3
Как и ожидал Стефан, полицейские отнеслись к идее вызвать мертвеца весьма скептично.
Кажется, они выслушали его только из уважения к положению в обществе, но он прекрасно видел недоверие во взглядах и нетерпение избавиться от назойливых помощников.
Драгош не выглядел расстроенным, скорее, раздосадованным. Его всегда огорчало, когда призраков не принимали всерьёз, как и общение с ними. Пусть спиритические сеансы и пользовались популярностью, но, скорее, как способ проведения томных вечеров в полумраке с налётом таинственности, нежели как серьёзное занятие.
Так что на некоторое время убийство несчастного цыгана осталось только неприятным эпизодом вечерней прогулки — по крайней мере, для Стефана, который переживал за брата, но не за убитого незнакомца.
Драгош, конечно, предлагал ещё пару раз снова навестить полицейского, ведущего расследование, но Стефану удалось убедить, что всё это бесполезно.
Жизнь вернулась в некий привычный ритм.
Стефан вёл приём пациентов, Драгош углубился в изучение каких-то пыльных трактатов о сущности жизни и смерти и пограничных состояниях. Порой, задумавшись, он начинал шевелить губами, будто читая вслух.
Но — ни звука.
Не то чтобы самого Драгоша это смущало... скорее, он научился не обращать внимания.
Они оба росли в отдаленных суровых местах, где одиночество считалось обыденностью жизни. И чаще могли слышать песни кочевников-цыган, чем ещё чей-то детский смех. Разве что Элен.
Долгое время у них не было никого, кроме друг друга и настырных призраков, донимающих Драгоша.
Однажды он даже попытался сбежать от них. Стефан, тогда бывший на учёбе в Германии, получил тревожное письмо от отца, который писал не так часто, зато с удовольствием потом обсуждал со старшим сыном прорывы в медицине. Письма же чаще приходили от матери.
А тут писала не мама, а отец. Строго и скупо, только по делу.
Семья девушки, с которой был помолвлен Драгош, обвинила Антонеску в причастности к злым силам, обозвала колдунами и разорвала все связи. И младший Антонеску к удивлению всех уехал в Сигишоару, откуда долгое время от него не было вестей.
Отец не считал, что нужно срочно разыскивать сына, но решил написать Стефану.
Даже в другой стране, отделенный милями и милями дорог, лесов и десятками городов, Стефан мог закрыть глаза и, сосредоточившись, услышать далёкое сердцебиение брата.
Они всегда были связаны — один дар старых ведьм и колдуний на двух братьев.
Хотя Стефан никогда не считал себя каким-то мистиком или магом, он просто умел лечить и нащупывать повреждения в хрупких человеческих телах.
Ощущать некую энергию жизни и чёрные дыры в ней.
Но у него, в отличие от брата, не было довеска в виде призраков с шершавыми полупрозрачными ладонями, от которых болит по утрам голова или тяжелы сны.
Стефан всегда чувствовал себя ответственным за живые бьющиеся сердца, а Драгош — за мертвецов, оставшихся неприкаянными видениями в тумане с запахом фиалок. В том тумане, который лёгкой дымкой окутывал их семейный особняк, ощущая, как за его стенами скрыт тот, кто может их слышать.
Мать часто с тоской говорила, что они вдвоём слишком связаны, а это опасно.
Стефан не до конца понимал её, ему достаточно было знать, что с Драгошем всё хорошо.
Так что после письма отца Стефан спокойно дождался возможности вернуться в родные края в Сигишоару, в которой легко было найти заведения для развлечений, где в табачном дыму со вкусом абсента мечущиеся души философствовали о вечном.
Помнил, как нашёл растрепанного Драгоша в распахнутой рубашке, взмокшего от духоты и явно погруженного в какие-то тревожные видения. Его взгляд блуждал по комнате, останавливаясь на пустотах, где не было никого.
Он выглядел бледным и... более прозрачным. Будто растерявшим всю свою бурную энергию, с которой он изучал способы общения с мертвецами.
Даже Стефана он узнал не сразу. Но именно ему сказал первые слова за долгое время, как потом поведала тихая и незаметная прислуга.
— Они здесь. Не уходят, только становятся сильнее.
— Кто, Драгош?
— Призраки. Они всегда рядом, от них не избавиться. Ты видишь их?
Стефан не видел, хотя честно пытался.
И тогда, выводя брата на свежий воздух, не был уверен, понимал ли всё-таки Драгош, с кем говорил. Он ещё бредил несколько дней, не узнавая ничего вокруг, только просил оставить его в покое.
