Забыть.нет
На почте было людно. В основном пожилые люди небольшими кучками толпились у касс. Оглядев пространство сосредоточенным взглядом, Уэнсдей пошла к той, где народу было меньше. Здесь, как и во всём городе, царила атмосфера приближающегося Рождества. Недобро поглядывая на телевизор, висевший на стене рядом с кассами, из которого доносились режущие ухо звуки «Jingle Bells», Аддамс отчётливо почувствовала подступивший к горлу приступ тошноты. Если бы ей сказали, что она впала в кому, будучи погружённой в розовые сопли единорога, и теперь видит дикий сон, навеянный токсинами, проникшими в её плоть через кожу и слизистые оболочки, Уэнсдей бы не удивилась. Обычно, праздники нормисов, наподобие этого, проходили мимо неё. Она предпочитала проводить время в подвале, мастеря и совершенствуя орудия пыток, а потом испытывая их на брате. Или угрожала Пагсли, что сделает, показывая механизм их работы. Ей нравилось видеть в его взгляде ужас. Но также было предпочтительно, чтобы брат оставался максимально целым. И сейчас Уэнсдей предпочла бы проводить время похожим образом, подальше от большого скопления людей, раздражающей музыки и всеобщей беспричинной радости. С отвращением оглядываясь по сторонам, она инстинктивно отступала назад, несколько раз врезаясь в Ксавье и тут же отскакивая обратно. Так продолжалось до тех пор, пока Торп не попросил отключить звук на телевизоре.
«Лучшая мысль, что пришла ему в голову сегодня», — подумала Аддамс, сверля недобрым взглядом стоящего перед ними мужчину, который слишком долго решал вопросы с менеджером.
Но наконец подошла их очередь. Вынув почтовый пакет из сумки, Уэнсдей небрежно закинула его на стойку и властным тоном произнесла:
— Мне нужно имя того, кто заплатил за отправку этой посылки. И быстро.
Мужчина средних лет с сединой на висках поправил очки, съехавшие от перенапряжения на кончик носа, и, оглядев девушку надменным взглядом, одновременно укладывая нож для резки бумаги куда-то внутрь стойки, ближе к её верхней части слева, взял конверт, чтобы рассмотреть его получше, а затем вернул обратно.
— Мы не можем предоставлять данную информацию без запроса на то со стороны правоохранительных органов. Хотите купить снежный шар? Внутри домик Санты и он с подсветкой.
— Это порадует врачей в ближайшей клинике, когда они будут делать вам компьютерную томографию.
Взгляд менеджера изменился. До того он был приветлив и весел, но, похоже, Уэнсдей удалось его задеть, и маленький самовлюблённый человечишка, не заслуживший даже повышения до администратора, оскорбился. Ощетинившись, он убрал снежный шар куда-то вниз, видимо, от греха подальше, и ядовито ответил:
— В штате Вермонт нет ограничения по ношению оружия. Стоит выбирать слова, прежде чем грубить кому-то, ведь никогда не знаешь, что у того припрятано: пистолет или двустволка.
— Так, ладно, — вмешался Торп, несколько оттеснив Уэнсдей назад. — Давайте договоримся.
Вытащив из кармана кошелёк, парень достал оттуда купюру номиналом в двадцать долларов и положил её на стойку, прикрыв ладонью так, чтобы менеджер видел, что ему предлагают. Мужчина огляделся вокруг, а потом ловким движением вытянул купюру из-под руки Ксавье и спрятал где-то под стойкой.
— Наше почтовое отделение не должно было ставить штамп на этом конверте. Здесь адрес другого штата. Вероятно, его подписали после или кто-то подкупил менеджера. Больше ничего не скажу.
И этим он разгневал Уэнсдей. Снова подлетев к стойке, она была намерена вернуться к использованию угроз и шантажа, попутно пугая нарочито безумным взглядом казавшихся при искусственном освещении насыщенно чёрными глаз, но Торп снова её остановил, встав между ней и стойкой. Сложив руки перед собой в замок, он поднёс их к губам и тихо, почти шёпотом проговорил:
— Не надо привлекать внимание. Здесь тебе не Джерико. Пожалуйста, доверься мне.
— У тебя три минуты. Дальше я буду действовать по-своему.
Обречённо вздохнув, Ксавье снова повернулся лицом к менеджеру. Тот напустил на себя маску безразличия, но по редким коротким взглядам, стало ясно, что он чего-то ждёт. Времени рассусоливать не было, поэтому Торпу пришлось призвать на помощь всю свою сообразительность.
— Послушайте, — начал он, склонившись над стойкой, — я в сложной ситуации.
Моя девушка, — тут Ксавье перешёл на шёпот, чтобы Аддамс не услышала его, — она злится на меня. На этом конверте имя и адрес моей бывшей. Я уверен, что кто-то из моих друзей решил так пошутить. Помогите выяснить его имя, иначе Рождество я не увижу. Пожалуйста.
Резко подняв взгляд на Торпа, менеджер снова поправил очки. Не переставая что-то делать под стойкой, он оглянулся вокруг, оценив ситуацию. Кроме двух странных подростков у него клиентов не предвиделось, да и администратора давно не было видно.
— Душещипательная история, правда, — равнодушно произнёс мужчина. — Но мне всё равно. Здесь висят камеры. Звук не пишут, но картинка довольно чёткая.
— Сколько?..
— Две сотни.
— Сколько?! — от удивления Ксавье до неприличия сильно раскрыл рот.
Его отец всегда был щедр, поэтому недостатка в деньгах парень не испытывал.
Да и сейчас он владел требуемой суммой, но только не наличными.
— У меня на руках только сто, — ответил Ксавье.
— Какая жалость.
Обернувшись на Аддамс, вид которой буквально кричал о том, что песочек в часах её терпения почти весь высыпался, Торп постучал ладонью по стойке, а затем спросил у менеджера:
— У вас здесь есть банкомат?
— Конечно. В том конце зала, — мужчина указал направо.
Проследив за его рукой, Ксавье кивнул. Подойдя к Уэнсдей, он хотел сказать, что ему нужно будет отойти ненадолго, но она его опередила.
— Время вышло.
— Нет, стой! Мне нужно ещё...
— Время вышло.
— Уэнсдей! — довольно громко рявкнул Ксавье, вспыхнув от злости, и привлёк к себе всеобщее внимание. — Три чёртовых минуты!
Тяжело дыша то ли от накатившего гнева, то ли от духоты, царившей в помещении, Ксавье тряс в воздухе тремя пальцами и ждал хоть какой-то реакции, но вместо ответа Аддамс прошла мимо него и встала у стены, смотря в тёмный экран телевизора. Хотя, пожалуй, это и был ответ. Не став терять больше времени, Торп быстрым шагом направился к банкомату. И как только он двинулся с места, Уэнсдей резко повернулась в сторону стойки и пошла туда. Встав у левого края, она с властным видом положила руку поверх всё ещё лежащего там конверт. Её взгляд красноречиво говорил, что его дни сочтены, если она не получит то, зачем пришла.
— Моя жена — шериф округа Читтенден, — произнёс менеджер, внушительно смотря на Аддамс поверх очков. — Так что приберегите свои угрожающие взгляды для молодого человека.
