АСП

днями-ночами — pyrokinesis, мукка

      Арсений почему-то улыбается. Идет, изредка задевая плечо Антона своим, и улыбается. Несмотря на события последних часов ему почти спокойно: он думает о том, как им восхищалась толпа, как улыбался Саша, как горела кожа под прикосновениями Антона, и облизывает сухие губы, смазывая языком улыбку.

      Ему немного холодно — ветер прорывается под распахнутую куртку и толстовку, и он жалеет, что не надел вниз футболку. Но куртку он, конечно же, не застегнет, потому что будет выглядеть, как идиот, а этого он не может допустить.

      Даже с Антоном.

      Арсений незаметно поглядывает на Шаста, изучая пухлые губы, обхватившие какую-то сосательную конфету — полосатая палочка то и дело мельтешит из одного уголка губ в другой. Он расслабленный, немного сонный, челка смешно топорщится во все стороны из-под серой шапки с помпоном, над губой — подсохшая болячка.

      Арс бы не отказался от того, чтобы, наконец, разобраться с тем, что между ними происходит, но почему-то не видит смысла в серьезном разговоре. Он и без него прекрасно знает, что Антон мечтает о нормальной семье, чтоб жена, дети, собака и редкие поездки на море, если удастся накопить. Их общение — это отвлечение, какая-то странная пародия на дружбу с привилегиями, и было бы глупо надеяться на что-то большее.

      Кроме того, Арсу это «большее» тоже не нужно — ему просто нужен человек, с которым можно забыть о том, чем он занимается и как зарабатывает, чтобы позднее вернуться к работе с новыми силами. Ему не сдалась ни любовь, ни отношения, ни даже секс, по сути, — физиология физиологией, но он никогда не замечал за собой зудящего желания что-то в кого-то запихнуть.

      Антон ему нравится. Во всех смыслах. Поэтому он и подпускает его ближе, чем остальных, поэтому и поддается, когда тот надавливает, поэтому и сам дразнится, если появляется подходящее настроение.

      Ему лишь бы не строить лишних иллюзий в надежде, что это что-то значит. Потому что Антон без умолку трещит о том, какая Клава милая и как им хорошо вдвоем, и Арсений понимает, что это искренне — у Антона слишком глаза блестят, да и улыбка выдает все, что он не договаривает.

      Наверное, это плохо, но Арсений не ревнует, а также искренне радуется за него и зачем-то расспрашивает об их свиданиях и совместном времяпрепровождении. Иногда, лишь иногда, он рисует себя на месте Клавы и подавляет грустный стон, но почти сразу берет себя в руки и меняет тему.

      Он за Антона будет держаться, что бы ни происходило, будет терпеть и отмалчиваться, лишь бы он никуда не делся и остался в его жизни. В какой угодно роли. Главное, чтобы был.

      — Странный ты, — вдруг подает голос Антон, вырвав Арса из мыслей, — вот я тебе про Клаву все рассказываю, а ты про Сашу этого ничего. Почему так?

      — Потому что ты про Клаву все рассказываешь, а я про Сашу ничего, — улыбается Арсений, с прищуром взглянув на него. — А на какой ответ ты рассчитывал? Что я тебе сразу все выложу? Это так не работает, Ромашка. Я имею право на личную жизнь.

      — Будто я тебе запрещаю, — фыркает тот, проведя пятерней по волосам. — Я же не могу сказать, что ты имеешь право на личную жизнь только со мной, — он склабится, и свет фонаря пробегается по его зубам. — Я бы, может, хотел, но это как-то нечестно и даже как-то глупо.

      — А ведь говорил, — напоминает Арс, приподняв брови. — Тогда, помнишь?

      — Тогда у меня стоял, — отмахивается Антон, — со стояком я что угодно скажу. У тебя, разве, не так работает?

      — Ну, знаешь, я как-то договорился со своим стояком, так что я им управляю, а не наоборот.

