Разбей свой нимб

20

Начать общение с Дайаной было проще простого хотя бы потому, что я ей в какой-то степени пригляделся. Думаю то, как я разглядывал её на встрече (скорее её метку, но она же не знала об её существовании) дало ей ошибочно понять, что она мне понравилась. Ну, на самом деле, она мне понравилась, но я скорее воспринимал её как объект для экспериментов, эдакий взгляд учёного на своего подопытного в надежде сделать великое открытие. Я понятия не имел, почему она хотела со мной дальнейших встреч, если уже была помечена самоубийством? Какой резон заводить новые отношения, если ты себя обрекаешь на скорую смерть? Не значило ли это, что она ещё не думала об этом, и самоубийство у неё будет спонтанным? Можно ли в таком случае его отменить? Или отсрочить на более далёкий срок? Случай с Егором доказал, что может пройти и больше недели, так что точных данных о сроке метки у меня до сих пор не было. Наконец-то у меня появится возможность исследовать этот феномен, а если ещё создать с ней доверительные отношения и учесть её потенциальное желание обсуждать все свои суицидальные переживания, я буду на седьмом небе от счастья (и плевать, что самоубийцы в рай не допускаются)!

У меня был один козырь в кармане, почему я мог смело с ней общаться на тему суицида, ведь мы с ней познакомились на портале, где именно ими и интересовались, и хотя я не хотел быть фаталистичным и навязчивым, тема самоубийства была достаточно уместной. Моё первое впечатление не ошиблось, она была достаточно закрытой и молчаливой, но не угрюмой и депрессивной, во всяком случае, для тех, кто ей был приятен. Со стороны казалось, что она ушла в мир грёз и творчества, ей проще было уткнуться носом в свой скетчбук, чем поддерживать разговор, но у неё также было чувство такта, так что в обществе она могла выжить, даже если её и считали фриком. И хотя я понимал, что интегрироваться ей непросто, для неё это не было болезненным.

Болезненными у неё были отношения со своим собственным телом. Так много девочек страдают из-за завышенных стандартов, которые диктует мода, готовые идти на отчаянные шаги, чтобы соответствовать этим нездоровым параметрам. К сожалению, этот капиталистический мир как никогда помешан на внешней стороне жизни, и неокрепшие умы и психически слабые люди часто загоняют себя в рамки навязанной красоты. Дайана тоже попала в эту категорию, и уже в школе вбила себе в голову, что толстая, и начала свой долгий и мучительный путь диет. И как это часто бывает, результат ей так понравился, что случались панические атаки, если она вновь набирала хотя бы несколько сотен грамм своего прежнего веса. И в итоге получила она нервную анорексию, бесполезную помощь психолога и кучу проблем с внутренними органами. Она до сих пор была больна, но уже признавала это, а лечиться совсем не хотела, её устраивало мало есть, её устраивало её тело, а всё остальное она готова была терпеть. То есть по её мнению, эти страдания оправдывались, потому что ей нравился результат. Позиция человека с деструктивным поведением равна форме скрытого суицида? Это тоже стоило выяснить.

Во всём остальном Дайана была вполне себе обычным человеком, она не была социофобом, чтобы по возможности избегать любого общества, хотя находиться в нём часто и добровольно она желания не имела. Но я чувствовал в ней какую-то нереализованную нишу внутри, которая со временем мутировала в пустоту. И хотя Дайана была вполне себе живой, эта пустота лишала её некой искры, и глаза её никогда не светились, даже когда она искренне веселилась. И опять же это говорило в пользу того, что она серьёзно задумывалась о том, чтобы добровольно лишить себя жизни. Хотел ли я стать для этого человека психологической поддержкой? Да. Хотя бы ради того, чтобы проверить, могу ли я влиять на её метку. Но в то, что я был послан в качестве «ангела» для меченых суицидом людей, я не верил, так что в их спасение соответственно тоже. Но мне нужно было изучить этот феномен на множестве примеров, чтобы составить свою собственную статистику. Это было непросто, и стоило концентрироваться на Дайане – человеке, который доверял мне, но при этом не нуждался в помощи. Это как пытаться объяснить выкупленному рабу, что он свободен и может строить ту жизнь, о которой мечтал. Но освобождённый раб при этом хочет только принадлежать кому-то, потому что не способен принять свою свободу как благословение. Так и Дайана, она жила в своей собственной больной реальности, и мир вне её реальности её совершенно не интересовал, хотя в подсознании она и знала, что её мир – ограниченный и уродливый. Заставить человека прекратить страдать невозможно, нужно осознать проблему, Дайана же проблемы не видела. Человек, который хотел наказаний, всегда получал их с лихвой. Мне же оставалось только наблюдать за кульминацией этой катастрофы.

