовольствием отметил, что девушки, с которой он вчера провёл ночь и благополучно уснул, рядом нет. Лицо расплылось в блаженной улыбке, заставляя ещё не до конца проснувшиеся глаза чуть-чуть приоткрыться. Комната гостиницы была заполнена ярким солнечным светом. Солнечные блики, игравшие на шкафу, стенах и потолке, заставили Шастуна улыбнуться, понимая, что наконец-то наступает настоящая весна. Весна, полная ярких и солнечных дней, пения птиц по утрам, тёплой погоды и, конечно же, любви. Последняя мысль резко разбудила Антона. Он подскочил с кровати, ударяясь о полку прямо над ним и яростно потирая ушибленное место. Какой любви? Ты когда романтиком заделался? Этот Калининград на тебя дурно влияет. Убедившись, что у него не поехала крыша, парень поспешил занять прежнее положение. Потягиваясь, Антон мурлыкнул и сладко зевнул, думая о том, что день сегодня должен быть наичудеснейшим. Он чувствовал. Когда Шастун уже собирался встать с кровати и отправиться в ванную комнату для известной процедуры, его телефон издал несколько громких плямбов, привлекая внимание парня. Нахмурившись, он разблокировал мобильник, замечая несколько сообщений от Маши. Мари: Шаст, тобi пiзда. Мари: Твой начальник в ярости, ты где шляешься? Мари: Шаст, не смешно, он на Настю взъелся. Мари: Он говорит, будто мы тебя выгораживаем. Мари: Шаст, я написала тебе два часа назад! Ты издеваешься? Мари: Да чтоб тебя mon cher укусил! Антон хмурился всё сильнее и сильнее, пока не почувствовал, что брови скоро просто уплывут с его лица. Минуту назад он был абсолютно уверен, что сейчас раннее утро, солнышко светит, птички поют, а за окном — весна. Времени было 14:36. Минуту назад Антон Шастун был уверен, что его ждёт наичудеснейший день.

