Глава 13 Звёздное платье
Утро в Школе начиналось с запаха свежего хлеба и лёгкого дыма из кухни. Я проснулась в своей комнате — небольшой, но удивительно светлой. Белые стены, деревянная кровать с мягким одеялом, стол с тёплыми свечами и высокий шкаф.
Я долго сидела у окна, глядя на сад. Там смеялись младшие ученики, играя в догонялки. Их звонкие голоса разрывали тишину, и я вдруг поняла: здесь можно жить, а не только выживать.
Лин, как всегда, ввалилась ко мне без стука.
— Ты опять не завтракала? — нахмурилась она, хватая меня за руку.
Не дождавшись ответа, потащила по коридору.
— Если так и дальше будешь, я лично скормлю тебе кашу с ложки!
— Ты ужасная, — пробормотала я, но не сдержала улыбку.
— А ты неблагодарная, — хохотнула Лин.
Позже мы сидели втроём — я, Лин и Мира — в моей комнате. Лин болтала, размахивая руками, Мира шила, её пальцы бегали по ткани, будто играли мелодию. — Ты ещё привыкаешь, — сказала она, подняв глаза. — Но скоро станет легче. У каждого здесь есть своя боль, и она учит нас дышать вместе.
Я слушала, и мне становилось теплее.
— А если не станет легче? — спросила я тихо.
Лин хмыкнула:
— Тогда мы будем смеяться ещё громче, пока не поверишь.
Днём я задремала в саду. Солнечные пятна легли на лицо, дыхание стало ровным. Но сон был тяжёлым: коридоры из пепла, голос Безымянного.
— Ты — дверь. Впусти меня.
Я закричала — и проснулась с дрожью. Слёзы застилали глаза, дыхание сбилось.
Элэстир был рядом. Не тень, не холодный взгляд издали. Он протянул руки и прижал меня к себе. Его ладонь легла на мою спину, и движение было осторожным, как у человека, давно забывшего, что значит утешать. Я дрожала, а он молчал, но это молчание было теплее любых слов.
— Тише... это только сон, — успокаивающе зашептал он.
Я кивнула.
— Безымянный... он был там. Он... зовёт
Он напрягся, его голос стал твёрже:
— Не отвечай. Никогда не отвечай.
Я впервые рассказала ему всё. Про голос, про видения. Про страх, что однажды я потеряю себя. Он слушал, и в его глазах мелькнуло что-то, чего я раньше не видела: боль, отражённая моей болью.
Он отвёл меня в комнату и передал прямо в руки Мире и Лин. Они встретили его взглядами — настороженными, но благодарными. А я осталась в их заботе. Мы говорили о занятиях, о том, что Сефир стал чаще показывать свои знаки, а Тамир поведал новую историю.
Вечером мы собрались все вместе. Тамир рассказывал историю:
— Когда я был мальчишкой, пустыня решила испытать нас. Ночь длилась три дня, и мы шли в темноте. Но шагов вокруг стало больше, чем нас. А утром не все были живыми. — Он умолк, глаза блеснули в свете свечей. — Но мы выжили. Значит, и ты сможешь.
Я вздрогнула, а Лин поддела:
— Ты всегда выбираешь такие ужасы для поддержки?
Тамир рассмеялся:
— Но ведь работает.
Мы все рассмеялись — и страх отступил хоть на миг.
Позже, когда мы остались с Мирой наедине, она достала из сундука платье.
— Возьми. Оно твоё.
Я коснулась ткани: короткое, лёгкое, словно сотканное из воздуха. Тонкие кристаллики были вшиты в подол — днём они переливались, как капли росы, а ночью светились едва заметным сиянием.
— Зачем? — спросила я.
Мира улыбнулась мягко.
— Ты должна помнить, что красота — это тоже сила. Не только страх.
На закате я вышла на крышу в этом платье. Под ногами холодные плиты, в лицо — резкий ветер, пахнущий дымом и свежестью. Где-то внизу слышался плеск воды в фонтане, птицы тревожно каркали над стенами. Закат догорал, небо горело алыми и золотыми прожилками. Я стояла босиком на краю, чувствуя холод плит под ногами. Ветер ударил в лицо, трепал подол платья, и я едва удержалась.
И вдруг рука — сильная, горячая — схватила мою и резко дёрнула назад. Я упала прямо к нему на грудь. Элэстир держал меня так, будто боялся отпустить. Его глаза — обычно холодные, как сталь, — были полны страха. Но в этом страхе было что-то ещё: боль и нежность.
— Ты безрассудна, Каэлин! — прошептал он, голос дрогнул, будто от сдерживаемого крика.
