Нить без имени

Ночь обрушилась на меня кошмаром. Я бежала по коридорам Школы, но стены сходились, теснились, превращались в тёмные, липкие тени. Из каждой ниши тянулись руки, холодные и вязкие, и каждая шептала моё имя, но чужими голосами. И среди них звучал один — низкий, безликий:

«Ты уже открыта. Ты — дверь.»

Я закричала — так, что голос прорезал тьму. И сама же проснулась от собственного крика. В груди жгло, горло было содрано, словно я кричала не во сне, а наяву.

Дверь распахнулась. В проём шагнул Элэстир. Его глаза горели — не холодом, а чем-то иным: тревогой, злостью, тем светом, который он пытался скрывать.

— Ты... — его голос дрогнул, но тут же стал резким. — Ты кричала так, будто тебя рвут на части.

Я сидела, прижав руки к груди, дрожь не отпускала. Воздух был густой, и я не могла вдохнуть.

— Мне снилось... — прошептала я, но осеклась. — Нет, не снилось. Это было... слишком реально.

Элэстир шагнул ближе. Его ладонь чуть дрогнула, словно он хотел коснуться моего плеча, но остановился, сжал пальцы в кулак.

— Ты понимаешь, что кричишь так, что вся Школа слышит? Что он может услышать? — в его словах звенела злость, но под ней — тупая, тяжёлая боль.

Я подняла взгляд.

— А ты всегда следишь? Даже во сне?

Он резко втянул воздух, и уголки его губ дрогнули.

— Если бы я не следил, тебя уже бы здесь не было.

Молчание повисло, тяжёлое, как мокрый камень. Я чувствовала его злость — и заботу, спрятанную за ней. А сама разрывалась между благодарностью и ненавистью за это постоянное чувство надзора.

— Ты боишься за меня... или боишься меня? — спросила я неожиданно даже для самой себя.

Он замер. Его глаза вспыхнули — там была тень боли, и что-то ещё, от чего я сама отшатнулась.

— Я боюсь, что ты откроешься ему, — сказал он наконец, медленно, словно каждое слово давалось тяжело. — И тогда всё кончено.

— А если я не откроюсь? — я стиснула одеяло в руках, как щит. — Тогда что? Ты уйдёшь? Ты перестанешь следить?

Его губы искривились в горькой усмешке.

— Ты думаешь, у меня есть выбор?

Я молчала. В груди поднимался ком — злость, обида, и что-то ещё, что я не могла назвать. Он стоял так близко, что я слышала, как неровно дышит. Словно мы оба держались на грани.

Наконец он сделал шаг назад. Его плечи напряглись, словно он сдерживал крик.

— Попробуй ещё раз так кричать — и я сам утащу тебя к Хранителю. Пусть он решает, что с тобой делать.

Я почувствовала, как во мне вспыхнул ответный огонь.

— Тогда чего ты ждёшь? Почему не сделал этого сейчас?

Он задержал взгляд на мне — и в этом взгляде было всё: злость, бессилие, забота, боль. И что-то такое, чего он сам, кажется, боялся признать.

— Потому что я... — он оборвал себя и резко отвернулся. — Спи. Завтра будет тяжелее.

Дверь хлопнула, оставив меня в темноте. Я сидела, дрожа, и слышала, как сердце грохочет, будто хочет разорвать грудь.

И в этой гулкой тишине я впервые призналась самой себе: я не ненавижу его. Но и любить его — страшнее, чем бояться тьмы.

Я проснулась от тусклого света, пробивающегося сквозь шторы. Голова гудела, тело ломило. Сны казались ещё ближе к реальности, чем стены моей комнаты. Я не могла отделить, где кончился кошмар и начался день.

В коридоре было шумно: смех Лин, низкий голос Тамира, шаги учеников. И всё это резало слух, как будто мир слишком яркий после ночной тьмы.

— Ты бледная, — первой заметила Лин, подбежав ко мне. — Ты вообще спала? — она всматривалась в моё лицо, в котором, наверное, отражался весь мой кошмар.

Я кивнула. Слишком резко.

— Спала... плохо.