***

Маша любила весну. Она восхищалась ей. Её погодой, пусть иногда и не такой чудесной, её запахами, настроением, которое создавало это время года. Маша любила весну, потому что она была подобна ей. Нежная, тёплая, создающая чувство, будто скоро всё будет лучше. Что закончились морозы, самое плохое позади и скоро наступит лучшее. Лето. И все любили Машу за это. А Маша любила всех. Она старалась дарить своё тепло и заботу каждому, кто в этом нуждался. Её любви хватило бы на всех. Даже сейчас, когда Арсений завывал от того, как сильно его расстраивал Шастун, Маша любила его. Она дарила ему состояние спокойствия. Дарила ощущение, будто он дома. Маша любила всех, а все любили её. Каждый по-своему, своей, отличающейся от всех, любовью. Кто-то любовью брата, кто-то любовью отца, а кто-то... Просто любил. Даже если не умел любить — Маша могла научить. Потому что она была лучиком солнца в этом хмуром небе Калининграда. Потому что на любовь нужно отвечать только любовью. Потому что Машу нельзя не любить, когда она так любит тебя. Для каждого было место в её нежном сердце. Места не было только для самой себя. Она так яростно боролась за то, чтобы каждый, кто видит её, чувствовал себя хорошо, что забывала о своих чувствах. Она не могла разобраться в этой паутине, что она умудрилась сплести. Сплела, а теперь не распутаешь. Разве что разрезать ножницами на кучу мелких кусочков и забыть. Выкинуть и забыть. Позволить холодному ветру подхватить и унести подальше. Лишь бы не видеть. Не видеть и не чувствовать. Только тогда это перестанет быть проблемой. Она выжимала себя, выворачивала наизнанку душу, тело и разум, чтобы помочь остальным. Но кто спасёт её? — Маш? — позвал оперуполномоченный, который уже час сидел в её с Настей кабинете. Девушка отреагировала не сразу. Она словно не заметила, что позвали именно её. Будто бы тут был ещё кто-то. Не было. Настя с самого утра избегала встречи с кем-либо, отмазываясь большим количеством работы. Маша знала, что никакой работы нет. Они давным-давно разобрались с ней. Причина была в другом, и девушка, признаться честно, даже не хотела выяснять, в чём тут дело. А дело было во многом. — Арс, Антон скоро появится, — будто на автомате выпалила Маша. Арсений, видимо, уловил туманное состояние девушки и замолчал, давая той свободу для размышлений. Он даже не представлял, как на Машу давила тишина. Ей нужен шум для того, чтобы понять, что она не одна, что её не оставили и что она окружена чем-то большим, чем своими мыслями. Потому что только так можно спастись от вселенского одиночества, окутывающего девушку с каждым разом всё сильнее. И спасаться было поздно. Да и не хотелось вовсе. Девушка нарушила тишину, хватаясь за каждый звук, чтобы не слышать этого звона в ушах: — Почему ты не позвонишь ему? Она наконец посмотрела прямо на Попова. Этот контакт — прямо глаза в глаза — давил. Он не позволял полностью раскрыться. Тёмные глаза девушки внимательно следили за каждым движением следователя, заставляя сжаться в маленький комок. Арсений чувствовал себя котёнком, над которым нависли маленькие дети, следящие за его действиями и тычущие в него своими жирными и грязными пальцами. До мужчины не сразу дошла суть вопроса, а когда дошла, он понял, что ему нечего ответить. А ему всегда нечего ответить, просто вот потому что. Потому что обвинить другого намного легче, чем себя. — Я ему школьница какая-то, что ли, чтобы бегать и следить за тем, поел ли он, сходил ли в туалет и когда на работу явится? — возмутился Попов, через секунду понимая, что ляпнул наитупейшую глупость. — Тогда жди, — пожала плечами Маша. — Тебе ещё кофе принести? Мужчина завис, смотря прямо перед собой. Он кивнул, даже не понимая сути вопроса. Девушка вздохнула и поднялась со своего места, направляясь к выходу из кабинета. Попов сам себе проблемы придумывает вместо того, чтобы старые решать. Но не скажешь же ему об этом. Нетактично. Стоя перед кофейным аппаратом, Маша пару минут тупо пялилась на названия напитков. Улыбка озарила её лицо, а мысли наполнились именами каждого сотрудника отдела. Она знала любимый напиток каждого. Женя любит романо, Настя души не чает в Кофе по-Венски, Попов обожает обычный американо, а Слава с Нурланом без ума от мокко. А вот любимый напиток Шастуна она не знала. Рука сама потянулась к телефону, а пальцы быстро набрали сообщение с вопросом. Рядом послышался звук пришедшего сообщения, а над ухом девушки низкий голос произнёс: — Зелёный чай с лаймом и мятой. Маша подпрыгнула от неожиданности, случайно задевая ногой урну, которая через секунду упала на пол, рассыпая своё содержимое. Ситуация заставила Антона расхохотаться, увлекая девушку в долгие объятия. Машу любили все. Даже те, кто были не в состоянии любить. Девушка почувствовала, что вся туманность куда-то делась, оставляя место для радости. Антон нёс эту радость собой. Он и был этой радостью. Маша была одной из немногих, кто замечал это. Замечал и ценил. Оба переглянулись, ведя диалог одними глазами. «Он зол?» «Тебе крышка» Парень вздохнул, понимая, что