Кукла для Эльзы
У малютки Эльзы жила ручная птичка – сладкоголосый соловей. Девочка когда-то подобрала птенца с подбитым крылом, вылечила и выкормила его, а соловей в благодарность с тех пор пел ей и ее семье волшебные колыбельные. И так нежен был птичий голосок, такие чарующие сны он навевал, что весть о соловье быстро облетела сначала родной город Эльзы, а затем и все княжество.
Многие приходили к ее дому с просьбой продать чудесную птицу, но всем девочка отказывала. Сначала малютка недоумевала – как можно продать живое существо, которое где хочет, летает, о чем хочет, поет? Но чем чаще к ней приходили с разговорами о ее птице, тем сильнее Эльза уверялась, что соловей ей и принадлежит, как чашка или кукла.
В один из теплых летних дней, когда края кленовых листьев начинают краснеть, предвещая скорую осень, Эльза смастерила из проволоки клетку и поймала доверчивого соловья, повязала ему алую ленточку со своим именем на лапку. Он по-прежнему пел по ночам, но мелодии его сделались грустны и печальны, и небо все чаще укрывалось тучами, слушая его, все чаще роняло холодные слезы.
В дождливый день, когда за окном было серо, как в сумерки, в дом Эльзы постучался человек в широкополой шляпе. От него веяло холодом, и глаза блестели, как стеклянные шарики.
- Отдай мне птицу, - сказал он Эльзе.
- Не отдам! – отказалась девочка, и спрятала за спину клетку с соловьем.
- По какому праву? Разве живое существо тебе принадлежит?
- Она живет в моей клетке и ест из моих рук, а значит, мне решать, где ей летать и о чем петь!
Печально вздохнул странный гость, но не сказал больше ни слова, вышел за дверь и пропал в пелене дождя. А Эльза потом долго смотрела на соловья, кормила его и просила спеть. Но соловей молчал.
Ночью он исчез из клетки, и никто так и не смог понять, что же с ним стало. Дверца осталась запертой, а зерно нетронутым, и ни перьев, ни пуха не было вокруг. Испарился соловей, как небывало. Эльза слегла с болезнью от огорчения, и ничто не могло ее развеселить. Матушка приносила ей и сладости, и игрушки, и механических птиц, чтобы всегда пели для малютки Эльзы, но это не могло ее утешить.
Девочка хотела только одного – чтобы соловей вернулся. Именно это она загадала на день рождения.
В надежде хоть как-то ее развеселить, матушка отправилась по кукольным лавкам, искать самую прекрасную куклу, краше которой ничего бы не было. Она обошла все магазинчики в городе, от богатых и красивых лавок в центре, сверкающих и переливающихся, как гирлянды, до крошечных прилавков старьевщиков и антикваров, но нигде не могла найти подходящую куклу.
Под вечер, когда матушка уже отчаялась, что ей нечем будет порадовать Эльзу в день рождения, на окраине городка она отыскала еще одну лавку с игрушками, темную и неприметную. Ни на что не надеясь, матушка толкнула дверь, и попала в самое настоящее волшебное царство.
На полках сидели заводные игрушки, качали ногами, кивали круглыми головками в завитых париках, протягивали к матушке маленькие ладошки. По столу маршировали солдаты, крошечные, не больше мизинца, но так искусно вырезанные из дерева, что можно было разглядеть каждую пуговку и пряжку. Прекрасные дамы из фарфора кружились в вальсе со стеклянными кавалерами, и вышивка на пышных платьях сверкала настоящими самоцветами.
Затаив дыхание, матушка любовалась чудесами, не смея нарушить очарование момента словом или жестом. Не сразу она заметила продавца, высокого и нескладного мужчину, с глазами блестящими, как стеклянные шарики.
- Мне нужна самая прекрасная кукла для дочери, - сказала матушка. – Чтоб на целом свете не нашлось чудеснее нее.
Продавец улыбнулся и без слов снял с полки изящную куклу с большими пронзительно-синими глазами и алыми волосами, уложенными в сложную прическу. Они медленно моргала и ежилась, прятала фарфоровые ладошки в муфте, расшитой мехом и бисером. От ее красоты дыхание перехватывало, и сразу становилось ясно, что нет на всем белом свете куклы прекраснее этой.
Но матушка медленно и тихо спросила:
- А нет ли у вас механической птицы, чтоб выглядела как живая, и пела как живая?
- Нет, - голос у продавца оказался глухой и скрипучий, - неразумные твари свободы в жизни, не становятся они игрушками и после смерти.
Матушка удивилась странному ответу, но вида не подала.
- Тогда чем я могу вам заплатить за прекрасную куклу?
Продавец покачал головой, лишь глаза блеснули:
- Ничего не надо. Для милого ребенка мне не жалко куклы.
Обрадовалась матушка, сердечно поблагодарила странного продавца и бросилась домой. Стемнело уже на улице, только луна хитро выглядывала из-за туч, словно и сама хотела полюбоваться на прекрасную куклу.
Домой матушка возвратилась среди ночи, когда все домашние спали. Уложила куколку в красивую коробку, украсила бантом и прокралась в спальню Эльзы, чтобы оставить подарок на видном месте. Вот проснется дочь в день рождения, увидит прекрасную фарфоровую девушку и забудет о соловье!
С такими мыслями уснула матушка, а утром разбудил ее громкий плач. Бросилась она к дочери и увидела, что сидит Эльза над открытой коробкой, а вместо куклы на бархатной подкладке лежит скрюченное птичье тельце, белые кости сквозь плоть проглядывают. Только по алой ленточке на лапке узнать и можно.
Побледнела матушка, бросилась прочь из дома, к странному торговцу со стеклянными глазами, да как ни искала, так и не смогла найти его лавку, все кружила по переулкам, раз за разом выходя к пустырю. В отчаянии спрашивала она редких прохожих, не знают ли они, где та лавка, что стояла здесь накануне? Но ей отвечали, что уже двадцать лет здесь пустырь, лебедой поросший. А раньше, говорят, кладбище было.
Побрела матушка понурившись домой, и слышалось ей в шуме ветра:
- Разве не получила Эльза то, что для нее прекраснее всего на свете – своего соловья?