Глава 8
Я отдёрнула ногу, будто сбросила с себя змеиный укус. Лёд на коже растаял, но жжение осталось — глубокое, изнутри. Пол снова стал твёрдым, но я чувствовала, что он всё ещё дышит, пытаясь снова схватить меня.
Зал начал рушиться. Арки трескались, зеркала дрожали, как если бы внутри них кто-то стучал изнутри, отчаянно рвалось наружу. Образы деревни, улиц, лиц — всё рвалось на клочья света и тьмы, будто кто-то безжалостно перематывал мою память назад и вырывал из неё страницы.
Я кричала. Не от страха — от ярости.
— Я — Каэлин! — каждое слово было ударом в пол, в стены, в саму ткань иллюзии.
Голос Наставницы стал громче, словно мы говорили в унисон. «Держи нить! Не отпускай!»
Я протянула руку вперёд и увидела, как из кончиков пальцев вырывается тончайшая, серебристая, как инеевое утро, нить. Она зацепилась за пустое лицо женщины в арке — и то дёрнулось, будто в него вернулась жизнь.
Но я не успела увидеть её черты.
Всё оборвалось. Зал провалился во тьму. Я осталась стоять одна, с разрезанным дыханием, и только сердце всё ещё билось в такт тому миру, которого больше не было.
Я сделала шаг — и вдруг оказалась в глухом коридоре. Тишина обрушилась, плотная, как ткань. Лишь вдалеке тлела синяя лампа. И в её холодном свете стоял он.
Элэстир. Прислонившись к колонне, руки скрещены, плечи расслаблены — но глаза... В них бурлила буря, спрятанная под ровной поверхностью. Он смотрел на меня так, будто видел всё, что произошло там внутри, и ещё что-то, чего я не заметила.
— Ты держалась, — его голос был тихим, но твёрдым. — Дольше, чем я ожидал.
— Ты видел? — слова вырвались сами, острыми, как осколок стекла.
Он не отвёл взгляда.
— Да.
— И не вмешался.
— Если бы вмешался — ты бы не вернулась сама. А значит, в следующий раз тебя забрали бы целиком.
Я сжала кулаки, чтобы не дрожать. Хотела бросить в него обвинение, но заметила, как его ладони были сжаты так сильно, что костяшки побелели. Он держался, чтобы не двинуться ко мне. Чтобы не сорваться.
— Что я... потеряла? — спросила я, чувствуя, как слова давят на горло.
Он долго молчал. Словно взвешивал — сказать правду или оставить в темноте. Потом тихо, почти с сожалением:
— Лицо. И имя. Женщины, которая... когда-то любила тебя.
Его голос дрогнул на слове «любила», и я поняла — он говорил не только обо мне.
Мы стояли в холодном коридоре, каждый со своей потерей, и между нами тянулась та самая невидимая нить, которую я вырвала из иллюзии. Теперь она связывала нас, но не давала покоя.
Мы шли обратно в сторону жилых крыльев молча. Каменные стены, казалось, впитывали моё дыхание, делая шаги тяжелее. Мои ноги казались чужими — каждая ступень отдавалась в рёбра, но я не позволяла себе замедлиться. Элэстир шёл чуть позади, как будто специально держал меня в поле зрения. Иногда я ловила его взгляд сбоку — не просто наблюдательный, а какой-то... внимательный, я ощущала его взгляд, как тёплое пятно на спине.
Когда мы поднялись на последний пролёт, он вдруг коснулся моей спины — лёгкое, почти невесомое касание, скорее проверка, чем поддержка, но от него по коже пробежала дрожь. Я повернула голову, но он уже убрал руку, будто и не прикасался.
— Тебе нужно отдохнуть, — произнёс он наконец, тихо, без нажима.
— А ты? — слова вырвались сами, прежде чем я успела их удержать.
Он чуть заметно приподнял бровь.
— Я? — в голосе мелькнула тень улыбки. — Я отдохну, когда ты перестанешь возвращаться из залов с глазами, в которых половина мира уже сгорела.
— Приятно знать, что я источник твоих бессонных ночей, — попыталась я пошутить, но в голосе всё равно дрогнула усталость.
— Каэлин, — он остановился на ступеньке выше, чтобы смотреть прямо в мои глаза. — Ты источник... гораздо большего, чем ты думаешь.
Я растерялась, но он уже развернулся и продолжил идти.
В жилом крыле нас встретила Лин. Она резко оттолкнулась от стены, подбежала и буквально впечатала меня в объятия.
— Ты жива! — воскликнула она. — И цела!