криков не избежать, и достал из аппарата кофе, который Маша заказала для следователя. — Так почему ты так опоздал? — спросила девушка, принимая бумажный стаканчик из холодных рук Антона. — Мне тоже очень и очень интересно, — послышался ленивый голос позади. Оба переглянулись, боясь посмотреть назад, несмотря на то, что они прекрасно понимали, кто там. Первой осмелилась Маша, поворачиваясь к Арсению с тёплой улыбкой и стаканчиком с кофе. Антон так и остался стоять спиной к оперуполномоченному, буравя взглядом цифры на аппарате. Он перечитал все надписи на машине, рассмотрел каждую царапинку, но повернуться не решался. Нет, умирать рано, Арсений Сергеевич. И вы точно не станете причиной этому. Из ступора вывел томный голос Попова: — Шастун, мне очень нравится пялиться на твою пятую точку, конечно, но твоё наглое личико я хочу увидеть больше. Маша, видимо, почувствовав опасность, поспешила взять Антона за руку. Тот закусил губу, размышляя о том, как сейчас выглядит оперуполномоченный. Идеально? Конечно, блять, идеально. Это же Арсений. В руки себя возьми. Ну, в самом деле, набросится он на тебя, что ли? Что ты как мокрощёлка тринадцатилетняя себя ведёшь? Собрав всю волю в кулак и намотав все сопли на него, Антон разворачивается, натягивая самую фальшивую улыбку на свете, которая только могла быть. — Здравствуйте, Арсений Серге... Договорить парню не дал полетевший в него бумажный стаканчик из-под выпитого кофе, нашедший свою конечную остановку на лбу у Шастуна. Буквально секунду в коридоре отделения стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь громким вздохом Маши. — Метко, — кивнул Антон, пиная стаканчик. Это было последней каплей. Давайте будем откровенными. Последняя капля была около десяти капель назад, так что эта была просто решающей. — Я ебал твоё отношение к работе, Шастун! — заявил разозлённый оперуполномоченный. — Знаю, — уставился на мужчину Антон. — Молчать! — рыкнул он, злобно смотря на парня. — Последнее слово за мной! — Ладно, — снова кивнул Шастун, пряча руки в карманах. — Ты опоздал на семь, сука, часов! Как можно опоздать на семь часов? Чем ты всё это время занимался? — прорычал Попов, не отрывая хищного взгляда от Антона. Была бы его воля, он бы загрыз парнишку. Загрыз и не пожалел бы. — Спал, — серьёзно ответил парень, ни капли не смущаясь. Ему не было страшно. Только забавно. — Я сказал, что последнее слово за мной! — Да без проблем. Оперуполномоченный громко выдохнул, злобно скалясь. — Ночью надо спать, — выплюнул Попов, всплёскивая руками. — Чем ты ночью занимался? — Девушек трахал, — пожал плечами Антон, произнося это так, будто это нормальное занятие для него на каждый вечер. Взгляд Арсения резко изменился. Переплавился из хищного в разъярённый. Такая наглость. Такая наглость в этом ребёнке. Ему тошно. Мерзко. Какой ты противный, блять. — Мне наплевать, кого ты трахал, если это не касается меня, — Попов надвигался на парня, щуря глаза и растягивая слова в манере Антона. — Ты просто глупый ребёнок, который рушит все мои планы. Мне наплевать, с кем ты трахаешься, если это не касается работы. Запомни, Антон, теперь ты будешь трахать только работу. Ты понял меня? Парень ответил не сразу. Он пробовал на вкус своё имя, впервые слетевшее с губ мужчины. Это звучало слишком серьёзно. Ему не нравилось, когда его имя звучало так. Слишком грубо. Антон сглотнул, смотря то на изумлённую Машу, всё ещё державшую в руках давно остывший кофе, то на Арсения, который был слишком хорош. Вся эта напыщенная злость, Попов, браво. Просто браво. И как у тебя вена на лбу не лопнула от такого явного гнева? — Я могу трахать только работу? — вздёрнул бровь вверх парень. Арсений дёрнулся, осматривая коридор, а после кивнул, не понимая, к чему ведёт Шастун. Хищная улыбка озарила лицо Антона, заставляя стоящего напротив оперуполномоченного сжать руки в кулаки. Да сколько можно-то, блять. Сколько можно. — Вы — часть моей работы? — невинно бросил Антон, облокачиваясь плечом о стоящий рядом аппарат. Пару секунд в мозгу оперуполномоченного совершались наисложнейшие операции, отчего тот не сразу ответил. Через мгновение до него дошла вся пошлая суть сказанных Антоном слов, и он стал открывать и закрывать рот, точно рыба. Стоящая рядом Маша закрыла лицо свободной рукой и сдавленно засмеялась. Она-то сразу уловила этот витающий в воздухе дешёвый намёк. — Да ты... Да ты не ахуел ли часом, Шастун? — прошептал Арсений прямо в лицо парню, а после добавил уже громче. — Не будешь ты меня трахать! Я женатый мужчина! — Пиздец, — удивился голос слева. Все устремили свои взгляды к стоящему в паре метров от них Добровольскому. — Вот так сходишь за кофе и узнаёшь, что в твоём отделении творится. Арсений отчаянно покраснел, пытаясь хоть что-то сказать в своё оправдание, но получалось только издавать до ужаса странные звуки. Начальник махнул на него рукой, подходя к кофейному аппарату. — Мужчин женатых соблазняет. Вот ты, Шастун, конечно, озорник. День действительно начинается просто замечательно, Антон, ты не ошибся.