Не отнимать жизнь.
Казалось, Драгошу, связанному с призраками и ощущающему так близко тонкий мир мертвецов, её всегда было мало. Он слишком хорошо знал, что ждёт после — не боялся смерти, но и не желал её.
Смерть означала, что он оставит брата в одиночестве.
А сам Стефан вытягивал из объятий смерти всех, кого мог.
И в первую очередь — брата. Единственного, кого он никогда бы не смог уступить холоду и пустоте, царящим за последним вздохом.
Когда Драгош пришёл в себя, то выглядел весьма смущенным.
— Со мной одни только хлопоты.
— Глупости какие! Я бы посмотрел на тех, кто видит призраков.
— Иногда мне кажется, я такой один.
Стефан тогда услышал это в первый и последний раз, но запомнил эти слова.
А Драгош стал куда осторожнее с историями о призраках, окончательно убедившись, что другим легче, если так и останутся вымышленными историями.
***
За завтраком Драгош долго шуршал газетой, пока остывал его кофе. Невиданная для него блажь — позволить остыть любимому напитку, горькому и тёмному, как тысяча зимних ночей.
А потом подскочил и положил с торжественным видом газету перед Стефаном, удивленно вскинувшим брови при виде скромного заголовка. Даже отложил в сторону не до конца намазанный маслом тёплый хлеб.
— Ещё одно убийство?
Короткий кивок.
— И тоже порезанное горло. Опять какой-то бродячий бедняга. Думаешь, надо снова предложить свою помощь?
Драгош достаточно выразительно округлил глаза, всем видом показывая: «конечно!». Немного неуверенный по жизни, он тут же разгорался, когда дело касалось его ремесла. Вся неловкость и смущение осыпались, как чешуйки надёжной брони.
Во взгляде появлялась некая твёрдость, а в движениях — стремительность.
Это его территория, он точно знал, что делать. Не хрупкий мальчик с мутным взглядом и разбитым сердцем, а уверенный некромант, чьи руки так часто касались тех, у кого давно нет лиц, тепла и жизни.
Призраки — не только печальные песни на кладбище, холодок по спине или неприятные мурашки или томные девушки в белых одеяниях.
Призраки — это истлевшая кожа, голые черепа, из которых медленно и вечно течет гниль, обнаженные желтые кости, пустые глазницы и серые пыльные одежды. Редкие волосы, торчащие во все стороны, перерезанное горло, ввалившиеся глаза и разбухшие тела.
Последний миг страха, застывшего в перекошенных лицах, отчаянная боль — возможно, не физическая, но глухого одиночества, когда нет больше ничего и никого.
Драгош редко признавался, но порой ему снились призраки. Те, от которых бросало в дрожь даже его самого. Он никогда не рассказывал Стефану, что видел в этих снах, но тот отлично представлял и сам — годы учёбы на врача были щедрыми на разнообразие трупов.
Но в любом случае Драгош умел с ними справляться.
Кому-то требовались подаяния, у кого-то оставались незавершенные дела, а другим просто нравилось оставаться в этом мире и не уходить глубже.
И если Драгош настаивал, что им стоит поговорить с мертвецом с перерезанным горлом, значит, это не пустые домыслы, а потребность.
— Хорошо, — кивнул Стефан. — Только давай закончим завтрак.
***
Полицейский, который занимался расследованием, кисло выслушал их с видом «и за что мне это наказание». И явно чувствовал себя неуютно — то ли от мрачного и молчаливого взгляда Драгоша, то ли от того, что новости разносятся слишком быстро.
Правда, дело явно зашло в тупик — никаких следов убийцы, обе жертвы — бедняки без роду и племени, случайные прохожие. Хотя при слове «цыган» полицейский нервно дёрнул щекой. У него как раз наверняка нашлась шумная толпа родственников, которая штурмовала вопросами и гамом.
Но сейчас в кабинете были только они трое. Драгош, как на спиритических сеансах Элен, сидел в углу с прямой спиной, пока Стефан приводил убедительные аргументы о необходимости такой процедуры.
— Ладно, — полицейский хлопнул ладонями по столу и резво поднялся. — Я договорюсь о вашей... помощи. Что вам нужно?
— Только возможность изучить тело в одиночестве, чтобы никто не мешал.
— И вы ручаетесь, что никак не навредите мертвецу?
Стефан не был уверен, не прозвучал ли некий намек на иронию в словах полицейского, но если даже и так, он не собирался потворствовать каким-либо сомнениям.