      — Скинь инструкцию смс-кой, я попробую с ним разобраться, — пропустив колкость мимо ушей, он вдруг останавливается, ловит Арса за куртку и, притянув ближе, опускает взгляд на его губы. — Поцеловать можно, или у тебя на сегодня лимит исчерпан?

      — Для тебя наскребу парочку, — по-кошачьи лыбится Арсений и первый ловит его губы.

      Ему это нравится. Нравится какой-то странный, порой нелепый флирт, нравится бороться за первенство, нравится сталкиваться зубами, пытаясь урвать больше, нравится даже иногда поддаваться, потому что властный Шастун хоть и пугает, но и возбуждает отчасти, так что порой Арсений позволяет ему руководить.

      Но сейчас он перенимает инициативу и цепляет зубами его губы, лезет языком дальше, задавливая его, хотя это не Антону приходится приподниматься на носки, при этом не особо понимая, что и кому он пытается доказать. Ему просто важно иногда чувствовать власть, чтобы совсем не падать духом.

      Антон привычно улыбается в поцелуй, прижимается своим лбом к его, жмурится, смешно щекочет ресницами и жарко дышит ему в распахнутые губы, пуская мурашки по телу. Его пальцы крепко сжимают куртку — ни шага в сторону, — сердце долбится так громко, что слышно в тишине улицы.

      — Знаешь, с чем я сравнил тебя в первый день знакомства? С наркотиком. Я, честно, не понимаю, как это работает — у меня ведь и девушка теперь есть, отношения серьезные, стабильные, и я в них счастлив — очень счастлив, Арс! — а все равно в какой-то момент лечу к тебе и вообще плевать, какие у меня были планы и во сколько мы с ней должны были идти на очередной ромком, — он наклоняется, прижимается к его губам — с напором, прихватывая своими и чуть ли не роняя на себя.

      Арсений плавится: вжимается в него всем телом, скользит ладонями под его курткой, запрокидывает голову, давая больше доступа, и улыбается совершенно счастливо, как ребенок, которому уделили внимание.

      Вот это ему необходимо, от этого он зависим: чтобы его касались, к нему тянулись, в нем нуждались. Чтобы вот так, как подростки, целоваться под фонарем на улице и жаться друг к другу, как неразлучники. Чтобы ноги мерзли, а по лбу тек пот и кончики пальцев покалывало.

      — И тебя что-то не устраивает? — хрипло спрашивает Арсений, намотав на палец завязку от его куртки и слабо-слабо касаясь его губ своими. — Ты всегда можешь уйти. Принять взрослое взвешенное решение и уйти.

      — Для этого придется выбирать, — шепчет Антон, впившись в него взглядом, обводит большим пальцем его скулу, и Арс послушно ведет головой, подставляясь, выпрашивая больше ласки. — А я еще не наигрался.

      — Взрослый ребенок.

      — Да уж постарше тебя.

      Арс хмыкает и прикусывает его губу.

      Антон какое-то время вжимает его в себя, а потом отлепляется и, облизав губы, неопределенно кивает в сторону. И Арс идет — послушно плетется следом, словно на поводке, продолжает улыбаться, тянется, жмется, потом вдруг накидывает ему на голову капюшон и, заливисто хохоча, отскакивает в сторону, не давая дотянуться.

      Он чувствует себя ребенком. Впрочем, он не так уж и далеко ушел от этого возраста — это жизнь заставила повзрослеть раньше времени, а так почти без детства остался. Не наигрался, не вкусил по полной этот счастливый период. Поэтому сейчас дурачится, смеется во весь голос, убегая от Антона, несколько раз чуть не падает, путаясь в ногах, разворачивается и выставляет вперед руки, что-то вереща, когда Антон рывком дергает его на себя, напяливает на него свою шапку, натягивает ее на глаза и цепляет двумя пальцами нос Арса.

      Арсений шипит, пытаясь вырваться, сыплет проклятиями и по-кошачьи скребет по груди Антона, и тот, подняв шапку повыше, прижимается к его губам. У Арса рот почти саднит от поцелуев, но он все равно не отстает — рычит в чужие губы, жарко дышит и надавливает ладонями на его затылок, чтобы совсем растворить расстояние.