***

Матвиенко уже полчаса рассказывал всем удивительную историю про его любимую девушку, которую зовут Марина, и которая умудрилась перепутать зубную пасту и его пену для бритья. Сама история не могла быть большой, ведь сюжет не настолько наполнен событиями, но Серёжа умудрился описать это так, будто сценарий для Титаника пишет. Арсений делал вид, словно это самая интересная история, которую он слышит уже в четвёртый раз, стараясь не уснуть, а Антон пытался рыться в деле и заметить какую-нибудь зацепку. Но нет. Ни одной. Даже самой ничтожной. Ведь на самом деле вроде бы у вас есть информация. Но что с ней делать — не знал никто. Они не понимали, как работать с теми фактами, которые у них на руках. Попов ждал отчёта о его допросе вчерашних лжецов, который ему ещё с утра должна была занести Настя. Должна была с утра, а сейчас половина четвёртого. Ни Насти, ни отчёта. Интересно, только он так ответственно относится к своей работе? — А когда я зашёл, то увидел, что она плачет, стал... Дверь в кабинет распахнулась, и в него влетела Маша с горящими глазами. Она стала бегать из угла в угол, что-то шепча себе под нос. Следователи переглянулись, боясь окликнуть девушку. Её состояние немного пугало мужчин, несмотря на её хрупкое телосложение. «Если что, то мы сильнее. Завалим, свяжем и отключим», — пронеслось в голове у Матвиенко, ожидавшего худшего. В этом не было никакой необходимости, потому что Маша сама остановилась через пару секунд и выдала: — Вы Настю не видели? Арсений и Серёжа были в ступоре, так что они тупо пялились на девушку, не произнося ни слова и беззвучно открывая рты. — Не, не появлялась, — пробормотал Шастун, не отрывая взгляда от папки. — Хуёво, — заключила девушка, направляясь к двери. — Это чё сейчас было? — послышался испуганный голос Матвиенко после того, как за Машей захлопнулась дверь. Попов пялился на дверь, пытаясь понять, чем же вызвано такое поведение девушки. — Не знаю, — пожал он плечами, переводя взгляд на Матвиенко, жевавшего свою нижнюю губу. — Волнение. Все признаки на лицо, — задумчиво выдал Антон, пожёвывая карандаш. До него не сразу дошло, что он разглядел эмоции в ней. Разглядел эмоции в человеке, который не поддавался этому. — Да какие признаки?! — взвизгнул Матвиенко, буравя парня взглядом. — Ничего не было, она просто побегала и вопрос задала. — А вы, Сергей Борисович, больше следите за тем, куда кто бегает, тогда точно заметите эти признаки, — промурлыкал Шастун, продолжая грызть карандаш. — Перестань есть этот несчастный карандаш! — повысил голос Попов, пытаясь вытащить карандаш изо рта парня. Послышался хруст, а через секунду и громкий смех мужчины, державшего в руке огрызок, который недавно был чёрным карандашом. Антон стал плеваться, крича на Попова, активно жестикулируя и морщась. — Ще...Ще-е-е... Щелкунчик, — проговорил Арсений, не переставая смеяться. — Перестань, — выплёвывая куски карандаша в урну, прикрикнул Шастун, косясь на мужчину. Когда смех Попова стих, а Антон выплюнул все остатки карандаша из своего рта, он объяснил: — Вы и не заметили бы. Настоящие эмоции — секундные. Их разглядеть очень сложно. Если больше секунды, то эмоции наигранные. Легче было заметить её руки. — А что с руками? — прервал Серёжа, хмуря свои тёмные брови. — Заламывала всё время, — бросил Антон, — да и глаза бегали. Волнуется она. Это даже вы заметить могли. — Не строй из себя чудо света, — закатил глаза Попов, теребя в руках кусочек карандаша. — Я и есть, — пожал плечами парень, снова возвращая своё внимание к папке. — Не так уж часто вы встречаете таких, как я, да, Арсений Сергеевич? — Мне тебя на всю жизнь хватит, — задумчиво протянул мужчина, не замечая, как тянет в рот карандаш. — Сука! Послышался громкий хохот Матвиенко, разносившийся по всему помещению так быстро, что хотелось зажать уши. — Ну, Арсений Сергеевич, вы могли бы просто попросить. Я бы поцеловал вас, ну что же вы, — иронизировал парень, не отрываясь от записей. — Весело у вас тут, — послышался громкий и унылый голос Насти. Все устремили взгляды к девушке, осматривая её внешний вид. Даже Антон соизволил поднять голову, чтобы увидеть, что же стало причиной грусти в её голосе. Ни намёка на её жизнерадостность и весёлость. Ни одного ничтожного намёка. Форма девушки была измята, волосы заплетены в небрежную косичку, на лице ни намёка на макияж, а синяки под глазами создавали ощущение, будто они нарисованные. Шастун задержал взгляд на её осунувшемся лице. Он видел её эмоции. Он, блять, видел её эмоции. И это ни черта не радовало. Что-то нарушилось. Так не должно быть. Девушка была зла. Едва было заметно разочарование, но злость перекрывала всё своей дымкой. Так просто и больно: она злилась. Насте, видимо, не понравилось такое внимание к её персоне, так что та поспешила отчитаться: — Вот ваш отчёт, — бросила она, спеша уйти. Ну нет. — Посиди с нами, — выкрикнул Антон, ухмыляясь. — Насть. Пару секунд все рассматривали спину девушки, ожидая её решения. После послышался вздох, а затем тихий голос Насти: — Ладно.