И указал кивком в сторону Ксавье, а затем самодовольно улыбнулся. Уэнсдей ненавидела таких, как он. Ровным счётом ничего из себя не представляя, менеджер пытался превысить свою значимость, используя кусок от мантии власти его влиятельных близких.
«Знать бы заранее, чтобы душить ему подобных прямо в колыбелях», — подумала Аддамс, но вслух сказала другое.
— И как ваша жена получила эту должность? Застрелила предыдущего шерифа? И вопрос поинтереснее: что она сделает, когда узнает, что замужем за вымогателем? Это бросит тень на неё саму, если пойдут слухи.
Вот и всё: был перед ней такой важный и уверенный в себе мужчина, да вышел весь. На его лице сначала отразился страх, а потом гримаса гнева застыла на нём. Он боялся своей жены. Властная, подавляющая его женщина была главой их семьи и держала в ежовых рукавицах микроскопические яички своего мужа. Ненависть к ней за его положение и к Уэнсдей, которая его обнажила, не могла позволить менеджеру промолчать. И когда он собирался ответить, вернулся Ксавье. Подойдя к стойке, он подозрительно оглядел мужчину и девушку, над которыми буквально собрались тёмные тучи и казалось, будто посреди декабря разразится страшный ливень с молнией и громом. Но Торп решил не тратить время на выяснение обстоятельств. Положив обе руки на стойку, он случайно придавил несколько пальцев Уэнсдей, но даже не заметил этого, чуть нагнулся вперёд и очень тихо произнёс:
— Вот деньги, — он приподнял одну из ладоней, показывая купюры. — Но сначала информация.
И замер, почувствовал шевеление у себя под левой ладонью — это Уэнсдей медленно освобождалась от несанкционированного захвата. Но он не решился посмотреть на неё, боясь увидеть в очередной раз суровый холодный взгляд. Впрочем, это было бы лучше, чем её привычное безразличие. А девушка, облокотившись спиной о стойку, скрестила руки на груди. Принятое положение выдавало её напряжение, но выражение лица сохраняло свою непроницаемость. Мужчина за стойкой не заслуживал остаться при солидной наличке за информацию, которую они могли украсть, если бы взяли с собой Вещь. Но её маленький друг решительно не захотел пойти, сказав, что будет следить за Грейсоном. Дворецкий действительно не внушал доверия, как, впрочем, и любой из тех, кого Уэнсдей видела впервые. Но быть на чеку по-прежнему оставалось самым полезным из инстинктов, тем более, что где-то рядом бродит псих или несколько ему подобных, которые спят и видят, как её укладывают в гроб. И хотя Аддамс была уверена, что ей бы там понравилось, отправляться так быстро в последнее путешествие не планировала. А менеджер сначала хотел со злости ещё заломить цену, но наткнулся на хищный взгляд тогда ещё смотревшей на него Уэнсдей, и решил, что лучше двести долларов в кармане, чем черенок от швабры в заднице. Зная его жену...
— Отличный выбор, — произнёс он, смотря мимо Ксавье и, как тому показалось, на Аддамс, но это было не так. В тот момент в подсобное помещение, дверь которого располагалась в стене, на которой висел телевизор, шёл администратор, и менеджеру пришлось сделать вид, будто он работает с клиентом. — Вашей девушке будет к лицу.
И, не оборачиваясь, мужчина потянулся рукой назад и достал с полки с товарами розовые меховые наушники, вызвав недоумение и ужас, как у Ксавье, так и Уэнсдей, которая тоже повернула голову. Торп зря думал, что она не слышала, что он говорил менеджеру, чтобы убедить того раскрыть информацию, ещё как слышала, и решила посмотреть, достигнет ли он успеха, действуя таким образом. Мысленно, она оценила его выдумку на два с половиной балла. А сейчас и вовсе её оценка упала до единицы.
— Что?.. — сорвалось с губ Ксавье.
— С вас двадцать долларов, — ответил менеджер. А потом немного наклонился вперёд и шёпотом произнёс. — Мне нужна дата.
Реакции не последовало. Торп ещё меньше стал понимать из того, что происходило. Он был готов повторить предыдущий вопрос, когда из-под его рук стал выскальзывать конверт. Не распыляясь на объяснения, менеджер нашёл то, что ему было необходимо, и стал что-то печатать на компьютере под стойкой. Краешек экрана раскрыл тайну его действий: мужчина производил поиск по учётным записям, отсортированным по датам, кто оформлял отправку посылки. И тогда пазл потихоньку стал складываться. Уэнсдей поняла раньше, чем Торп, поэтому отвернулась, потеряв интерес. Похоже, глупый план Ксавье сработал.
«Почему»? — подумалось девушке.
А Торп взял в руки розовые меховые наушники и усмехнулся, представив, как бы они смотрелись на Уэнсдей, а затем произнёс:
— У вас нет таких же, но чёрного цвета?
— А?
— Нужен чёрный.
Оторвавшись от монитора, менеджер в очередной раз поправил очки, смерив Ксавье недовольным взглядом, забрал наушники и стал искать нужный цвет. И нашёл он не сразу, отчего настроение мужчины стремительно стабильно ухудшалось. И даже сто восемьдесят долларов навара в итоге не радовали его. Кинув меховые наушники чёрного цвета на стойку, менеджер продолжил смотреть информацию в компьютере, а затем что-то написал на бумажке, говоря вслух:
— Двадцать долларов.
Придавливая деньги ладонью, Ксавье несколько проскользил ей по поверхности стойки, попутно убирая мешающие это делать наушники, и приподнял её часть, когда менеджер протянул руку, чтобы забрать деньги. Бросив их куда-то внутрь стойки, мужчина подал небольшой листок, прикрывая его большей частью ладони, чтобы не было видно, что именно он передаёт: сдачу или просто бумажку. Снова оглянувшись на него, Аддамс отметила, что менеджер вёл себя спокойно и уверенно, словно не в первый раз делал нечто подобное. И в этот момент Ксавье, прочитавший имя на бумажке, повернулся к Уэнсдей, сравнившись с ней по бледности лица, и сказал:
— Дюпен.
Брови Аддамс едва заметно дёрнулись, а губы непроизвольно приоткрылись. Она не сильно надеялась, что имя будет настоящим. Но это... над ней насмехались наглым образом, выбрав в качестве псевдонима фамилию детектива из произведения Эдгара Аллана По.
— Кто зарегистрировал отправку посылки? — спросила девушка, обратив недобрый взор на менеджера.
— Это...
— Я хочу слышать только ответ на свой вопрос, — ловко заведя руку под поверхность стойки с внутренней стороны, Уэнсдей довольно быстро и точно схватилась за рукоять ножа для резки бумаги, запомнив, куда мужчина положил его, когда они только подошли. Остриё оружия Аддамс направила на менеджера и продолжила: — А заикнёшься ещё про деньги — останешься без пальцев.
Имея в руках оружие, Уэнсдей выглядела опасно, поэтому и угроза казалась более реальной, чем если бы она произнесла её с устрашающим видом. Встав позади неё, Ксавье покачал головой, видя, что менеджер хочет возразить, говоря тем самым, что не стоит, но тот его не послушал.
— У меня здесь есть тревожная кнопка...
— Ты не успеешь ей воспользоваться.