      — Пойдем, — шепчет Антон, мазнув языком по его губам, — холодно.

      — Прям Северный полюс, — язвит Арсений, сдвигает шапку на затылок и идет за Антоном, тяжело дыша.

      Он вообще ни о чем не думает: ни о том, что завтра с утра у Кьяры выступление в детском саду и ему бы не помешало выспаться, чтобы не светить фонарями, что вечером у него, скорее всего, очередной выезд и вернется он ближе к утру, что в квартире не помешало бы сделать уборку. Он думает лишь о том, что Антон цепляет его пальцы и тянет его за собой.

      Будто бы Арса нужно уговаривать.

***

      Арсений находит в шкафу утепленные гольфы с оленями, стаскивает у Антона огромную футболку и, довольный, идет на кухню. Заваривает чай, достав с верхней полки пару чашек, добавляет по полторы ложки сахара и, поставив все на поднос, осторожно заходит в гостиную. Антон, по-прежнему в толстовке и джинсах, сидит, сгорбившись, за столом и беззвучно шевелит губами, пялясь в экран.

      Они как раз подходили к его дому, когда Антону пришла смс-ка и тот выругался так смачно и озлобленно, что Арсений решил не спрашивать — просто рванул следом за ним, чудом не получив дверью по лицу.

      Арсений ставит поднос на свободный участок стола и замирает, не решаясь отвлечь Антона, который то и дело недовольно рычит. Его пальцы порхают по клавиатуре, брови сдвинуты, на лбу складки, как у мопса, и Арс слабо улыбается, наблюдая за ним и изредка делая небольшие глотки, потому что горячо.

      Спустя какое-то время Антон вздыхает, устало проводит рукой по лицу, выпивает сразу полчашки и измотанно смотрит на Арсения.

      — Прости, не думал, что они могут настолько страх потерять и доебаться до меня в такое время, — хлопает ресницами почти жалостливо, и Арс нежно улыбается, передернув плечами.

      — Да брось, ерунда, — складывает руки на груди, прислонившись бедрами к краю стола, и смотрит на него сверху вниз. — Все в порядке. Это же работа — против нее не попрешь.

      — Я надеялся по-другому провести этот вечер.

      — Ну… — Арсений проводит указательным пальцем по столу, коснувшись кисти Антона, и медленно проходится языком по губам, — я все еще тут. А ты, вроде, на все сообщения ответил… — он оставляет конец предложения повиснуть в воздухе и замирает, многозначительно глядя Антону прямо в глаза.

      Тот медлит какое-то время, рассматривая его исподлобья, потом отодвигается от стола, хватает Арса за край его-своей футболки, тянет на себя, заставляя забраться к нему на колени, и кладет ладони на его бедра, чуть забираясь под тонкую ткань. Арсений урчит котом, обвив руками его шею, выгибается скорее по привычке и сладко жмурится от легкой, но такой необходимой ласки.

      Антон жарко дышит ему в шею, и Арс откидывает голову назад, подставляя шею, скользит ладонями по его груди, комкая толстовку, блаженно улыбается, когда ощущает прикосновение потрескавшихся губ к шее, распахивает рот в немом стоне и сладко жмурится.

      Ему хорошо. Ему так хорошо, что пальцы на ногах поджимаются сами собой и по позвоночнику ползут мурашки. Антон жарко дышит ему в шею, собирает губами родинки по ключицам, пробегается пальцами по его голеням и бедрам, и Арсений прогибается в спине, прижимаясь к нему животом, крепче обнимает его коленями и откидывает голову назад.

      Антон распахивает губы, мокро целует шею, кадык, выемку между ключиц, оттягивает и так широкий ворот футболки и прихватывает влажную кожу на плече, отчего Арса выгибает дугой и он тонко стонет, вцепившись в волосы Антона. Перебирает пальцами светлые пряди, зажимает их, тянет до легкой боли и дрожит в руках Антона, пока тот забирается пальцами под его футболку, скользит выше, к сведенным, точно крыльям, лопаткам, собирая ткань в гармошку.