***

*** «Фаза убийства» Если убийство выступает как замена секса (это бывает со многими серийными убийцами), то смерть жертвы является кульминацией, тем моментом наслаждения, ради которого и разворачивались все предыдущие действия. Нередко маньяки испытывают настоящий оргазм в миг убийства. У каждого преступника есть «излюбленный» способ убийства: некоторым нравится душить, другим — забивать жертву дубинкой, а третьим — медленно разрезать её на кусочки. ... Чёрт-чёрт-чёрт. ...

***

— Ну, если официант просто ерундой страдал, хотя... Зачем? Администратора вашего явно запугали, — отпивая принесённый любезным Сергеем кофе, выпалил Антон. Настя рассматривала свои ноги, делая вид, что внимательно следит за их разговором. На самом деле... Нет. И Антон прекрасно видел это. Это нельзя было не заметить. Особенно сейчас. Когда эмоции девушки были открыты для него со всех сторон. — Его запугали? — удивился Попов, широко раскрывая глаза. Шастун поёжился, пытаясь спрятать взгляд хоть куда-то, чтобы не смотреть на оперуполномоченного. — Его запугали, а ты не соизволил мне об этом сказать? Ты чем думаешь, Шастун? — Я думал, что вы всё поняли, — замялся парень, а после продолжил уже более уверенно. — Это же очевидно! — Из-за тебя нам придётся снова ехать к этому старикашке! Шастун, ну ты... Шастун! — не прекращал возмущаться Арсений. Антон кивнул, стараясь показаться раскаявшимся, но даже слепой бы заметил эту чёртову усмешку, вечно сияющую на лице эксперта. — Собирайся, самый, сука, умный мальчишка в мире, — забормотал Попов, хватая пальто парня и кидая его в его сторону. Пальто накрыло Настю, заставляя ту вздрогнуть от неожиданности. — Чё вы, блять, творите? — взвизгнула она, скидывая с головы предмет одежды. Антон засмеялся, забирая пальто и приобнимая девушку за плечи. Он хотел показать, что ей не должно быть жутко одной. Он разделит это с ней, если ей так будет легче. Или не будет. Шастун наклонился к уху девушки, стараясь не напугать её, и прошептал: — Дай свой номер телефона, пожалуйста. Настя покосилась на него, но номер продиктовала. Она повернулась к Матвиенко, который решил переключиться на девушку и рассказать ей невероятную историю про то, как его девушка перепутала зубную пасту и его пену для бритья. Арсений накинул куртку, закатил глаза и направился к двери. Антон засеменил следом. Только выйдя из кабинета, Шастун бросил быстрый взгляд на кабинет напротив. Около двери стоял растрёпанный Дима, о чём-то разговаривавший с парнем, которого Антон раньше здесь не видел. Тот что-то рассказывал Позову, сохраняя совершенно спокойный и серьёзный вид, а Дима кивал, смотря куда-то на свои ноги. Антон не отрывал взгляда от незнакомого ему парня, оглядывая его с ног до головы. Ладони спрятаны. Признак замкнутости. Через мгновение послышался кашель Попова, который пытался привлечь внимание Антона. Дела не ждут. Он и так опоздал. Если семь часов можно считать опозданием. Глаза Шастуна встретились со взглядом Димы. Позов слабо улыбнулся, словно эта улыбка была пыткой для него. Потому что нельзя вечно улыбаться невзгодам. Так и повеситься недолго, если ты всё будешь скрывать за улыбкой. Поэтому улыбка Димы была скорее вымученной, чем искренней. Антон никак не отреагировал. То есть совсем. Он бросил хмурый взгляд на собеседника Димы и направился следом за оперуполномоченным, чувствуя на затылке умоляющий взгляд. Шастун такой сукой никогда не был. Да и не собирался начинать. Вот только обида с такой силой встряхнула все его внутренности, заставляя скулить от боли, что теперь это настоящая проблема. Антон не пошёл за следователем, который направился прямо к своему автомобилю. Он нащупал в кармане пальто пачку дешёвых сигарет и попытался вытащить из неё одну. Руки не слушались его, дрожали просто как сумасшедшие. — Сука, — выругался парень, повторяя свои попытки. Внезапно чья-то тёплая рука остановила его, вытаскивая сигарету из пачки. Антон не сомневался, что это его друг. Потому что больше некому. — Я курить разучился, — хмыкнул Антон, мусоля сигарету во рту. Закурив, парень уставился на небо. Ни намёка на солнце, разбудившее его с утра. Ни одного чёртового намёка. Дима смотрел на профиль друга, думая о том, когда же они успели так проебаться. Дима смотрел на Антона, а Антон — на небо и думал о том же, что и Дима. — Антох, — неуверенно начал Позов. — Ты бы это... Домой возвращался. Шастун усмехнулся, следя за дымом, медленно растворявшимся в воздухе. — Зачем? — спросил он, делая очередную затяжку. Позов не отрывал внимательного взгляда от парня. Его внешний вид кричал о том, что ему нужна помощь. Ему, блять, нужна помощь. Казалось, что только один Антон не понимал, как сильно влип. Понимал. Прекрасно понимал. Но ему не было жаль себя. Парень, конечно, ничего Диме не говорил. Ни о том, как сильно у него ломит мышцы, ни о сухости кожи, которая начала проявляться совсем недавно, ни о проблемах с дыханием. Морфий не мог так подействовать на тело парня за такой короткий срок. Но Антон давно перестал надеяться на то, что ему продают чистый и полноценный товар. Он и не скажет. Но ему необязательно говорить, чтобы Позов заметил это. Тот видел всё. Замечал всё. Им просто завладел страх ненужности и навязчивости. Это сдавливало лёгкие Димы каждый раз, от безвыходности хотелось выть и биться головой о стену. Он чувствовал себя таким маленьким и беспомощным каждый раз, когда смотрел на Антона. На убивающего себя Антона. На Антона, который только недавно переборол зависимость к героину, от которой он лечился два года. Два долгих и сложных года, полных боли, криков, ломок и слёз. А что сейчас? Сейчас он снова ввязался в эту игру. Морфий. Это слово звучит как приговор. — Хочешь, мы в Воронеж вернёмся? А? Хочешь? Давай вернёмся, Шаст? Там Илья, он за тобой присматривать будет, — попытался Дима. — Не хочу, — тихо сказал Антон, пожимая плечами. — Я помочь Арсению должен. Не хочу бросать его с этим делом. Ты разве не видишь? Он не справляется. Позов даже не догадывался, сколько всего скрывается в этой фразе. Да и Антон не знал всего. Не время. Ещё не время. У Димы остался последний шанс. Последняя возможность остановить Шастуна, медленно идущего к своей смерти. Она не совсем честная, местами даже мерзкая, но он пользуется ей. — Шаст, если ты не завяжешь, — прошептал Позов, пиная ногой стену, — мне придётся рассказать Илье. Антон и не ожидал ничего другого. Дима работает на Макарова всё-таки. — Вперёд, — выкинул парень, туша сигарету ботинком. — Не убивай ты себя, — умоляющим голосом прошептал Позов. Он боялся повышать голос, думая, что этим спугнёт мальчишку. Но мальчишке было наплевать. Так сильно наплевать, что он даже не удостоил друга взглядом. — В тумбочке с моим бельём, — кинул