Этот тон... Она не только не испугалась, но и проявляла крайнюю, по мнению менеджера, степень пренебрежения. И этот взгляд! От него по телу прошёлся мерзкий, сводящий кости холод. Мужчина нутром ощущал себя помещённым в морозильную камеру. Казалось, его дыхание тоже заледенело, потому что, когда он хотел ответить Уэнсдей, то закашлялся, едва не задыхаясь. И в этот момент менеджер испугался. В Берлингтоне часто происходило что-то пугающее, наподобие загрызенных дикими животными охотников или внезапное крушение катера на спокойной озёрной глади, но изгоев здесь почти не было. Менеджер, может и встречал их прямо за этой стойкой, но ощутить на себе их силу ему пришлось лишь один раз. И сейчас он решил, что наступил второй раз. А на самом деле мужчина всего-то стал жертвой талантливой манипуляции Уэнсдей Аддамс.
— Рон Никлсон, — произнёс менеджер, сосредоточив взгляд на ноже в руках девушки-изгоя.
Он решил, что если отвечать быстро на вопросы Уэнсдей, она удовлетворится и уйдёт, оставив его целым и невредимым.
— Где его найти?
— Не знаю, где он живёт, — ответ не пришёлся по вкусу Аддамс, поэтому она угрожающе поводила ножом в воздухе. Тогда мужчина добавил: — Иногда во время каникул из-за наплыва туристов с детьми, он подрабатывает на шоколадной фабрике.
Больше мужчина ничего не знал. А Уэнсдей и этого было достаточно. Прихватив с собой нож для резки бумаги, припрятанный во внутрь рукава, она молча развернулась и последовала к выходу. Ксавье было поспешил за ней, но вернулся забрать меховые наушники. Уже на улице, когда Торп догнал свою спутницу, он осторожно, не являя присутствия, надел на неё наушники, но не успел убрать руки, которые моментально оказались схвачены Аддамс, успевшей развернуться и теперь стоявшей к нему лицом.
— Ай-ай, больно! — вскрикнул Ксавье, вырывая свои руки из её крепко сомкнутых пальцев.
— Зачем это? — Уэнсдей сняла наушники.
— Я купил их принудительно, так не пропадать же? Тебе идут, кстати.
— Никто не просил тебя их покупать.
— А что ещё было делать? Нам же нужна была информация.
— Я могла узнать всё, что необходимо, по-своему, если бы ты не вмешался.
— Да, конечно! И в итоге, ты и сделала всё по-своему.
Светофор загорелся зелёным, но ни парень, ни девушка не сдвинулись с места. Выудив нож из-под рукава, Уэнсдей положила его в сумку, всё ещё держа наушники в руке.
— Иначе мы бы ничего не добились, следуя твоему глупому плану.
— Я поверить не могу, — отведя взгляд в сторону, Ксавье плотно сжал скулы, ощущая, что начинает закипать от гнева. Что бы он ни делал, Аддамс отмечала лишь то, в чём он не преуспел. — Глупый план? Это был рабочий план! Если не считать того, что противник не оказался идиотом, чтобы сообщить своё истинное имя, всё получилось.
— И это удивительно. Любой на месте менеджера взял бы деньги и ничего не рассказал. А этот нет, хотя натура у него гадкая, что видно с первого взгляда.
— Наверное, ты напугала его, я не знаю. Просто хорошая командная работа.
Не имея понятия, почему его слова звучали, как оправдание, Ксавье потоптался на месте, желая куда-нибудь скрыться от обвиняющего взгляда Уэнсдей. Обвиняющего?..
— Мои заслуги не являются темой обсуждения. Ты привёл меня сюда без Вещи, чтобы тот не смог нарушить твои планы.
— И какие же у меня были планы?
— Ты не хотел, чтобы я сама выудила нужную информацию, почему? — ответила вопросом на вопрос Аддамс.
— Я же говорил, чтобы ты не привлекла ненужного внимания со стороны властей. Здесь не церемонятся с изгоями, которые могут представлять опасность. А твои методы... они могут создать неправильное впечатление. Я просто хотел защитить тебя.
— Мне не нужна защита.
— Да, да, я знаю, ты не хочешь принимать чью-либо заботу, — сам того не ожидая, Ксавье улыбнулся, да так тепло, что на душе хорошо стало. Ему. — Но это не значит, что другие должны перестать заботиться о тебе.
— Или под видом мнимой заботы втираться в доверие, уводя с верного пути, а потом вонзить нож в спину. Вся эта история с конвертом наводит меня на мысли, что оказаться её частью мог либо талантливый скрытый манипулятор, либо полный идиот. И чем больше я думаю об этом, тем меньше мне кажется, что здесь имеет место второй вариант.
Слова Уэнсдей заставили Ксавье измениться в лице. Она подозревала его.
Опять. И Торп не мог понять, что такого сделал на этот раз, что Аддамс вновь подумала на него. Но данная мысль занимала его в меньшей степени, чем осознание того факта, что между ними всё та же пропасть, что и несколько месяцев назад, когда Уэнсдей только приехала в Невермор. С тех пор она позволила себе сблизиться с некоторыми местными ребятами, хотя сама бы ни за что не призналась в этом, но только не с ним. Ксавье Торп по-прежнему был для неё далёким чужим незнакомцем.
— Поверить не могу, — с горечью произнёс он после недолгого молчания. Сглотнув подступивший к горлу ком, он продолжил: — После всего, что мы пережили вместе, ты всё ещё мне не доверяешь. Почему? Я думал, мы уже доказали, что можем положиться друг на друга. — Ксавье сделал шаг к Уэнсдей. — Я думал, ты знаешь, что я на твоей стороне. Но ты нет, ты... — парень эмоционально взмахнул рукой. Боль сдавила внутренности, мешая говорить. Возведя взгляд к небу, он через силу вздохнул грудью, ощущая, как словно скованная огромными цепями она печально ныла, не давая возможности продышаться морозным воздухом и хоть немного почувствовать облегчение. — Ты получаешь удовольствие, мучая меня? Скажи, что это не так. Потому что если да, я хочу, чтобы ты уехала из моего дома.
Светофор снова сменил цвет, но теперь уже на красный. Но Ксавье всё равно пошёл по пешеходному переходу, не оборачиваясь. Сильного движения по-прежнему не было, хотя машин на улице прибавилось. Оглушительный звук сигналившего ему автомобиля, который не планировал тормозить, заставил Торпа ускориться, чтобы не оказаться под его колёсами. Парень шёл вперёд, даже бежал, не оборачиваясь. А Уэнсдей не спешила. Дождавшись зелёного света, она довольно быстро пошла вслед за Ксавье, но не пыталась его догнать. Сердито поджав губы, Аддамс до треска сжимала в руке меховые наушники и изредка поднимала расстроенный взгляд на спину парня. И тогда аксессуару, призванному защищать от ветра и холода её уши, становилось совсем не сладко.