— Слишком много думаешь, — вмешался Тамир. Он нес на плече стопку свитков и кивнул, словно мудрец. — Тут никто не спит спокойно. Но твой крик слышали даже камни.

Я почувствовала, как кровь отливает от лица.

— Вы... слышали?

— Вся Школа слышала, — ровно сказал Сефир, появившись из-за колонны. Его глаза, всегда слишком внимательные, остановились на мне. — Но главное — кто ещё услышал?

Мира положила ладонь мне на плечо. Тёплую, крепкую.

— Перестань винить себя. Ты ещё здесь. А значит, справилась.

Я попыталась улыбнуться, но получилось только криво. Внутри гудел вопрос: а что, если Элэстир был прав? Что, если, крича во сне, я и правда открыла ему дверь?

И всё же, среди шёпота, взглядов и сочувствия друзей, я ловила другой взгляд — издалека. Элэстир стоял у арки, молчал, но смотрел на меня так, словно каждое моё дыхание было для него испытанием.

Весь день тянулся вязко. На занятиях слова наставников тонули в гуле мыслей, а в каждом взгляде друзей я видела отражение ночи. Лин старалась держать меня рядом, сыпала шуточками, будто хотела вытянуть меня из тьмы. Тамир делился историями о старых испытаниях, подмигивая и изображая героев, чтобы я хоть на миг улыбнулась. Сефир чаще молчал, но его присутствие было ощутимым — он будто держал меня в поле своего странного, внимательного взгляда. Мира помогала с упражнениями, поправляла мои движения, хмурилась, но в каждом её слове звучала забота.

А каждый раз, когда я невольно ловила взгляд Элэстира, сердце болезненно сжималось. Он будто избегал меня — но глаза его выдавали иное: там был страх, злость и то, что страшнее всего — забота, которую он прятал за холодом.

Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в медь и багрянец. Я вышла на крышу босиком, ступая по прохладным плитам. На мне было простое голубое платье свободного кроя, лёгкое, как дыхание ветра. Я ходила по самому краю крыши, раскинув руки, словно балансируя между небом и падением. Ветер играл подолом, поднимал пряди волос, и я чувствовала себя на грани — но живой.

— Ты решила свести с ума не только себя, но и меня? — раздался за спиной знакомый голос.

Я усмехнулась, не оборачиваясь.

— А разве ты не привык следить? Вдруг я упаду — и у тебя будет повод снова обвинить меня.

Элэстир вышел из тени. Его шаги были резкими, но дыхание сбивчивым. Лицо суровое, но в глазах — вспышки глухой злости и чего-то, что он не решался признать.

— Ты играешь с тем, чего не понимаешь.

— А может, я наконец хочу почувствовать, что это моя жизнь? — я резко обернулась, ветер ударил в лицо, глаза защипало. — Что я могу шагнуть сама, а не только под твоим взглядом.

Он шагнул ближе, движение резкое, будто он сдерживал себя, чтобы не схватить меня за руку.

— Твоя жизнь держится на грани, Каэлин. Ты думаешь, я хочу здесь стоять? Смотреть, как ты ищешь смерть под видом свободы?

Я сжала кулаки.

— Может, я ищу не смерть, а хоть каплю правды. Ты всё время рядом и всё время молчишь. Только приказываешь, угрожаешь... но ни разу не сказал, зачем на самом деле.

Он остановился в паре шагов, грудь вздымалась тяжело, дыхание его было рваным.

— Потому что, если я скажу — ты возненавидишь меня ещё сильнее.

— А если ты не скажешь — я сойду с ума, — ответила я тихо, но слова резали воздух.

Между нами повисло молчание. Слышно было только, как ветер рвал края моего платья и гнал запахи — пыли, свежей травы, костра. Я стояла на краю, ветер тянул вниз, а его взгляд держал меня наверху. И впервые я почувствовала: его злость — это не холод, а отчаянная попытка не потерять.

Элэстир шагнул ближе, почти коснувшись плеча. Его голос сорвался на хрип:

— Ты... слишком близко к нему. Я боюсь не за тебя. Я боюсь того, что будет, если я потеряю тебя.