парень, не поворачивая головы. — Что? — не понял Дима. — Морфий. Позов замялся на месте, кидая испуганные взгляды в сторону друга. — И что... — сглотнул он. — Я могу выкинуть? Шастун ухмыльнулся, смотря на сидящего в машине Арсения. — Выкидывай, — бросил он. Буквально на секунду лицо Димы озарилось точно солнцем, но потом он понял, что не может быть так легко. Просто не может. Это же Антон. — Я куплю ещё, — просто добавил он, уходя от друга. Это не решит проблему. Это сделает только хуже. Всегда делало хуже. Его затылок буквально жгло от взгляда, направленного в его сторону. Нет, пожалуйста, не давите на него. Не давите, всё и так запутано до ужаса. У него нет сил для борьбы со всем сразу. — Антон... — начал Попов, как только парень сел в машину. Шастун поднял руку, заставляя следователя замолчать. — Никаких вопросов, Арсений Сергеевич, — проговорил парень, отворачиваясь к окну. Арсений кивнул, пытаясь прогнать ненужные мысли, которые не желали уходить. Это же Шастун. Он просто не может не быть загадочным. Этот парнишка был чёртовым бесконечным космосом, в котором терялся каждый, кто попадал туда. Не произнеся ни одного слова за всю дорогу, Арсений остановил машину прямо у ресторана, даже не думая о том, можно ли там парковаться. Это сейчас не было главным. Антон быстро выскочил из машины, опережая оперуполномоченного. Попов цыкнул, закатывая глаза. Опять что-то задумал, гад. Он засеменил следом, пытаясь понять, что же вызвало у парнишки такое возбуждение. Ввалившись в помещение, Арсений оглядел зал. Народа было немного, так что, если Антон выкинет какую-то штуку, будет не так стыдно. Его внимание снова переключилось на Шастуна, который стремительно приближался к мужчине, стоящему около барной стойки. Попов покачал головой, следуя за ним. Подойдя к ним, он услышал властный голос Антона, обращавшегося, видимо, к тому самому мужчине. — Максим Саныч, вы обвиняетесь в убийстве вашей сотрудницы — Семёновой Софьи Антоновны, — заявил Шастун, заглядывая мужчине прямо в лицо. Попов округлил глаза, открывая рот, чтобы поставить мальчишку на место, но злобный взгляд Антона остановил его. Парень внимательно всматривался в лицо администратора, поджав губы, а через секунду, разочарованно вздохнув, покачал головой и посмотрел на Арсения. — Не убивал он никого, — заявил он, а потом обратился к напуганному мужчине, — расслабьтесь. Маленькие глазки администратора испуганно бегали от Антона к Арсению. Он не мог промолвить ни слова, — так сильно он был напуган. Заметив недоумевающий взгляд Попова, Антон поспешил объяснить: — Когда я обвинил его, его эмоциями была не вина, а гнев. Это не он. Арсений кивнул, садясь рядом с мужчиной. — Успокойтесь, Максим Александрович, мой коллега задаст вам пару вопросов, чтобы окончательно разобраться в деле, — спокойным голосом проговорил оперуполномоченный, смотря на мужчину с заботой. У того всё ещё колени тряслись от страха. Шастун, конечно, выкинул штуку. — Дайте ему воды, — распорядился Антон, обращаясь к бармену. — Так, Максим Саныч, значит, девушка была здесь перед своей смертью, да? Вы видели её? Мужчина попытался сказать что-то, но эксперт перебил его. — Хорошо, а подозрительного вы ничего не видели? — сощурил глаза парень. — Я... — Вас запугали, да? — Да дай ты ему хоть слово сказать! — рассердился Попов, недоумевая от способа работы парня. Шастун шикнул на него, продолжая смотреть на мужчину. — Меня никто не запугал, — промямлил толстячок с лысиной, пряча глаза. — Врёте, — заключил эксперт. — Не вру! — запыхтел мужчина, ёрзая на стуле. — А вот и врёте. Тогда лучше молчите. Молча я из вас больше правды вытяну, — заявил Антон. — Итак... Вы видели кого-то подозрительного перед пропажей девушки? Видели. Знали вы этого человека? О, так он был не один. Максим Александрович побагровел, кидая злые взгляды на парня. Арсению стало смешно от этой картины. Пытка мучеников, не иначе. Антон покрутил браслеты на руках, не отрывая внимательного взгляда от мужчины. — Да кто вы такой?! — не выдержал толстяк. Он вскочил на свои короткие ноги, зло зыркая на парня. — Я... — Оперуполномоченный Антон Шастун, вот кто он, — сердито проговорил Арсений, смотря прямо на мужчину. — Сядьте, пожалуйста, и постарайтесь рассказать нам, что же такое вы видели. Администратор шмыгнул носом, переставляя свой стул подальше от Антона, и сел. — Мужики тут крутились какие-то вечно. Не заказывали ничего, сидели только, — начал он, оглядываясь, словно боясь, что их подслушают. — Я и пришёл разобраться. Не заказывают ничего, а столик занимают. Мне же в убыток, получается. Арсений внимательно слушал рассказ мужчины в то время, как Антон смотрел только на его лицо. — А они мне, значит, мол, кто ты такой, дядя, уйди, мы тут важным делом занимаемся. Мол, официантка моя гулящая, по мужикам ходит, а им поручено её проверить, — пропищал мужчина. Арсений и Антон переглянулись, показывая, что до обоих наконец дошло. — Ничего не знаю больше, — крякнул администратор. — И говорить тоже не буду. — А больше и не нужно. Цену себе не набивайте, вы ведь и не знаете больше ничего, — хмуро сказал Шастун, расплываясь в удовлетворённой улыбке. Выйдя из здания, Антон достал сигарету и закурил. — Ты бы не увлекался так этой дрянью, — хмуро предупредил Попов, пряча руки в карманы. О, Арсений Сергеевич, знали бы вы, какой дрянью я увлекаюсь. Если бы вы только знали. — А вы типа зожник? — поинтересовался Антон. — Типа да, — ответил Попов, передразнив его манеру. — Какой бриллиант, — цокнул Шастун, качая головой. — Сотрудник органов, разведён, так ещё и за зож. — А ты не претендуй, — ухмыльнулся мужчина. — А оно мне надо? Сначала вы весь такой хороший, а потом на бабу с сиськами меня променяете, — парировал Антон, выкидывая сигарету в урну. Арсений слегка улыбнулся, изучая профиль мальчишки. — Ты хочешь сказать, что у тебя шансов нет только потому, что у тебя сисек нет? — Да вы ведь все мужики, — вздохнул парень, — одина-а-аковые. Послышался весёлый смех Попова, заставивший что-то в груди Антона зашевелиться. Что-то заставило его начать пялиться на следователя, который улыбался во весь рот, смотря на парня в ответ. Этот обмен взглядами прервал телефонный звонок. — Это у вас, — кинул Антон, резко отвернувшись. Ему вдруг стало неловко за эти гляделки. Взрослые мужики же, ну. Парень поморщился, думая о том, как это смотрелось со стороны. — Да? Паш? Да тише! Говори медленнее! Я не понимаю. Ляся что? Да успокойся ты, что с Лясей? Какой труп? — около десяти секунд царило молчание, а после Попов нажал «отбой» и стал пялиться в одну точку перед собой. — Арсений Сергее... — Ольга Михайловна была найдена мёртвой в своём доме, — заявил мужчина, не отрывая туманного взгляда от стены напротив.