Уже на подходе к дому, Ксавье замедлился, давая возможность Уэнсдей себя догнать. За время одинокой прогулки он смог усмирить свои эмоции, но только до уровня, чтобы не показывать их всем вокруг. Внутри у него по-прежнему бушевала страшная буря из сталкивающихся друг с другом и борющихся между собой чувств. И так каждый раз. Как бы сильно Уэнсдей не ранила его, Ксавье чувствовал, как в такой же ожесточённой борьбе насмерть каждый раз необъяснимая, неотвратимая и ничем не вытравляемая любовь к ней побеждала постоянных союзников — злость и боль. И это началось не в тот день, когда Аддамс переступила порог Невермора. Она запала ему в душу ещё когда им было по десять. Непохожая на других девочек её возраста, Уэнсдей вызывала интерес, а после недолгого общения Торп и вовсе не смог стереть из памяти образ. Невозмутимость внешним миром в сочетании с не по годам развитым умом и способностью устрашить своими мыслями и действиями тех, кого бы ей самой следовало бояться, не могли не восхищать. В ней не было страха, не было слабости и хрупкости, как в других, а нарочито пронзительно печальный взгляд, приглушённый голос, чей размеренный тембр напоминал тиканье стрелки механических часов — такой же безэмоциональный, но глубокий, словно скрывающий за собой весь спектр чувств от чужих и от самой себя — вызывали внезапный, неясно откуда взявшийся трепет, от которого становилось приятно на душе. Как летний июльский дождь Уэнсдей Аддамс окропила его жизнь, оставив след на долгие годы. К тому времени, когда его стали замечать девушки, Торп всё ещё не мог выкинуть её из сердца и памяти. Неосознанно, он влюблялся в тех, кто чем-то был похож на Уэнсдей, но надолго его никто не увлёк. Они не могли сравниться с ней... Взглянув на девушку, которая теперь шла с ним рядом, Ксавье глубоко вздохнул, думая о том, как-то, что должно было остаться лишь детской влюблённостью, переросло в такое сильное чувство. Когда они поднялись на крыльцо, Ксавье развернулся вполоборота к Уэнсдей и, проклиная себя за то, что вновь идёт первым на примирение, произнёс:
— Я...
Не замедляя темпа, Аддамс открыла дверь и вошла в дом, не дав ему возможность ничего более сказать. И Торпу не оставалось ничего, как последовать за ней. Но пройдя короткий проход, он чуть не сбил с ног резко остановившуюся у него на пути девушку.
— Что... — начал говорить Ксавье и запнулся, быстро соображая, куда он попал.
Со всех сторон доносились ритмичные звуки игравшей песни исполнительницы Рианны, а в центре лестницы, ведущей наверх, с верёвочной шваброй в руках пританцовывал Грейсон. Вернее, ещё как танцевал! Облегающий тёмно-бордовый шерстяной джемпер и тёмно-синие обтягивающие джоггеры подчёркивали его фигуру, позволяя неплохо рассмотреть подкаченное тело. В обычное время Ксавье никогда не замечал, что дворецкий находился в хорошей физической форме. Зная его большую часть своей жизни, Торп едва ли мог сказать, что Грейсон как-то изменился за годы, проведённые с ним. Только разве что борода стала чуть гуще. А вот отец Ксавье постарел. Может, потому что они не так часто виделись, как хотелось бы парню, поэтому так отчётливо бросались в глаза появившиеся морщины на его лице.
...Cause I may be bad
Потому что я могу быть плохой,
But I'm perfectly good at it
Но я чертовски хороша в этом.
Sex in the air
Воздух наполнен сексом,
I don't care
Мне наплевать,
I love the smell of it
Мне нравится этот запах.
Sticks and stones
Палки и камни
May break my bones
Могут сломать мне кости,
But chains and whips
Но цепи и плети
Excite me
Возбуждают меня...
Чувство ритма Грейсона не было тем, что заставило Уэнсдей остановиться в дверях и созерцать разворачивающийся перфоманс с широко распахнутыми глазами, хотя и сыграло немаловажную роль. Её удивил Вещь, который, устроившись на постаменте у начала перил, пытался повторить движения дворецкого.
— Интенсивнее проворачивай бёдра, — вдруг воскликнул Грейсон, не стесняясь в полной мере показывать свою пластичность. — Или что-то там у тебя... Не ты подстраиваешься под музыку, а мелодия должна струиться в ритме твоих движений.
Вещь честно пытался повторить за дворецким, хотя непонятно, для чего ему было это нужно, но терпел неудачи и падал, запутавшись в собственных пальцах. В очередной раз поднявшись, он раскрыл непреднамеренную слежку и сразу же спустился с перил на ступеньки, добрался до левой ноги дворецкого и стал дёргать его за штанину, привлекая внимание.
Cause I may be bad
Потому что я могу быть плохой,
But I'm perfectly good at it
Но я в этом мастер.
Sex in the air
Воздух наполнен сексом,
I don't care
Мне наплевать,
I love the smell of it
Мне нравится этот запах.
Sticks and stones
Палки и камни
May break my bones
Могут сломать мне кости,
But chains and whips
Но цепи и плети
Excite me
Возбуждают меня.
— Что такое? — повысив на пару тонов, так, чтобы не сорваться на крик, голос, произнёс Грейсон.
А затем резко обернулся, увидев с удивлением пялившихся на него парня и девушку, перестал танцевать и развернулся к ним лицом, выражая всем своим видом лёгкое недовольство.
— Молодняк... А что, прогулки до заката и под луной вышли из моды? Солнце даже не начало пробовать садиться за горизонт, а вы уже дома.
Ответом ему служило молчание. Хлопнув в ладоши, мужчина заставил музыку остановиться, и стало совсем тихо. С сожалением глянув на Уэнсдей, Ксавье сказал:
— Я буду в мастерской, — и пошёл в правое крыло дома, не раздеваясь.
Проводив его взглядом, Грейсон обратил взор на Аддамс, собираясь спросить, что она успела сделать юному хозяину, когда заметил следующее: внимание девушки привлекла необычная находка. Вернее, самая обычная для тех, кто любит и чтит традиции Рождества — омела. Но в данном случае увидеть подвешенный цветок над входом действительно было странно, потому что ни вчера, ни сегодня утром он не висел. И это единственное, что добавилось в дизайн холла.
— Что, милая, застыла? Заблудилась в узком проходе? Понимаю, здесь так много дорог: налево пойдёшь — в кухню попадёшь, наверх пойдёшь — с тоски в комнате помрёшь, а направо... Туда точно лучше не ходить. Но и на месте оставаться... будь поосторожнее. Говорят, если долго стоять под омелой, кто-то обязательно подойдёт и поцелует.
Брови Грейсона хитро дёрнулись. Он насмехался над ней. Но Уэнсдей была не из тех, кто мог промолчать в ответ на насмешку. Она не лезла за словом в карман и собиралась доказать это, когда внезапно кто-то постучал в дверь.
— О! А я говорил, чтобы ты под омелой не стояла, — тут же оживился Грейсон. — Вот уже кто-то ломится.
Обойдя девушку, дворецкий кинулся открывать дверь. Он встал весьма удобно для Уэнсдей, желавшей рассмотреть того, кто пришёл, не загораживая дверной проём. А там оказался парень лет двадцати с огромной сумкой наперевес. Увидев его, Грейсон воскликнул:
— Джейкоб, ты точнее моих часов! Много сегодня принёс?
— Да, сэр, — тихо ответил парень. — Очень много разных писем и большой конверт на имя Ксавье Торпа.
— Конверт? — сорвалось с губ Аддамс, отчего мужчина и парень обратили на неё взоры. — Покажите.
— Не забывай дышать, милая, это ежегодный поздравительный конверт от семьи его матери, — объяснил дворецкий и расплылся в улыбке, потому что ему в голову пришла великолепная идея. — Кстати, Джейкоб, хорошо, что пришёл, иначе случился бы очередной кризис веры в волшебство Рождества. У меня, конечно. Познакомься, это мисс Аддамс. — Мужчина указал на рукой. — Бедная девушка стоит под омелой совсем одна, когда впору быть там с парой. И выйти не может, её удерживает подлое растение. Не хочешь помочь девушке поцелуем?