— Считайте это просто дополнительным обследованием трупа.
— Ну, допустим. Я утрясу формальности и приглашу вас. Вам потребуются оба тела?
— Для начала только первой жертвы.
— Договорились. Я пришлю посыльного с новостями. Какой у вас адрес?
Стефан назвал, и на том все трое распрощались.
***
Весна выдалась в этом году хмурой и дождливой, слишком похожей на позднюю осень. От мелкой мороси не спасали ни плащи, ни цилиндры, всё равно казалось, что сырой воздух проникал под одежду и лип к ладоням и спине.
Драгош почти привык к тому, как мёрзнут его руки, и даже рядом с жарким пламенем камина он никак не мог согреться.
Но это ни в какое сравнение не шло с мертвенным холодом от души убитого цыгана.
В одном трактате как-то попались рассуждения о том, что призраки способны исцелять своим мягким призрачным светом. Автор тех заметок утверждал, что чувствует их ласковые прикосновения изнутри, а раны затягиваются быстрее, если пустить призраков в кровь.
Драгош с самого начала подумал, что только безумцу могла прийти в голову такая мысль.
Призраки могли жаждать жизни, некоего возвращения, у кого-то даже оставались привычки из жизни, но каждый слишком быстро забывал, каково это — быть живым. Лишенные эмоций и чувств, тепла и восприятия, для них сами живые становились видениями.
Записи становились всё менее внятными, автор продолжал делать надрезы на коже, чтобы впустить больше призраков. Он верил, что обретёт с ними вечную жизнь. Но чем дальше, тем сильнее становилась боль. Его целители стали его же палачами.
Как стало ясно из послесловия кого-то из родственников, автор сошёл с ума и вскрыл себе вены.
Смерть не может исцелять, и Драгош слишком хорошо знал это сам.
Теперь он сосредоточенно кружил вокруг мёртвого цыгана, призывая его душу вернуться ненадолго в этот мир.
Та взвилась почти сразу, повиснув в паре метров над собственными костями и плотью.
Безумная маска боли, рваная рана на горле, запёкшаяся кровь на грязной рубашке и будто сросшиеся губы.
Драгош сразу ощутил животный страх и отчаяние, а в следующий миг призрак метнулся к нему, как одержимый и ничего не видящий перед собой, кроме того, кто может помочь избавиться от этой страшной боли.
Для призраков не требовались слова — достаточно было мыслей.
Успокойся!
М-м-м-м...
Нечёткое мычание и слабые попытки что-то сказать.
Ничего страшного. Уже нет боли, тебе лишь кажется. Успокойся. Расскажи.
М-м-м-м...
Драгош совсем не хотел этого делать, но всё же вытянул руку, как к настороженной испуганной лошади, и коснулся призрака. Казалось, он шагнул в ледяной океан, и его накрыло с головой.
Призрак вцепился в него, жадно и липко, ненасытным мраком нежизни. Драгош даже не видел сейчас ничего вокруг, только выхватывал огрызки мыслей.
М-м-монстр.
Холод.
Вкус собственной крови.
Диковатый смех.
Сладковатый запах.
Дыхание на коже.
Голос... «не бойся, мы все однажды умрём».
Боль... такая боль... нет больше воздуха, кровь, кровь, только кровь...
ХВАТИТ!
Драгош терялся и путался в этих обрывках мыслей, но ещё мог приказать призраку утихнуть и успокоиться. Полный ужаса, тот касался и тянул за собой, выискивая слабину, за которую можно потянуть.
Кусочек пустоты внутри.
Вкус крови во рту — вот только чьей? Своей, чужой? Чью боль он ощущает?
Призрак цыгана уходил и утягивал за собой самого призвавшего, которому опасно было вступать на путь между жизнью и смертью. Он мог и не вернуться.
Подобно самому призраку, Драгош ухватился за тепло жизни рядом с собой, как за путеводные огни Элен тогда в лесу. То, что его всегда крепко держало в этом мире вопреки всем мертвецам и заблудшим душам. К исцеляющему свету.
Уходи. Больше нет страданий. Тебе больше никто не сделает больно.
Он ощутил последний вздох, и — тишину. Призрак исчез.
— Драгош! Драгош!
Он ощущал крепкие руки Стефана на плечах, встревоженный взгляд и запах потухших свечей.
И никаких призраков.
Кажется, он подпустил того слишком близко, и теперь чувствовал себя выжатым и уставшим, а перед глазами ещё мельтешили мутные видения последних мгновений смерти.