***

— Труп женщины, живущей в доме, куда уже третий день ходит Ляйсян для проведения бесед с теми, кто потерял близких, был найден психологом Утяшевой приблизительно в шестнадцать часов. Причина смерти — механическая асфиксия. Женщина оставила записку, в которой обращалась к своей умершей за несколько дней до неё самой дочери. В записке также сказано, что выбор женщины был осознанный. Суицид, — отрапортовал Нурлан. Все взгляды были устремлены к нему. Кроме одного. Паша не отрывал глаз от своей шокированной жены. Ляйсан Утяшева, психолог, работающий в этом отделе, а по совместительству ещё и жена нашего начальника — Паши, была их второй мамочкой. Она следила за каждым. Чтобы каждый поел, чтобы каждый тепло одевался, чтобы Паша не загружал их работой. Каждый мог найти в этой женщине поддержку, слушая её мудрые советы. Смотреть на то, как женщина, всегда говорившая о том, что сдаваться нельзя, увядала сама, было невозможно. Она винила себя в смерти женщины. Считала, что позволила ей умереть, когда настоящий специалист не мог и допустить мысли в голову его пациента о суициде. Никто Лясю не винил. Только это не помогало, потому что она винила сама себя. И этого было достаточно для того, чтобы сдаться. — Она так по своей дочке скучала, — прошептала Утяшева, смотря в пол немигающим взглядом. Попов не мог выносить этого кладбищенского настроения, поэтому решил обратиться к сидевшему в кабинете Мильковскому: — Труп в морге? Женя кивнул, смотря на перепуганную Ляйсан. Дверь в кабинет распахнулась, и в него влетела Маша. Она сразу же подлетела к Лясе, смотря той прямо в глаза и что-то шепча. Несомненно, она пыталась её утешить, пыталась подобрать нужные слова, ведь Ляся всегда делала это для них. Их отделение было сплочённым и дружным, каждый считал своим долгом любить и защищать друг друга. Это вошло в привычку и никогда не перестанет быть ею. — Жень, Насть, Маш, поехали в морг, отчёт у Ямалова возьмём, — кашлянул Арсений, пытаясь оторвать взгляд от девушек. Маша дёрнулась, услышав знакомое имя, и стала вертеться, пытаясь найти девушку. Заметив её сидящей в кресле Матвиенко, она улыбнулась, ожидая увидеть ответную улыбку, но получила только презрительный взгляд. Мильковский кивнул и поспешил встать с дивана. — Я тут буду. С Лясей, — прошептала Настя, пряча глаза. Антон поджал губы. Не может быть всё так сложно. Просто не может. Потому что эмоции девушки вновь становятся нечитаемыми. Их, конечно, ещё можно распознать, но сделать это становится всё сложнее и сложнее.

***

— Шами-и-иль, — запищала Маша, кидаясь в объятия парня в белом халате, которого Антон уже где-то видел. — Привет, — улыбнулся он, целуя девушку в щёку. С Позовым он сегодня разговаривал. Вон оно что. Антон вспомнил. — Шмель, нам отчёт о прибывшей сегодня нужен, — сказал Мильковский, беря со стойки белый халат. Патологоанатом усмехнулся, осматривая всех, кто находился в этом помещении. — Вы за отчётом такой толпой пришли? — спросил он, сжимая Машу в объятиях. Та спрятала глаза, улыбаясь. Нет, между ними что-то большее, чем дружба. Это заметно любому, даже тому, кто не читал «Теорию лжи». Если это так, то настроение Насти сегодня можно было понять. Получив отчёт, Попов со скорбным лицом заявил, что ничего нового они не узнали. Маша решила остаться с Шамилем, сказав, что у них есть очень важная работа, так что в отделение они возвращались втроём. Мильковский подпевал какой-то давно забытой песне, звучавшей по радио, и похлопывал по коленке. Шастун был полностью погружён в свои мысли. Так глубоко, что... — Шастун! Арсений резко затормозил, не особо заботясь о том, что они на середине дороги и что так тормозить здесь — смертельно опасно. Антон, не ожидавший такого поворота событий, ударился головой о переднее сиденье. — Что? — зашипел он, потирая ушибленный лоб. Нашёл он время, конечно. Попов повернулся к Антону, не обращая внимания на сигналящие им автомобили. Глаза мужчины горели, а рот был приоткрыт. — Олег. Антону хватило одного имени, чтобы понять. Чтобы понять и завизжать от того, какими идиотами они были. — Гони, Арс, гони! — заорал Шастун, вставая со своего места и наклоняясь к сиденью оперуполномоченного. Мильковский, сидевший рядом с Поповым, испуганно смотрел то на следователей, то на дорогу, по которой они неслись, точно ракета. — При-и-и-идурки-и-и-и-и, — закричал Женя, когда Арсений резко повернул. За окном расплывался пейзаж, точно в туманной дымке. Ветер свистел в ушах, а глаза слезились из-за такой скорости. Остановившись около дома, в который они недавно влезали, все повыскакивали из машины, даже не обращая внимания на оставленные открытыми двери автомобиля. Попов барабанил в дверь с такой силой, что Жене показалось, что та сейчас сломается. Он даже закрыл уши, так это было громко. Простояв под дверью около десяти минут, они решили, что, видимо, упустили. В который раз упустили. — А вы к Светке, что ли? — послышался противный старушечий голос. Все обернулись на звук и уставились на пожилую женщину, внимательно следящую за ними. — Ну, допустим, что к Светке. Вы не знаете, где она? — подал голос Арсений. — Знаю, как не знать? — заухмылялась она, пытаясь сохранять интригу. — Тогда прошу вас ответить на пару вопросов, — ласково улыбнулся следователь. Женщина сощурила глаза, плотнее кутаясь в шаль. — А чё это я должна отвечать на ваши вопросы, молодой человек? — поинтересовалась она. — Оперуполномоченный Арсений Попов, — вздохнул мужчина, доставая свою ксиву. Старуха сразу же оживилась. — Оперуполномоченный — это хорошо. Наконец-то её сынка арестуют. Вечно музыку включит, а потом... — Нас интересует исключительно... — А вы почему к Светке пришли, а не знаете, что она сына своего ищет? Пропал же, зараза. Мать и так с сердцем вечно лежит, а он свинтить куда-то решил, — завозмущалась соседка. — Пропал? — нахмурился Антон. — Когда пропал? — Откуда же я знаю? Вот придёт Светка — вы у неё и спросите, — залепетала женщина, спеша скрыться в дверях своего дома. Мужчины переглянулись, понимая, что это — полный провал. Хуже быть не может, просто вот потому что. Арсений поджал губы и пнул дверь, тихо ругаясь себе под нос. — Да ладно, — защебетал Женя. — Придёте завтра. Никуда она от вас не денется. Не денется ведь?