Бросив взгляд на Уэнсдей, которую явно раздражали слова и действия дворецкого, парень, поспешно закрыл свою сумку и, потоптавшись на месте, будто желая избавиться от покалывающего ощущения, возникшего в разных участках тела почти одновременно с тем, когда он встретился глазами с Аддамс, быстро проговорил:
— Можно я пойду?.. У меня много ещё работы...
— А за деньги? Аха, — достав из кармана пять баксов, Грейсон отдал их Джейкобу. — Держи, это на чай.
Взяв деньги, Джейкоб поблагодарил и поспешил убраться прочь. Закрывая за ним дверь, Грейсон расплылся в хитрой улыбке, придумав новую шутку, но его ждало разочарование: шедевру не по судьбе было явиться на свет в эту минуту, потому что Уэнсдей успела уйти, а вместе с ней из вида исчез и Вещь. Разочарованно вздохнув, Грейсон направился в сторону мастерской Ксавье, застав парня сидящим на полу перед пустым холстом. Весело презентовав ему конверт, присланный родственниками, дворецкий, игнорируя депрессивный настрой Торпа, осведомился, когда подавать, судя по времени, ужин, но тот ответил, что неважно, и вообще, он будет есть здесь. И хотя Грейсону не понравился его настрой, настаивать мужчина не стал, оставив парня одного. Подозревая и раньше, что Ксавье и Уэнсдей поссорились, теперь дворецкий лишь утвердился в своих выводах. И уже не в первый раз за последние двадцать четыре часа. Но лезть в подростковую драму Грейсон не планировал, поэтому не мог лучше выдумать решения, как оставить в покое и парня, и девушку.
Уэнсдей злилась. Мечась по комнате, она на повышенных тонах выражала Вещи своё мнение по поводу пользы от его вероломного предательства, заключавшегося в том, чтобы остаться в доме и развлекаться с дворецким, пока ей пришлось прибегать к сомнительным планам, чтобы продвинуться в расследовании. Её маленький друг пытался отчаянно оправдаться тем, что втирался в доверие к Грейсону, но его грубо игнорировали. В какой-то момент Аддамс резко успокоилась и села на кровать, взяла в руки телефон и отослала Инид фото, сделанное утром. Ответ пришёл быстро и содержал следующее: «Какая котик! А где ты нашла столько снега?» Не думая долго, Уэнсдей коротко ответила «путешествую», не желая выдумывать трёхэтажную ложь. Потом она переоделась и села за стол, но не писать текст для своей новой книги, а чтобы составить схему на основе уже имевшейся информации. Печатная машинка занимала много места, поэтому Уэнсдей пришлось сидеть в неудобной позе. Впрочем, ей было всё равно, ведь она была слишком увлечена тем, что делала. А потом Грейсон сообщил, что ужин будет через двадцать минут. И Аддамс была пунктуальной, поэтому пришла вовремя, хотя сначала ей показалось, что ей следует подвести часы на своей руке, потому что оказалась в столовой раньше всех. Вскоре Грейсон принёс еду на две персоны и расставил всё на столе, но не так, как в предыдущие разы — напротив друг друга на разных концах — а с одного края и на середине, чем вызвал недоумение у Уэнсдей, но вслух она ничего не спросила. Стоя у камина, девушка смотрела на его отблески и ждала, когда придёт Ксавье. За короткое время она успела понять, что в доме есть некоторые правила, которые всегда соблюдаются: огонь в камине гасится в половине одиннадцатого, приёмы пищи происходят в столовой приблизительно в одно и то же время или тогда, когда скажет хозяин, и непременно все должны собраться, иначе трапеза не начнётся, в некоторые комнаты нельзя заходить без разрешения, если что-то нужно из еды или бытовых принадлежностей, нужно сообщить дворецкому, всю одежду, которой необходима стирка или чистка необходимо оставлять на стуле возле двери. Возможно, это должно было отлично работать, когда Ксавье был ребёнком, чтобы держать его в узде, но сейчас... Уэнсдей ощущала давление распорядка, но не могла сказать, что ей не нравилось. Скорее, она даже была довольна, потому что не было ненужной суеты. В доме царили размеренность и покой. Можно было оставаться наедине с собой столько, сколько хотелось, ведь без особой надобности тревожить тех, кто отдыхает у себя в комнате, тоже нельзя, ведь если те захотят компанию, то смогут найти её, выйдя в столовую или гостиную. Это являлось очередным правилом. В общем, её никто не беспокоил, и для Аддамс лучшего варианта не получилось бы найти у самого талантливого изыскателя.
— Вы не собираетесь ужинать, юная леди?
Обернувшись на голос Грейсона, Уэнсдэй с удивлением глядела на него, усевшегося в середине стола и держащего в руках столовые приборы. До её приезда он почти всегда принимал пищу вместе с Ксавье, тот говорил, но после того, как девушка оказалась гостьей в их доме, сейчас впервые сел за стол.
— Что это значит?
— Решил составить тебе компанию.
— Мне не нужна компания.
— Рад, что смог сделать так, чтобы тебе было неприятно, — Грейсон довольно улыбнулся. — Присаживайся.
Театрально взмахнув рукой, дворецкий выжидающе, как хищник, смотрел на неё. Подойдя к столу, Аддамс не спешила садиться. Скрестив руки на груди, она, вопросительно глядя на дворецкого, произнесла:
— Мы будем ужинать вдвоём?
— Почему же? Вещь тоже тут. Так что, можно сказать, нас трое.
— Я не об этом спрашивала.
— Тогда, вероятно, нужно лучше формулировать, чтобы другие понимали, о чём ты спрашиваешь, милая.
— Я вам никакая не милая.
Отвернувшись в сторону входа в столовую, Уэнсдей продолжала стоять. Но там было пусто. Даже если кто-то и был на подходе, дом хорошо скрывал звуки его приближения.
— Это так необычно, мисс Аддамс, — снова заговорил Грейсон, — принимать пищу стоя. Чем ещё удивите? Не отвечайте, я угадаю: пьёте лёжа. Но будьте осторожны. Господин Ксавье рос по большей части спокойным ребёнком, так что делать сердечно-лёгочную реанимацию я не обучен.
— Лучше пусть я захлебнусь, чем кто-то будет дышать мне рот-в-рот, — после этих слов девушка наконец села за стол. — И определись уже, как ко мне обращаться: на «ты» или на «вы».
— Я определился, что мне нравится чередовать.
Больше особо мужчина и девушка не распылялись на беседу. Уэнсдей молчала, погружённая в какие-то свои наверняка мрачные мысли. Поэтому единственное, что сказал ещё Грейсон, была ремарка о небольшой библиотеке, где можно найти книгу на вечер. А потом добавил, что может сварить какой-нибудь горячий напиток по её желанию, но, похоже, его слова не услышали.