— А ты слишком осторожен, — ответила я, но сердце билось в горле, как загнанная птица.
Он держал меня крепко, будто боялся отпустить. Его дыхание касалось моей щеки.
— Ты понимаешь, что могла погибнуть? — в его голосе была злость, но под ней пряталась паника.
— Может, я хотела почувствовать, что жива, — бросила я, и тут же пожалела.
Его пальцы сжались сильнее.
— Не смей. Не смей так говорить. Ты не имеешь права исчезнуть
Ветер сорвал с меня прядь волос и ударил её ему в лицо. Он не отстранился. Мы стояли так, и мир вокруг исчез. Только его дыхание, его пальцы, крепко сжимающие мои. Я смотрела на него и впервые увидела не только холодного воина, но человека: с усталостью в глазах, со шрамами внутри, которые он прятал.
— Расскажи мне, — прошептала я, с трудом подбирая слова. — Кем ты был до Школы?
Он закрыл глаза.
— Мальчик, который слишком рано понял, что всё, что он любит... умирает.
Я вдохнула.
— А я — девочка, которая всегда боялась, что её забудут.
Он посмотрел прямо в меня, и на миг наши страхи переплелись.
— Каэлин... — его голос сорвался. — Я не умею защищать тех, кто дорог. Но я пытаюсь.
Наши слова соединились в тишине. Я почувствовала, как сердце рвётся наружу. И, впервые собравшись с решимостью, шагнула ближе сама — прижалась к нему сильнее, позволив его теплу обжечь меня. Он вздрогнул, но не отстранился.
— Ты не один, — прошептала я. —Даже если ты в это не веришь.
Его пальцы медленно скользнули по моей руке, задержавшись чуть дольше, чем нужно.
— А ты не забудь себя ради чужих теней, — тихо сказал он.
Мы молчали, но этот разговор продолжался в каждом взгляде, каждом прикосновении. Ветер стихал, и на небе зажигались первые звёзды. Впервые я позволила себе шагнуть навстречу своим чувствам — и Элэстир не отвернулся.
Когда мы расстались в тот вечер, прощание было странным — слишком долгим, чтобы быть простым, и слишком тихим, чтобы назвать его прощанием. Он словно хотел что-то сказать, но только коснулся моих волос и ушёл, растворяясь в коридоре. Я смотрела ему вслед и чувствовала, что внутри меня горит что-то новое — опасное и прекрасное.
Вернувшись в комнату, я нашла Лин, ждавшую меня с руками на поясе.
— Ну? Куда это ты снова пропадаешь каждый вечер? — её глаза сверкали любопытством.
Я попыталась отшутиться:
— Гуляю.
— Гуляешь? По крыше? — прищурилась Лин.
Я фыркнула, отвернувшись:
— Ты слишком много замечаешь.
— И слишком мало мне рассказываешь, — надулось она, но тут же улыбнулась хитро. — Ничего, я всё равно узнаю. У меня нюх на тайны.
— Тебе бы с этим нюхом в Стражи Памяти податься, — заметила я с усмешкой.
— Ха! Тогда точно узнаю, что ты скрываешь! — отрезала Лин, приподняв подбородок.
— Может, у меня и нет тайн, — я облокотилась на стену, скрестив руки.
—О, пожалуйста, — закатила глаза Лин. — Ты каждый вечер исчезаешь, возвращаешься с глазами, будто в них спрятаны молнии, и хочешь сказать, что это просто прогулки? Не верю.
Я тихо рассмеялась.
— Ты невозможная.
Она ткнула меня пальцем в плечо:
— А ты упрямая. Но я докопаюсь, Каэлин. И если окажется, что ты ходишь тайно есть пирожки без меня — я этого не прощу.
Мы обе засмеялись, и напряжение рассеялось. Но я знала — Лин не отстанет. И однажды она всё равно узнает.
Позже, когда Мира вернулась и услышала наш смех, она присела рядом с нами, держа в руках чашку чая.
— Ну что, опять дразнит тебя? — спросила она, кивая на Лин.
— Да! Она что-то скрывает! — заявила Лин с преувеличенной серьёзностью.
Мира улыбнулась:
— У каждого есть свои тайны. Иногда лучше делиться ими, чтобы они не стали слишком тяжёлыми.
— Вот именно! — вскинулась Лин. — Так что, Каэлин, выкладывай.
Я покачала головой, скрывая улыбку:
— Может, когда-нибудь.
Они переглянулись и прыснули со смеху, а Тамир, заглянувший к нам на минуту, только покачал головой:
— Девчонки.
А я сидела среди них и чувствовала — впервые за долгое время у меня есть место, где можно смеяться и плакать. И где даже тайны звучат не так страшно.