Глава 9 Тени на пороге
От лица Элэстира
Я редко хожу в жилые коридоры после отбоя. Здесь слишком тесно, слишком тепло и слишком много дыханий, которые не мои. Но сегодня...
Сегодня я не мог не прийти.
В коридоре пахло выветрившимся мятным чаем и свечным воском. Тьма от ламп над дверями ложилась пятнами, между ними — тени были вязкие, как смола. Шаги гулко отзывались в камне, и каждый — казался громче, чем следовало.
Я остановился у её двери. Долго.
Не для того, чтобы войти. Не для того, чтобы постучать.
Просто... я хотел убедиться, что она здесь. Что дышит.
За дверью — тихие голоса. Лин смеялась, Сефир отвечал сухо, Тамир бубнил что-то невнятное. И её голос... мягкий, чуть усталый, но не сломанный.
— Ты ведь не войдёшь, — раздался рядом спокойный, но насмешливый голос.
Мира. Стояла, скрестив руки, прижимаясь плечом к стене.
— Что ты здесь делаешь, Элэстир? — её взгляд был острым, как кинжал. — У нас, кажется, нет практики следить за учениками у дверей.
— Я не слежу, — сказал я слишком быстро.
Она приподняла бровь.
— А что ты тогда делаешь?
Я замолчал. Слова были не нужны. Мира и так всё видела.
— Она сильнее, чем ты думаешь, — тихо сказала она. — Но ты ведь всё равно переживаешь.
— Сильные тоже ломаются, — ответил я. — И часто — именно тогда, когда все уверены, что им больше не страшно.
Мира какое-то время смотрела на меня. Потом вздохнула и прошла мимо, бросив напоследок:
— Не забудь, Элэстир, ты — не её Хранитель.
Она ушла. Я остался.
Позже, в Зале Архива, я нашёл себя один на один с Хранителем.
Его силуэт дрожал, будто сотканный из пыли, и в его взгляде была вечность, которая всегда меня раздражала.
— Ты слишком много смотришь на неё, — сказал он, не поворачивая головы.
— Потому что знаю, что может с ней случиться.
— Или потому, что хочешь знать её?
Я сжал кулаки. Он всегда попадал в цель, даже когда молчал.
— У меня нет права хотеть этого.
— Но ты хочешь.
Тишина между нами была длинной, как коридоры Школы ночью.
— Она сосуд Наставницы, — напомнил я. — Всё, что я сделаю, может изменить её путь.
— И всё, что ты не сделаешь, — тоже.
Он исчез так же тихо, как и появился, оставив меня наедине с собственным сердцем, которое, похоже, впервые за долгое время решило напомнить о себе.
Я вернулся в жилые коридоры ближе к рассвету. На этот раз дверь была приоткрыта.
Она сидела у окна, обхватив колени, и смотрела на первые полосы света.
— Ты ведь всё это время был там, да? — спросила она, не оборачиваясь.
Я хотел солгать. Но не смог.
— Был.
Она повернулась. В её взгляде не было злости. Только усталое, тёплое принятие.
— Почему?
— Потому что хотел убедиться, что ты всё ещё здесь.
Мы сидели молча, пока солнце не поднялось выше, и мне казалось, что эти несколько минут — важнее всех моих клятв.
Утро в Зале тренировок встречало меня холодом камня и металлическим ароматом наточенных клинков. Песок под ногами был чуть влажным, мягко пружинил и глушил шаги, а стены словно дышали давними битвами — в их тишине жило напряжение, от которого кожа покрывалась мурашками.
Лин уже ждала, устроившись на барьере. Она болтала ногами, пальцы играли с деревянным клинком. Её взгляд был лениво-насмешливым, но в нём читалась настороженность.
— Сегодня ты несёшь на плечах весь Зал, — сказала она, спрыгивая на песок.
— Это плохо? — проверил вес меча в руке.
— Для наставника — опасно, — усмехнулась она. — Давай посмотрим, что у тебя внутри.
Мы сошлись. Первые удары были осторожны, как обмен приветствиями. Лин двигалась резко, но будто играючи, а я читал её шаги, как строки знакомой книги. Песок сыпался с сапог, рисуя карту поединка.
— Ты думаешь о ней, — бросила она между выпадами.
Я не ответил, но, видимо, это и было ответом.
— Каэлин, — уточнила она, перехватив мой клинок. — Ты думаешь, что прячешь это, но твой шаг выдаёт тебя.
— Не выдаёт, — ответил я.
— Выдаёт. И глаза. И то, как ты смотришь, когда думаешь, что никто не видит.
Её клинок сорвался, и я прижал её к барьеру. Лин ухмыльнулась:
— Вот. Вот сейчас ты думаешь не о ней. А жаль.
Я отступил, сжимая рукоять меча.
— Она — сосуд. Это всё.
— А ты — человек, Элэстир. Иногда этого достаточно, чтобы всё перепутать.
Позже, проходя по верхним галереям, я заметил Каэлин внизу, в саду, между фигурных кустов и старых каменных скамеек, сидела Каэлин. Волосы сверкали рыжим в утреннем свете, пепельные пряди ловили блики так, будто упрямо напоминали о чужой тени в её судьбе. На коленях лежала книга, ветер шевелил страницы. Она скользила пальцами по строкам, будто нащупывала путь в тексте.
Я задержался у перил дольше, чем следовало. В груди было странное ощущение — не боль, но нечто, от чего дыхание становилось тише. Ветер тронул страницы её книги, она прижала их ладонью — и в этот момент её взгляд поднялся — мимо меня, но на миг я ощутил, что она знает.
Я не двинулся. Не хотел, чтобы она знала, что я здесь. Ветер донёс запах сухих трав, и рядом с ней села птица. Она не заметила. Её мир был там, в книге.
Шаги Миры за спиной вернули меня в реальность.
— Ты начинаешь напоминать того, кем клялся не становиться, — сказала она.
— И кем же?
— Тем, кто ставит личное выше Памяти.
Я промолчал.
Позже я всё же подошёл к ней. Каэлин подняла взгляд, и солнечная бирюза её глаз стала холоднее.
— Ты наблюдал за мной? — тихо, без упрёка.
— Хотел убедиться, что ты в порядке.
— Здесь кто-то бывает в порядке? — уголок её губ дрогнул.
Мыговорили о пустяках — о книге, о ветре, о птице. Но под тонким льдом словскользило нечто большее, чем мы оба готовы были признать. В её взгляде я виделсвоё отражение — и то, что сам прятал от себя.