***

Парень энергично бегал по комнате, разбрасывая всё, что попадалось ему под руку. — Сука, сука, сука! — кричал он, отбрасывая кучу грязных футболок в стену. Злость поглотила Антона с неимоверной силой, заставляя каждую часть тела дрожать от ярости. Дверь в комнату отворилась, и в неё вошёл Дима. Его маленькое тельце заметно дрожало, вытаскивая наружу давно таившееся внутри беспокойство. И с т р а х. Шастун поднял на друга глаза, полные кипящей и жгучей ярости. В свете комнаты они казались чуть ли не красными, что придавало парню ещё более устрашающий вид. Ведь не мог же он? Не мог? — Шаст... — попытался Позов, но он ведь знал, что напрасно. — Ты сказал Илье, да? — прорычал Антон, выдыхая. — Сказал, да? Парень медленно подходил к другу, еле сдерживая накопившиеся внутри эмоции. — Для тебя же лучше... — фыркнул Дима, отступая на пару шагов назад. — Да мне плевать, что мне лучше! Почему мне не продают морфий? Он им запретил, да? Запретил? Шастун больше не пытался сдержаться. Эмоции взяли верх. Сейчас он полностью под их контролем. Это безумно пугало его друга, заставляя отойти назад, но почувствовать позади лишь холодную стену. Назад пути нет. И не было никогда. — Да ты посмотри на себя! Ты уже труп! Если тебе похуй на себя, то дай мне спасти тебя, — гаркнул Позов, пытаясь образумить друга. — Да пошли вы, — выплюнул Антон, проходя мимо Димы. — Вместе с Ильёй. Пошли вы. Этот момент — решающий. С него начинается отсчёт до последних дней Антона. Потому что никто не сможет спасти его. Он уже мёртв. Только не знает об этом. Только одному человеку было так же плохо, как и ему. И он набирает его номер. Парень шагает по пустой Большой Песочной улице, задевая плечом редких прохожих, что встречались на его пути. Уже третья сигарета, которую он не докуривает и бросает на землю. Ему хотелось плеваться, кричать и бить кулаками по стенам, выливая всё дерьмо, что скопилось у него внутри. — Да? Голос убитый. Холодный и отталкивающий, как лёд. Ни больше, ни меньше. Чёртов кусок льда. — Шаст? На фоне тихо. Дома, значит. Одна живёт, что ли? — Насть, давай выпьем? — бросает он, сразу же жалея о своём предложении. Но разве не... Первая мысль — лучшая мысль? Пару секунд Антон слушает тишину. А потом она говорит: — Давай. С этого «давай» начинается переосмысление. Переосмысление и принятие.

***

На город опустились сумерки. Он горел огнями, точно гирлянда. Точно не спит. С каждым глотком самого дорогого вина, что он нашёл, Антон вынужден был признавать. Калининград очаровывал. Своей оживлённостью даже в час, два, три ночи. Парень давно не следил за временем. Было понятно, что оно переползло за полночь, а большее ему не требовалось. Настя показала ему крышу, о существовании которой он и не догадывался, и теперь они оба сидели на её краю, отпивая прямо из горла уже второй бутылки. Тишина никогда не была более комфортна. Так должно быть всегда. Город на ладони и приятная компания, с которой и молчать не страшно. — Ты Машу любишь? — твёрдо спросил Шастун. Его разум слегка поплыл, но речь оставалась ясной. Девушка заболтала ногами, опираясь на поставленную сзади руку, и посмотрела прямо на парня. — Что ты имеешь в виду под «люблю»? — лукаво улыбнулась она. — Ну, чувства тёплые и... Я не любил никогда, Насть, откуда мне знать? — сдался Антон, не сводя глаз с улыбающейся девушки. — Любить нужно только правильных, тогда ты будешь счастлив, — сказала Настя, делая глоток. Парень нахмурился, переводя взгляд на вид, открывавшийся с крыши. — Ты хочешь сказать, что Маша — неправильная? — задал вопрос Антон, смешно хмуря лоб. Девушка замотала головой, поправляя волосы. — Нет, она слишком хороша. Но разве она не заслуживает счастья? Взгляд девушки погрустнел, а губы сжались в тонкую линию. Внутри — пожар. Глаза — стекло. Но в нём ни черта не отражается. Такой поток чувств ни по капле, ни за раз не выпьешь. А потому оставалось только молчать и смотреть. — Посмотри, какие звёзды, — улыбнулась она. — Они кажутся такими близкими. Руку протяни и хватай. Но достать их невозможно. В ней не говорил алкоголь. В таких словах не может быть алкоголя. — А что, если мы, умирая, превращаемся в звёзды? Ну, знаешь, я не романтик, но ты только представь! Она вскочила и, немного пошатываясь, встала на центр крыши, разведя руки в стороны. Антон повернулся к ней, прижимая ноги к груди. — Вот ты умер, — девушка приняла совершенно серьёзный вид. — Твоё тело захоронили, а ты... Ты сам не умер! Нельзя же полностью умереть, как думаешь? Нельзя! Мы никогда не умрём, Антон. Настя расхохоталась, смотря прямо на звёздное небо. — Мы станем звёздами, — прошептала она. Антон смотрел прямо на девушку, а та — на усыпанное звёздами небо. — Мы будем жить вечно, — закричала она, разводя руки в стороны и смеясь. Антон улыбался. По-настоящему улыбался, понимая, что ничего ещё не кончено. Каждый конец — начало чего-то большего. Ведь, умирая, мы не умираем полностью. Мы становимся чем-то большим. Звёздами. Да даже если не звёздами, то чем-то большим и важным. Антон улыбался. А вместе с ним улыбался Калининград. Улыбался и засыпал, желая доброй ночи звёздами, которые никогда не погаснут. Мне нравится твоя улыбка. © Арсений.