После ужина Аддамс провела немного времени в гостиной, которая отличалась от столовой тем, что была меньше размером, и имела больше удобных кресел и два миниатюрных диванчика. Сидела и смотрела на огонь, а потом внезапно встала. Её тело словно потеряло способность двигаться, потому что она довольно долго оставалась недвижимой. Вообще-то, Уэнсдей не особо заботилась о чувствах других, но сейчас ей было тревожно из-за Ксавье. Не надо обладать высокой степенью эмпатии, чтобы понять, что он обижен. Сначала девушка вовсе не собиралась с этим что-либо делать, но когда он не пожелал прийти на ужин, её задело. Осознавая, что была, возможно, не права, когда обвинила его в сговоре с преследователем, Аддамс и помыслить не могла о том, чтобы принести извинения. Но ощущение, требовавшее сгладить углы, не позволяло себя игнорировать. Поэтому так не хватало решимости сдвинуться с места, ведь, делая то, что обычно ей было несвойственно, она руководствовалась не искренним намерением.
«Какое разочарование... От себя самой тошно. Вот к чему приводит чрезмерное общение с окружающими. Они душат тебя тошнотворно-приторным вниманием, не давая возможности наполнить лёгкие свежестью. И, задыхаясь, только и остаётся впустить в себя испарения, которыми наполнены их тела, чтобы просто выжить. Они подобны зоману. Тяжесть в груди, затруднённое дыхание, туман перед глазами — ощущается слабость во всём теле. Размякши, оно больше не принадлежит тебе. Остаётся только безвольно наблюдать за его последними потугами показать, что в нём есть остатки жизни, есть кому кинуть спасительный баллон с кислородом. Но тело не способно мыслить, анализировать. Оно следует заложенными веками эволюции рефлексам, и потому не способно понять, что сейчас даже капля чистого, такого привычного кислорода, токсичнее для него, чем любое даже самое ядовитое вещество. Любое действие или бездействие приведёт лишь к одному результату. И в таком случае я должна выбрать действие».
Нетвёрдой походкой Уэнсдей покинула гостиную, направляясь в мастерскую к Ксавье. Спускаясь вниз по лестнице, она услышала музыку, которая доносилась оттуда. Слова стали различимы, только когда Аддамс оказалась совсем рядом с дверью.
...And I, I never needed to lie
А у меня, у меня никогда не было нужды лгать
Can't you see I believe in my heart when I'm saying
Разве ты не видишь, что мои слова от всего сердца, когда я говорю
It's love that you see, you're just the one for me, I'm praying
То, что ты видишь, — это любовь, ты единственная, за кого я молюсь...
Войдя внутрь, Уэнсдей застыла на пороге, осматриваясь. Всюду были рисунки. Ксавье сидел на полу, сложив ноги по-турецки, перед холстом и рисовал. Музыка была громкой и наполняла всю мастерскую, потому парень не услышал, что Уэнсдей тоже теперь тут. Пройдя по комнате, она продолжала бросать хмурые взгляды вокруг, видя на большинстве из них своё чёткое и на некоторых слегка размытое изображение, пока не подошла совсем близко к парню, имея возможность рассмотреть над чем он работал. Картинка не была завершена, но Аддамс распознала часть витрины книжного магазина, который они проходили днём. и омелу, висевшую над входом. Память не стала кокетничать и моментально подкинула горстку отпечатанных в ней, как фотографии на проявочной плёнке, событий. Он хотел поцеловать её тогда. Аддамс была уверена в этом. В прошлый раз, когда она кого-то поцеловала, тот оказался монстром. Было печально и поучительно.
— Слишком много ярких красок в сравнении с другими рисунками.
Ксавье вздрогнул, не ожидая услышать чей-то голос кроме солиста группы «Бостон». Вмиг всё тело напряглось, а пальцы, державшие кисть, ослабли. Боясь, что уронит невзначай, Торп аккуратно положил её поверх палитры и с силой сжал пальцы одной руки, ладонью другой, посчитав, что это поможет им вновь нормально функционировать.
— Потому что картина не из моих видений, — ответил парень спокойным тоном, лишённым каких-либо эмоций. Только бешеный ритм, с которым его сердце сейчас гоняло кровь, мог свидетельствовать против него. — Зачем ты пришла?
...Maybe I'm dreaming, don't want to wake up now
Может, я сплю, и я не хочу сейчас просыпаться
Baby, I love you, I always knew it somehow
Детка, я люблю тебя, я всегда это знал каким-то образом
Happened so easy, don't need to think it through
Это началось так просто, не хочу думать, что уже закончилось
It's not so amazing, been going so crazy for you...
Не так уж здорово настолько сходить по тебе с ума
Вместо ответа, Уэнсдей села на пол, спиной к спине Ксавье, но не касаясь его, в точно такой же позе, что и парень. Рассматривая рисунки снова, но уже более внимательно, она мысленно классифицировала их на те, что были навеяны видениями из снов, и созданные под эгидой вдохновения самого художника. Она хотела найти что-то совсем неочевидное, но дающее неплохую подсказку, как вычислить того, кто ей угрожал. Но рисунки оказались бесполезны. Некоторые из них и вовсе представляли собой бессвязные обрывки. Грубые и нарочито жирные штрихи продавили плотную бумагу, оставив на ней глубокие вмятины, словно рисовавший пребывал в состоянии истерии, стремясь запечатлеть увиденное, а не выставить напоказ красивую картинку для пустого созерцания окружающих. Уэнсдей это понимала. Её собственные видения часто вызывали похожую реакцию тела, неподконтрольную разуму.
— Я, наверное, должен извиниться, — продолжил говорить Ксавье, не дождавшись от девушки никакой реакции. — Но я не хочу. И если ты здесь ради этого, то можешь не терять напрасно время.
— Viscum album, она же белая омела, — проигнорировав слова Торпа, произнесла девушка. — Это растение-паразит. Оно присасывается корнями к стволам деревьев, забирая из них воду и микроэлементы, чтобы жить. Поэтому его листья так зелены и свежи в любой сезон. Но забирая полезные вещества, а в ответ отравляя древесину токсинами, омела убивает дерево, за счёт которого живёт. Это растение — монстр, хоть и не выглядит таковым. Вместо того, чтобы использовать его в сомнительных ритуалах, следовало бы вовсе избавиться от него, пока весь сад не попортило.
С трудом сосредотачиваясь на том, что Аддамс говорила, Ксавье не мог заставить себя пошевелиться или что-то произнести. Хоть они и не касались друг друга, парень ощущал её близость. Кожу от спины до кончиков пальцев словно кололи мелкие иголки, но сил отмахнуться от них не было. Ксавье хотел развернуться и, положив руки на плечи, наклониться к её шее, вдыхая аромат дикой мяты, смешанный с ванилью, исходящий от её волос, хотя и знал, что реакция последует незамедлительно, и он не будет ей рад. Облизав пересохшие губы, Торп всё же нашёл в себе силы ответить Уэнсдей.
— Кельтские друиды считали, что омела является источником жизни, раз её листья остаются всегда зелёными.
— Им следовало не пропускать биологию в школе, — слова Аддамс вызвали усмешку у парня, но только на несколько секунд. Сердце забилось сильнее от лёгкого прикосновения к его спине, которое можно было бы и не заметить, если бы Ксавье не ловил каждое колебание пространства вокруг. — И если говорить в целом о ритуале, то этот придуманный мужчинами гендерно-нормативный конструкт просто отвратителен. Любой может принудить девушку к поцелую, мотивируя невозможность отказа плохой приметой.
— Девушка тоже может принудить парня. В этом отношении под омелой все равны.