И вкус чужой крови во рту, от которого Драгоша едва не тошнило.
— Ты кричал, — вдруг произнёс Стефан. — Так страшно, будто сам... умирал. Удалось что-то узнать? Хотя нет, не здесь. Расскажешь спокойно дома.
Драгош не был уверен, что сможет поведать что-то внятное, это были лишь ощущения и остатки мыслей. Не стоило тревожить этого беднягу, но даже сейчас не отпускало ощущение, что это важно. Не просто так появляются трупы на улицах Бухареста. И вряд ли убийца на этом остановится.
Полицейский вместе со скептично настроенным врачом, проводившим вскрытие и установление причины смерти, ждал в своём кабинете. Драгошу хотелось бы скорее добраться до дома и немного вздремнуть, но он доверял Стефану.
Если тот считал, что надо вежливо поделиться результатами прямо сейчас, что ж, значит, так лучше.
— И что вам удалось узнать?
— Мы предоставим отчёт в течение пары дней.
— Это всё чушь, молодой человек! — фыркнул седовласый врач, поправив пенсне. — Я не ожидал такого от учёного коллеги.
Драгош слишком хорошо знал брата, чтобы сейчас увидеть, как тот недобро прищурился при этих словах, но лишь пожал плечами.
— Ваше дело — верить или нет. Мы закончили.
За такую манеру поведения, когда Стефан предпочитал не спорить до хрипоты, а спокойно придерживаться своего мнения, его даже считали немного высокомерным. Но он просто не считал нужным что-то кому-то доказывать, особенно про такие тонкие материи, как жизнь и смерть.
Он вырос рядом с тем, кто видит в любой темноте не выдуманных монстров, а мертвецов.
Уже выходя из кабинета, Драгош услышал язвительный голос полицейского:
— Нашли тоже развлечение — теперь все медиумы Бухареста повалят к нам!
***
— Так что ты видел?
Они сидели в мягких креслах у камина. Хотя Драгош уже освоился в доме брата, гостиная всегда вызывала в нём любопытство. Врачебные заметки, скелеты мелких животных, карты на стенах.
А теперь к этому всему прибавились старые томики и даже порой свитки, которые изучал Драгош. В последнее время всё, что касалось возвращения из мёртвых, потому что именно таким он отчасти себя и ощущал.
Объясняясь жестами, которые получались весьма неловко, и короткими записками, он передал всё, что помнил призрак. Страх, боль, смех, последние слова, услышанные им. Ничего не складывалось хоть в какую-то определенную картину, лишь мазки и всполохи.
Стефан надолго впал в задумчивость, уже тоже увлеченный этой тайной убийств.
А сам Драгош погрузился в «способы путешествия для некроманта», когда услышал тихий стук в окно. Вскинув голову от бумаг, он выглянул в окно, но ничего не увидел.
В комнате похолодало.
Стефан ничего не замечал.
Стук повторился, и в этот раз Драгош увидел тёмный силуэт, прилипший к оконному стеклу с той стороны. Мёртвый цыган безмолвно разевал рот и скрёб руками порезанное горло.
Хотелось бы не обращать на него никакого внимания или приказать уйти, но, видимо, слишком сильна оказалась вернувшаяся боль.
Драгош поморщился — где-то под рёбрами заныло и потянуло.
Печально посмотрел на цыгана, так никуда и не девшегося.
И теперь он не уйдёт, пока не будет разгадана его смерть, а убийца — найден.
Только вряд ли он сможет что-то рассказать более толковое, чем уже поведал.
Драгош не сразу услышал слова Стефана, увлеченный мыслями о том, как помочь этому призраку или что значат все его видения. Вздрогнув, он повернулся к брату.
— Кстати, Элен сегодня прислала письмо. Она едет в Бухарест.
Зачем?
— У неё есть какие-то важные новости, но она предпочла их не доверять бумаге. Лично я считаю, что сейчас не лучшее время сюда приезжать. Но это же Элен! Кого она когда слушала.
Стефан с какой-то тоской вздохнул и поднялся из кресла, всё ещё задумчивый и погруженный в себя.
Драгош только надеялся, что цыган, который так и остался за окном, не будет его тревожить.
Потому что даже самые мирные призраки могут навредить любому, кто их не поймёт.
А Драгош не был уверен, что в следующий раз не соскользнёт следом.
Завтра он всё-таки признается Стефану в том, что его беспокоило уже несколько дней.
В том, что он сам не чувствует ударов собственного сердца.