      Ощущая прикосновение коротких ногтей к позвоночнику, Арсений открывает глаза и ловит мутный взгляд зеленых глаз, в которых то ли вопрос, то ли просьба. Арс кладет ладонь на его грудь, ощущая долбящееся о пальцы сердце, ведет выше, чуть корябая шею, ловит подбородок, надавливает большим пальцем на нижнюю губу и несдержанно выдыхает, когда Антон распахивает рот и обводит подушечку языком.

      — Ромашка… — почти беспомощно, едва слышно.

      От зрительного контакта внутри коротит все.

      Антон медлит, Арсений боится. Сам не знает чего — довериться? Открыться? Сорваться? Он вспоминает, с чего они начинали, и не понимает, как они пришли к этому. К тому, что у Антона взгляд совершенно шальной и голодный, а у Арса кусок льда морозит внутренности.

      И вдруг Арса словно против шерсти гладят — он буквально чувствует, как электричество колючими разрядами спускаются от затылка по телу, и напрягается. У Антона ведь Клава. Разве она заслуживает подобного обращения? Какими бы ни были их отношения и что Антон ей ни обещал, это неправильно. А Арсу к Кьяре нужно — его малышка слишком волнуется из-за своей роли и он не может ее подвести.

      Арсу хочется забыться. Хотя бы на ночь. Просто расслабиться, стать пластилином в чужих руках и позволить все сделать за себя. Чтобы не волноваться о том, как он выглядит, чтобы не следить за речью, чтобы реагировать настолько остро и эмоционально, насколько просит все внутри.

      Но он не может. Сейчас не может. И Антон, кажется, понимает это, когда Арсений, словно извиняясь, осторожно тянется вперед и целует его в щеку. Обнимает крепче, прижимаясь вплотную, сопит на ухо и крепко зажмуривается.

      — Ты хороший отец, Арс, — шепчет Антон, и это попадает в цель и навылет, так что Арс вздрагивает и комкает в кулаках ткань толстовки. — Ты чертовски хороший отец, — мягко отстраняет Арса от себя, поправляет его челку и, проведя пальцами по его скуле, безнадежно шепчет: — Я довезу тебя.

      Арсений не сопротивляется — только целует благодарно в уголок губ, прижимается на еще одно мгновение и сползает с его колен.

      На столе стоит забытый холодный чай.

***

      По позвоночнику и бедрам скользит холод, и Саша сонно щурится, скользит ладонью по кровати, пытаясь нащупать одеяло, недовольно фырчит и, приоткрыв один глаз, оглядывает комнату. Балкон открыт нараспашку, светлые тонкие занавески, уходящие в пепельно-серый к концу, развеваются на полкомнаты, словно крылья птицы. Женская фигура, хрупкая, изящная, высокая, выделяется на фоне яркого солнца, и Саша со стоном падает обратно на подушки.

      — Да ты издеваешься, — ворчит он, найдя, наконец, одеяло и натянув его до середины груди. — Сколько вообще времени?

      — Начало первого, детка, — девушка оборачивается и кошачьей походкой направляется к кровати, но Саша прикрывает глаза.

      Привык, приелось, не заводит так, как раньше.

      Нет, ему все еще нравятся точеные черты лица, округлые формы и длинные ноги, нравится срывать с нее подаренное им же белье, нравится одевать ее, как куклу, в самые дорогие платья и таскать по приемам, хвастаясь, словно собственной заслугой. У нее гибкое тело, она всегда готова к экспериментам и почти никогда не возникает из-за того, что дома он практически не бывает.

      Он все еще дорожит ей и точно знает, что никому бы ее не уступил, но в то же время все чаще ловит себя на мысли, что его голова забита другим человеком.

      — Знаешь же, что не высыпаюсь, — бормочет Саша, не открывая глаз, ощущает, как одеяло сдвигается в сторону, чуть приподнимает бедра, помогая стащить с него белье, и ложится поудобнее. — Выдался выходной, а ты…

      — А я извинюсь.