— У той девушки не получилось забрать у тебя поцелуй. Если бы ситуация складывалась наоборот, всё бы вышло.
— Думаю, это зависит от людей, оказавшихся в ситуации. Уверен, ты заметила, что я не пытался ни к чему «принудить», а наоборот, предупредил, чтобы избежать некомфортной для тебя ситуации.
Превозмогая слабость тела, Ксавье поднялся на ноги и очень медленно пошёл к столу. Он не видел, что после его слов Уэнсдей развернулась вполоборота, опершись ладонью о бедро, чтоб было сподручнее, и быстро окинула его хмурым взглядом, а затем вновь отвернулась. В этот момент предыдущая песня перестала играть и первые аккорды новой ворвались в пространство мастерской, как вода из жерла гейзера. Подойдя к столу, где стояли разные баночки с краской и другими жидкостями, а вместе с ними музыкальная колонка, Торп взял ветошь, намочил её растворителем и стал растирать им свою испачканную ладонь, бросая любопытные взгляды на Уэнсдей. Ему была непонятна цель её появления здесь. И Ксавье не хотел, чтобы она оставалась с ним сейчас, потому что его пугала глубина чувств к ней. Он мог поклясться, что раньше эмоции хоть и разрывали изнутри тело, но ему удавалось как-то держать их под каким-никаким, а контролем, сублимируя в рисунки. Но сейчас даже это не работало. Вернувшись после прогулки до почты, Торп решил для себя, что должен перестать искать возможности побыть с ней, поняв, что близость Аддамс лишь отравляет его. И тогда, он верил, станет легче, а его болезненная, неподдающаяся логике любовь к равнодушной холодной статуе, что сейчас сидела к нему спиной, окончательно и бесповоротно не сведёт с ума. И хотя Уэнсдей никогда не давала ему повода рассчитывать на взаимность, Ксавье почему-то продолжал надеяться. Разумом он понимал, что только хуже себе делает, потому что на каждый его шаг к ней, Аддамс отталкивала на два шага назад. И стоило терпеть столько боли ради призрачной надежды быть счастливым? Голос разума, мудрый, но почти не удостоенный уважения, твердил, что нет ничего абсурднее, чем так истязать себя. А сердце слушало только свой бесстрашный стук, замедляющийся и ускоряющийся в зависимости от того, чем одарила объект его любви. Уничтожила ли словом так, что ноги не несли, или расщедрилась на короткий заинтересованный взгляд. Сердце знало лучше. Но оно глупое и, вероятно, ошибалось.
— Если хочешь, я выключу музыку, — произнёс Ксавье, откладывая от себя ветошь.
— Не нужно. Она меня успокаивает.
...Judge Dredd, found dead, face down in Snoopy's bed
Судья Дредд, найден мертвым, лицом вниз в постели Снупи
Outside, Tweetie Pie's getting itchy on more supplies
Снаружи у Твитти Пая зудит по поводу дополнительных поставок
Meanwhile, Snow White gets ready for work tonight...
Тем временем, Белоснежка готовится к ночной работе
Почти не вслушиваясь в текст, Уэнсдей смотрела на один рисунок, привлекший её внимание. Там был нарисован скорпион, вокруг хвоста которого была обвита очковая змея. Они словно находились в пустоте, окружённые красными пятнами. Одновременно было жутко и завораживало.
— Эти рисунки нравятся мне больше, чем те, что я видела в Неверморе, — сказала Аддамс, вставая.
Встрепенувшись, Ксавье замер с кистью в руках, взявшись смыть с неё растворителем засохшую краску. К его ужасу девушка развернулась и пошла по направлению к нему.
— Я уеду, как только пойму, что сделала всё, чтобы найти преследователя, — продолжила девушка. — Помоги мне, если хочешь, чтобы это случилось быстрее. Ты хорошо знаешь местность, и я смогу быть непредвзятой по отношению к тебе, в отличие от Грейсона. Я сделала выводы из произошедшего сегодня и обещаю не строить теорий, руководствуясь внезапно навеянными порывами. По крайней мере, вслух.
— Ого, — улыбка сама собой расцвела на лице Ксавье. — Не хочешь ли ты сказать, что сожалеешь об обвинениях, которые предъявила мне после нашего ухода с почты???
— То, что хотела сказать, я сказала.
Снова отвернувшись, Уэнсдей подошла к холсту, над которым работал Торп незадолго до того, как она нарушила его уединение, и опустилась на колени, усаживаясь. Что она хотела увидеть, так всматриваясь в изображение? Ксавье не знал. Да и спрашивать не думал. Удивительно, ещё несколько минут назад он хотел избавиться от неё, а теперь снова желал, чтобы она осталась. И сердце радостно трепетало в груди. Но оно глупое, потому что вновь всё решило так, как ему было нужно. Игнорируя тихий шёпот разума, твердившего, что Аддамс думала лишь о том, какую выгоду сможет извлечь, придавив чуть-чуть ногой свою гордость и сделав шаг к примирению, оно предпочло заключить, что та думала о его чувствах и, понимая, как сильно ранила своим недоверием, просто дала знать, будто больше не думает о нём так плохо, как в момент их ссоры у здания почты. А это, в свою очередь, означало следующее: Ксавье Торп небезразличен этой девушке. И как ему было перестать надеяться?..
...As big bird spreads the word anybody with a heart votes love
Как большая птица распространяет известие, любой,
у кого есть сердце, голосует за любовь
Anybody with a heart votes love
Любой, у кого есть сердце, голосует за любовь
Anybody with a heart votes love
Любой, у кого есть сердце, голосует за любовь
Anybody with a heart votes love...
Любой, у кого есть сердце, голосует за любовь
Чувствуя на себе взгляд парня, Уэнсдей продолжала рассматривать картину. Если из большинства других при использовании дара Торпа что-то могло выскочить и укусить или ужалить, здесь в сюжете прослеживалась статичность. Поэтому она так заинтересовалась рисунком. Словно уловив ход её мыслей, Ксавье сказал:
— Я планирую ещё дорисовать, как падает снег. При анимации он будет лететь на того, кто будет находиться перед картиной. Если получится, конечно. Иногда мои способности не поддаются контролю и выходит не так, как запланировано. Грейсон сказал, что это потому что у меня нет гармонии с самим собой, поэтому посоветовал рисовать, включая музыку, но, кажется, мне не очень помогает.
Аддамс молчала. Внимательности, с которой она изучала картину, позавидовали бы даже самые знаменитые сыщики в мире, неважно, будь они реальными личностями или придуманными героями художественных романов. Её эго тешилось тем, что она сумела разгадать неочевидный секрет, скрытый на холсте. Дверь книжного магазина была чуть приоткрыта, а через стекло виднелся силуэт девушки. Он не выглядел серой безжизненной фигурой. Если смотреть прицельно, можно даже различить оттенок розового цвета и, конечно, чёрного. И Уэнсдей подумала, что изначально была нарисована девушка, а уже после поверх неё Ксавье добавил дверь. Если бы не оттенки цвета, от которого её мутило, Аддамс решила бы, что силуэт принадлежит ей. Но это не могла быть она. По лицу Уэнсдей скользнула тень разочарования, но Торп не заметил. Устав ждать реакции на свои слова, он занялся уборкой на столе. Впрочем, на её месте он, наверное, тоже бы промолчал. Тем более песня сменилась, и та, что играла сейчас, обычно вызывала в нём спокойствие, поэтому он любил рисовать под её аккорды. Выбрасывая из себя образы на холст, он снова очищался, а эта мелодия довершала процесс. Да, он определённо чувствовал себя иначе тогда.