Сердце ударило резко, больно, и я едва не пошатнулась. Я не знала, что ответить. Он отвернулся, будто испугался собственных слов, но я уже услышала — и забыть не могла.

Солнце опустилось ниже, и крыша погрузилась в полумрак. Я сделала шаг назад от края, но не от него.

И в этой зыбкой тишине, наполненной ветром и недосказанностью, я поняла: наша ссора — всего лишь другая форма близости.

— Тогда... — я набрала воздуха, слова выходили с трудом. — Встречайся со мной здесь. Каждый вечер. После заката.

Он резко поднял взгляд. В его глазах метнулась вспышка удивления и боли.

— Зачем? — его голос был груб, но дрогнул.

— Чтобы мы хотя бы перестали играть в молчание, — я выдохнула. — Чтобы я знала, что ты рядом... не только как тень.

Элэстир замер, потом медленно кивнул. Его губы дрогнули — почти усмешка, почти признание.

— Каждый вечер, — сказал он тихо, но в голосе была клятва.

Мы стояли на крыше, и небо гасло над нами, а где-то в глубине сердца рождалось что-то новое — страшное и желанное.

И я впервые подумала, что боюсь не только Безымянного... но и того, что чувствую рядом с ним.

Сумерки легли на Школу мягким, прозрачным покрывалом. Воздух пах нагретым камнем и свежестью, будто сама тьма принесла с собой запах увядающих цветов. Я поднялась на крышу, сердце билось неровно — там, где мы с ним вчера обменялись словами, которые уже невозможно забрать обратно.

Небо догорало медью, и облака висели, как разорванные паруса. Я сидела на краю крыши, босыми ступнями ощущая прохладные плиты. Ветер теребил подол платья, заставляя ткань биться о ноги, как волны о берег. Я ждала.

И он пришёл.

Элэстир шагнул из полумрака, его силуэт резкий, как вырезанный ножом. Но в движениях — усталость, сдержанная, тяжёлая, будто он несёт груз, который не способен отдать никому. Его глаза нашли меня сразу, и между нами снова натянулась та невидимая нить, в которой было слишком много боли и слишком мало воздуха.

— Ты снова здесь, — его голос был тихим, но с хрипотцой, будто сорванный от несказанных слов. — Я думал, ты не придёшь.

Я криво улыбнулась.

— И упустить шанс, чтобы ты снова следил за мной из тени? Никогда.

Он усмехнулся, но взгляд оставался тяжёлым.

— Я не следил. Я...

— Защищал? — я перебила его. — От чего? От самой себя?

Он подошёл ближе, и я почувствовала его дыхание — тёплое, нервное. Его рука дрогнула у края плаща, словно он собирался протянуть её ко мне, но снова удержал себя.

— Ты опасна для себя, Каэлин. И ещё больше — для меня.

Эти слова ударили сильнее ветра. Я резко подняла голову.

— Для тебя? Я — опасность? Тогда почему ты каждый раз оказываешься рядом? Почему не уйдёшь?

Элэстир стиснул челюсть. На его лице мелькнула боль — и что-то, что он отчаянно пытался скрыть.

— Потому что... не могу.

Тишина обрушилась между нами. Я слышала только шум крови в ушах и далёкие голоса учеников, возвращающихся в залы. Запах дымка от костров смешался с горечью вечернего воздуха. В этот миг мне показалось, что мир исчез, и остались только мы двое и эта крыша.

Я сделала шаг навстречу. Он вздрогнул, но не отстранился. Наши плечи почти соприкоснулись, и я вдруг почувствовала, как сильно дрожат его руки, сжатые в кулаки.

— Если я опасность, — прошептала я, — тогда пусть это будет нашей тайной. Но я хочу, чтобы ты был здесь. Каждый вечер. После заката.

Он резко вдохнул, как будто я ударила его словами. Его взгляд стал ещё глубже, ещё темнее. И, наконец, он кивнул. Медленно, но уверенно.

— Каждый вечер, — повторил он. — Пока ты захочешь.

Солнце скрылось, и небо распахнулось звёздами. Я впервые не почувствовала страха перед тьмой. Потому что рядом с ним даже ночь казалась живой.