      Ему от клише почти тошно, но он не сопротивляется — кто в здравом уме откажется от охуенного минета? А у его девочки лучшие губы в городе, так сказать, доказано очевидцами и подтверждено собственным опытом.

      Саша не наблюдает за тем, как она перебрасывает волосы через плечо, чтобы не мешали, как томно смотрит из-под нарощенных ресниц, как нарочно прогибается в пояснице, привлекая внимание к заднице — он смотрит мутным взором в сторону и анализирует произошедшее вечером.

      Он Арса читает с такой легкостью, что даже немного не по себе. Саша давно догадывался, что рано или поздно Граф захочет его отблагодарить, и спасибо, что таким образом, а не…

      — Тише, — почти шипит, скользнув пальцами в мягкие волосы, — не так быстро.

      Саша уже давно понял — он Арса хочет. Но не в том банальном и таком привычном смысле — он хочет его сохранить, хочет как можно дольше удержать в нем то, что он еще не растерял с такой жизнью. Саша прекрасно знает, как людей меняет общество и деньги, как просто на самом деле растратить все хорошее, что в тебе есть с рождения, в угоду окружению и с наивной надеждой таким образом забраться повыше.

      Когда он увидел Арса впервые, он подумал, что тот уже как все — продажный, доступный, делай, что хочешь, лишь бы платил. А потом увидел в нем характер, даже стержень, увидел металл в глазах, заметил сжатые кулаки, услышал рычание в голосе, словно хищник защищал свою территорию, и внутри что-то надорвалось.

      Саша слишком отвык от таких людей, поэтому ухватился за него. Он ловит какой-то непонятный ему кайф, наблюдая за тем, как Арсений, который, по сути, не представляет из себя ничего, бросает вызов людям из высшего общества, способным купить его буквально за секунду и пустить по кругу прямо на глазах у всех.

      Причем Саша понимает, что Арс это прекрасно осознает и боится этого, но все равно не сдается и упирается, хранит глубоко внутри чувство собственного достоинства и никогда не переступает черту.

      А еще целует его так нежно и испуганно, словно это его первый раз.

      Оргазм прошибает слабой волной, словно вода, не дойдя до берега, наткнулась на несколько скал, но он все равно несдержанно стонет, откинув голову назад, благодарно чешет девушку за ухом и потягивается, лениво наблюдая за тем, как она поднимается и направляется в ванную.

      У нее притягательная подтянутая задница, тонкая талия и очень красивая спина. Если бы он не забросил художку в средних классах, он бы тратил дни на то, чтобы запечатлеть ее во всех ракурсах. Ему достался настоящий самоцвет — эту кошку желает заполучить едва ли не каждый человек в его окружении, и неважно, женат он или холост. А она принадлежит ему — отсасывает вместо пожелания доброго утра и готовит самую вкусную пасту.

      Саша тянется к мобильному на прикроватной тумбочке, смахивает уведомления из соцсетей, лениво просматривает сообщения на почте и кладет телефон обратно. Его все еще клонит в сон, но тогда первый за долгое время выходной пройдет бессмысленно — предел его мечтаний.

      Вдруг он вспоминает светловолосого парнишку, который так вовремя появился в гримерной, и снова берется за мобильный. Пробить его было проще простого, и сейчас у него на ладони вся жизнь Антона Шастуна, начиная с того, сколько он весил при рождении, и заканчивая тем, кто сейчас стонет под ним в простенькой двушке.

      Неплохо учился, никакого отношения к криминалу, красный диплом — слишком хорошо, чтобы Арсу понравилось. Но Арс не Саша, так что он не берется что-либо решать за него. Его только немного косоебит, когда он представляет их вместе, а так, по сути, ему не интересно, с кем Арс проводит свое время.

      У Саши совершенно другие планы на него — не дать сорваться и погрязнуть в той жиже, в которую он влез, начав работать на Матвиенко. В принципе, отжать его у Сергея не так трудно — тот сам задницу подставит, если помахать перед носом одним-другим хрустящим миллионом. Главное сделать все аккуратно и не слишком грубо, чтобы не казалось, что Арс — переходящая из рук в руки вещь.