...And hatred for all others,
Начинаешь ненавидеть всех остальных,
When awful people, they surround you.
Когда одни ужасные люди окружают тебя.
Ain't they just like monsters?
Разве они не похожи на монстров?
They come to feed on me
Приходят, чтобы скормить меня
Giant little animals...
Гигантским карликовым животным...
— Снег же не единственное, что будет приходить в движение, когда ты применишь к рисунку свои способности? — внезапно сказала Уэнсдей.
Было неясно, спрашивала ли она или скорее утверждала, поэтому Торп решил, что лучше ответить и подтвердил её предположения. Потом вновь комнату стало наполнять лишь соло Band Of Horses. Непроизвольно, Ксавье стал повторять вслух слова песни.
...A tree for all these problems,
По дереву на каждую из этих проблем,
And they can't find us for the moment,
И им нас не найти, хотя бы временно,
Then for all past efforts,
Еще по дереву на каждое прошлое усилие,
They're buried deep beneath our hearts,
Они зарыты гораздо глубже наших сердец,
Somewhere in our stomachs
Где-то в районе желудков...
— Я хочу посмотреть, как будет выглядеть анимация, когда ты закончишь, — произнесла Уэнсдей, вставая. Глядя ему в глаза, она добавила: — Я ухожу. И тебе советую. Мы уйдём рано.
И она, развернувшись, покинула мастерскую. Вслед ей полетело «спокойной ночи», на что естественно девушка никак не отреагировала. Вернувшись в отведённую ей комнату, Аддамс не спешила идти укладываться спать. Сев за печатную машинку, она сразу стала набирать текст, ощущая прилив вдохновения. Обороты речи, используемые ей в новом абзаце, вызывали у неё гордость. Сурово глядя на неумолимо спешащую стрелку на циферблате, Уэнсдей мысленно решила, что поработает ещё всего лишь двадцать минут, когда в дверь постучали.
— Войдите, — ответила девушка, продолжив печатать.
Это был Грейсон. Он пришёл забрать одежду, которую необходимо отправить в стирку. Взяв вещи, он не спешил уходить.
— В этом доме запрещено шуметь после одиннадцати часов вечера. Поэтому ты должна прекратить печатать сейчас. Морфей уже давно ждёт тебя в свои объятья.
— Любопытно, не хочет ли местная полиция заинтересоваться этим Морфеем. И я совсем не шумела. Стук клавиш не может быть громче музыки, доносящейся из мастерской Ксавье.
— Господин Ксавье давно выключил музыку, и теперь в тишине дома слышны лишь твои монотонные постукивания, от которых мигрень может развиться. Мистер Винсент Торп запретил шуметь в этом время, и правило должно быть исполнено.
— Вещь, ты видишь мистера Винсента Торпа? Я не вижу. И если с другими правилами я смирилась, то отказываться от возможности писать ради прихоти человека, которого тут нет, я не собираюсь. Двадцать минут, Грейсон.
Размяв плечи, Аддамс продолжила печатать. Её заявление не вызвало положительных эмоций у дворецкого, но он всё равно улыбнулся. Своим мыслям в большей степени. А потом сказал:
— Скажешь что-то господину Ксавье об отсутствие здесь его отца, и я обрею тебя налысо.
Моментально развернувшись, Уэнсдей, положив руку на верхнюю часть спинки стула, бросила на Грейсон скептически-недоуменный взгляд, на что мужчина жестом показал, что следит за ней, а затем вышел из комнаты. Непроизвольно фыркнув, Аддамс вернулась к работе.
— Изящные угрозы тоже своего рода искусство — не каждому дано превозмочь талант, доведя неогранённый алмаз до шедевра ювелирного дела, — произнесла она вслух.
Впрочем, тот божественный гений, посетивший её этим вечером, вдруг куда-то исчез. Строки в голове рисовались какими-то кривыми и бессмысленными. В конце концов, Грейсон своего добился: стук по клавишам прекратился.
Ксавье тоже ещё не спал. После разговора с Уэнсдей он чувствовал душевный подъём, который пробудил в нём желание... отдохнуть. Поэтому последние часы вечера парень лежал в своей кровати, слушая в наушниках музыку и думая о том, что скорей бы наступило завтра. Никогда раньше ожидание Сочельника не было для него чем-то особенным. Да, обычно, когда отец был дома, они делали всё то, что делают нормисы в этот день: ставили ёлку, украшали дом, приглашали гостей на ужин. В основном приходили те, кого Винсент Торп намеревался сделать своими клиентами. Ксавье всегда чувствовал себя белой вороной на подобных праздниках и даже был немного рад, что в этом году ему не придётся так проводить Сочельник. Он будет с девушкой, в которую влюблён. Учитывая, что завтра они отправятся на шоколадную фабрику, можно было спланировать действительно крутое свидание. Необязательно называть его так вслух... После похода на фабрику, можно совершить прогулку вдоль озера. И хотя Уэнсдей неромантичная по натуре, она останется впечатлена. Ксавье был в этом уверен. А потом можно будет зайти в ресторанчик, расположенный у пристани, или пройти дальше до кофейни «В гостях у Вилли Вонки», если она захочет. Программа насыщенная получалась, так что вероятность отказа была ниже обычного. С улыбкой думая, что завтра, возможно будет лучший день в его жизни, Ксавье не услышал, как вошёл Грейсон. Сев на кровать, мужчина легонько тронул парня за руку, заставляя обратить на себя внимание.
— Эй?! — встрепенулся Торп, снимая наушники. — Чёрт тебя дери, Грейсон! Ты меня напугал.
— Простите, господин Ксавье. Я хотел предложить вам сходить завтра на охоту. Как вам идея?
— Завтра?.. Э... Почему завтра?..
— Я подумал, что вы слишком много эмоций испытали с прибытием мисс Аддамс и им надо дать выход. Музыка хороший психотерапевт, но охота лучше. Там откуда я родом, все так говорят.
— Лучшим психотерапевтом всё же является непосредственно доктор, получивший диплом в Йельском Университете.
— И многих вы видели, кому помогли? — Грейсон улыбнулся. — Давайте сходим, господин Ксавье. Впрочем, ничего, если не хотите. Доброй ночи.
Дворецкий поднялся с кровати и направился забрать грязные вещи хозяина. Пока он занимался своими прямыми обязанностями, Ксавье пребывал в раздумьях. Он любил охотиться с Грейсоном, но прямо сейчас время было неподходящее. Подумав получше, Торп пришёл к выводу, что можно сходить совсем рано, до того, как Уэнсдей проснётся и поймёт, что их нет.
— Я хочу, — уверенно сказал парень. — Отличная идея пойти на охоту. Спасибо, Грейсон.
— Не за что, сэр.
Мужчина не скрывал радости. Закрывая дверь, он ещё раз пожелал хозяину «доброй ночи» и порекомендовал лечь спать прямо сейчас, ведь они уйдут, когда ещё не рассветёт. И парень не помедлил последовать мудрому совету своего дворецкого. И засыпал Ксавье с приятными мыслями, ведь Сочельник обещал быть лучше некуда.