— Почти, — хрипло ответила я, чувствуя, как напряжение медленно спадает.
Лин отстранилась, оглядела меня с ног до головы и нахмурилась:
— Ты бледная, как мел, а глаза... Каэлин, что они там с тобой делали?
— Иллюзии, — выдохнула я. — Очень личные.
— Личные? — она прищурилась. — Личные для кого? Для тебя... или для кого-то, кто в тебе?
Сефир сидел на подоконнике, вертел в пальцах свою табличку. Он не подошёл, но заметив мой взгляд, произнёс, не глядя прямо:
— Иногда не важно, чья это память. Важно, что ты в ней застряла.
— Спасибо за поддержку, — пробормотала я, но он только пожал плечами, всё так же сосредоточенно проводя пальцами по резьбе.
Тамир стоял у двери в нашу комнату, прислонившись к косяку.
— Запомни хотя бы своё отражение, — сказал он, когда я проходила мимо. — Остальное вернётся... или не вернётся.
— У тебя утешения, как у каменной стены, — буркнула Лин.
— Зато честно, — ответил Тамир и исчез в соседней комнате.
Мира появилась последней, с подносом горячего настоя. Она вручила мне кружку, но взгляд её был направлен на Элэстира.
— Её нельзя гнать в зал в таком состоянии, — произнесла она холодно.
— Иногда лучше рана, чем пустота, — спокойно ответил он.
— А иногда пустота — это то, что спасает, — парировала она.
Я посмотрела на них обоих — они будто разговаривали о чём-то большем, чем моё испытание. Но Элэстир лишь коротко кивнул и ушёл в сторону коридора.
Позже, когда я уже сидела на своей кровати, а Лин возилась с моими волосами, распутывая их после зала, я услышала шаги в коридоре. Тихие, неторопливые. Они остановились у двери, задержались на несколько секунд, а потом ушли.
— Это он? — спросила Лин, склонившись ко мне.
— Кто — он? — я сделала вид, что не поняла.
— Не притворяйся. Он так никогда ни за кем не ходит.
Я не ответила. Но где-то глубоко внутри что-то отозвалось тёплым и опасным.
Лин не выдержала первой. Сидя на полу у моей кровати, она резко подняла голову:
— Ладно, давай по-честному.
— По-честному что? — я сделала вид, что увлечена кружкой настоя.
Она прищурилась.
— Каэлин... он же явно за тобой наблюдает.
— За мной? — я фыркнула. — У него, наверное, просто работа такая — следить, чтобы сосуды не разбились раньше времени.
Лин театрально закатила глаза.
— Ага, и поэтому он стоит у дверей твоей комнаты по вечерам. И ещё уходит именно в тот момент, когда ты выходишь. Случайно, да?
Сефир, который сидел на подоконнике с новой деревянной дощечкой, не поднимая глаз, пробормотал:
— Наблюдать можно по разным причинам. Иногда — чтобы защитить. Иногда — чтобы проверить. Иногда — чтобы... запомнить.
— Запомнить что? — уточнила я.
Он поднял на меня свой неестественно светлый левый глаз.
— Лицо. Или то, как человек смотрит, когда думает, что его никто не видит.
У меня перехватило дыхание, и я отвернулась к кружке. Лин хмыкнула, заметив мою реакцию.
— Ну всё, теперь я точно знаю.
— Что именно ты знаешь? — я нахмурилась.
— Что он на тебя смотрит так, как никто из нас не умеет.
— Лин... — я попыталась возразить, но она уже подскочила, обхватила колени руками и, прищурившись, выдала:
— И знаешь что? Если это правда, то он попал. Потому что ты можешь свести его с ума, даже если будешь просто сидеть и пить чай.
Тамир, который молча чинил ремень в углу, неожиданно сказал:
— Свести с ума легко. Вернуть — сложно.
Мы оба уставились на него, но он уже вернулся к своей работе.
Мира вошла как раз в момент, когда Лин продолжала сверлить меня взглядом.
— И что за допрос? — спросила она, поставив поднос с новым чаем.
— Выясняем, кто у нас здесь тайный поклонник, — с невинной улыбкой ответила Лин.
Мира лишь бросила на меня быстрый взгляд, в котором было и любопытство, и... понимание?
Я сделала глоток настоя, но вкус казался странным. Всё вокруг казалось странным — как будто обычная комната вдруг стала тесной от слов, взглядов и тишины, в которой можно услышать собственное сердцебиение.
Где-то в глубине коридора раздались знакомые шаги.
И я знала, чьи они.