      Даже если это так и есть.

      — Завтрак? — девушка замирает в дверях, придерживая на груди полотенце, которое едва-едва прикрывает ее бедра. Саша обводит взглядом ее фигуру, задумчиво жует нижнюю губу и потом чуть приподнимается выше, прислонившись к спинке кровати.

      — Позже. Сейчас ты.

      И, черт, у него всегда будет стоять на эту торжествующую улыбку.

***

      У Арсения скулы сводит. Он как начал улыбаться, когда Кьяра вышла вместе с группой на сцену, так и сидит с улыбкой все представление, боясь даже моргнуть лишний раз. Его девочка такая красивая и так светится, что у него внутри все сводит от нежности.

      Кто-то рядом то и дело отмечает, как талантлива «эта малышка в фиолетовом платье», и Арсения буквально распирает от нежности, потому что он не спал три ночи, собирая легкие куски тюли в произведение искусства. Дочка, увидев наряд впервые, обняла Арса так крепко, что он испугался, как бы не задушила, а потом просто хохотал в голос, позволяя ей оставлять мелкие поцелуи по его лицу и сыпать смазанными благодарностями.

      Она ни разу не сбивается, рассказывая стихотворение, блестяще отыгрывает свою роль в спектакле, а во время финального танца стоит вперед всех, гордо вскинув голову и двигаясь так изящно, что Арс даже завидует ее грациозности — ему бы у нее поучиться.

      Дети как раз выстраиваются для последнего номера, когда мобильный в кармане оживает. Арсений благодарит всех известных ему богов за то, что отключил заранее звук, незаметно вытаскивает телефон и нервно облизывает губы, увидев номер своего начальника. Медлит пару мгновений, пытаясь принять правильное решение, и сбрасывает звонок.

      У него может быть хотя бы пара часов на себя? Пожалуйста. Пара часов, чтобы забыть о деньгах, долге и работе и просто наслаждаться тем, какая его малышка невероятная.

      Но мобильный светится во второй раз, а потом и в третий, и Арс, проклиная все на свете, с трудом выбирается из толпы родителей, избегая взгляда дочери — он не вынесет обиды в нем, — и выскальзывает из зала.

      — Да.

      — Есть клиент, — ни намека на приветствие, и Арсений готов скрипеть зубами.

      — У меня выходной, — пытается подловить его, понимая, что это бессмысленно.

      — От выступлений в баре. А здесь, сам знаешь, гибкий график.

      — Но… — он нервно облизывает губы, судорожно пытаясь придумать хоть что-то, и трет переносицу. — У меня… Моя дочь… Я просто хотел… Можно хотя бы через пару часов? — сдается он, понимая, что у него нет выбора. — Я сам приеду, но только…

      — Тебя ждут через час.

      Арсений сползает вниз по стене, плотно зажмурившись, и утыкается лбом в колени. Он не понимает, совершенно не понимает, как влип в это дерьмо, потому что долг не может быть таким большим — он никогда не брал у Окс настолько огромные суммы, — не понимает, как ему выбраться, чтобы, наконец, стать свободным.

      Он уже не знает, за что ухватиться и у кого попросить помощи. Он так сильно устал от подобного режима жизни, что готов унижаться, лишь бы перестать быть зависимым от Матвиенко.

      — Арс? — подает голос Сергей, и Арсений поднимает голову, прижав мобильный к уху. — Ты так и не понял до сих пор? У тебя нет выбора. Я тебя купил. Ты мой, — мурашки бегут по позвоночнику, и Арс сжимает руку в кулак, рискуя сломать телефон. — Поэтому через час где обычно. И сопли подотри, блядь.

      Звонок обрывается, и Арсений проводит рукой по лицу. Его потряхивает, дрожь холодными импульсами идет изнутри, глаза щиплет, но он рывком поднимается на ноги, отряхивает рубашку и возвращается обратно в зал.

      Это будет его последний вызов. Потом он сделает то, что давно должен был.