Беда была в том, что я сам к ней чрезвычайно быстро привязывался, хотя меня всегда привлекали совершенно другие девушки – уверенные, самостоятельные, психологически уравновешенные, способные трезво рассуждать в любой ситуации, практичные и деловые. Дайана же до сих пор жила с родителями (но ей было всего двадцать лет), нигде не училась и не работала, и интереса к подобным вещам не выказывала. Она рисовала своих кавайных зверушек, чтобы справиться со своей нервозностью, и это было хорошо, но мне это казалось чересчур инфантильным. Она не строила планов и целей и избегала этих тем как огня. С семьёй её отношения были прохладными, хотя она и продолжала жить в родительском доме. Мать уже забила на неё, так как её анорексия уже была пятилетней болезнью без малейшего проблеска на исцеление. Дайана предпочитала всё своё свободное время (которого у неё было вдоволь, у неё не было никаких обязанностей по жизни) торчать в своей комнате и рисовать, либо сидеть в интернете. Но при этом она довольно часто встречалась со своими приятелями по сети, и таких приятелей у неё было достаточно, что всё же говорило о том, что коммуникативные способности у неё имелись. Она могла расплакаться прямо на улице, если увидела мёртвого голубя. Могла устроить истерику возле кассы самообслуживания, если у неё что-то не получалось. И могла впасть в мрачное молчание, кода ей что-то не понравилось. По всем параметрам, она была полной противоположностью моих идеальных отношений.

После попытки самоубийства я стремился к плодотворному одиночеству, чтобы преодолеть свои проблемы и не вовлекать в них посторонних (это была одна из причин, почему я расстался с Христиной). Я не планировал с ней ничего серьёзного, я находился в поисках себя и окружать себя ещё более неуверенными и заблудившимися людьми, у меня не было ни малейшего желания. Но так ведь будет проще? Думаю, я пытаюсь себя оправдать сейчас, что мне это было неинтересно, но я был одинок, и даже компания дикой и больной девчонки, которая уже была одной ногой в могиле, казалась чем-то необходимым на тот момент. У меня не было времени тянуть ситуацию, и если я был намерен раскусить тайны метки, нужно было действовать здесь и сейчас.

Когда после нашей второй встречи в кафе, где она пила один чёрный кофе за другим (объяснив, что в этом напитке всего две калории) я пригласил её к себе поиграть в компьютерные игры, она это поняла как намёк на что-то большее. Я был не против, моё либидо ещё не пришло в норму, но импотентом я не был. Секс с экстремально тощей девушкой – тот ещё подвиг. Сплошные острые углы, резкие повороты и страх что-то сломать. Но она была тёплая, энергичная и такая живая. Откуда эта яркая страсть в ней проснулась? В это время метка её была розовой и красной, что аурологи бы трактовали как повышенную концентрацию любви и страсти.

После секса я ощутил, что-то изменилось между нами. Вернее в её голове, а я просто поддался этому порыву и позволил ей прожить последние дни так, как она этого хотела. Может, в её жизни не хватало любви? Вероятно. В тот вечер она проявила настойчивость и осталась ночевать у меня (я не выгонял её, потому что был тактичен). И на следующий день она привезла чемодан с вещами. То есть, она просто решила начать со мной жить, и поскольку я не возразил, так оно и вышло. Это была дополнительная забота, но всё прямо шло ко мне в руки, оставалось только наблюдать и анализировать. Главное было оставаться равнодушным, любая привязка сейчас могла стать для меня ударом, потому что я знал, чем всё в итоге закончится. И закончится очень скоро. Мне казалось, что я подобрал бездомное, больное животное, чтобы облегчить его последние дни жизни, потому что понимал, оно никогда не выкарабкается с таким диагнозом. Беда была в том, что усыпить я её не мог, и вынужден был наблюдать за тем, как приближается роковой день. Но ведь в таких ситуациях ты всегда себя тешишь мизерной надеждой, а вдруг чудо случится именно сейчас? И то, что я едва знал этого человека, не облегчало моих страданий. Я старался включить в себе режим эгоистичного циника и обычного наблюдателя, меня не касались проблемы людей, которые меня окружают, и я просто следил за ними нейтральным взглядом.

Прожив с Дайаной неделю, я мог сделать кое-какие выводы насчёт метки. Метка ярче не стала, и я подумывал о том, что яркость указывает на интенсивность суицидальных мыслей – чем она ярче, тем скорее человек покончит с собой. В её творческих порывах абстрактные узоры обретали простые геометрические формы – звёздочки, сердечки, бантики, и это было так мило. Когда она спала, метка блекла, вероятно, во сне её жажда умирать была практически нулевой. Меня привлекал этот знак, я постоянно на него пялился, он как будто засасывал меня в странное царство теней и полутеней, которое был доступно лишь тем, кто призывал смерть на свой порог. И тень ложилась на моё лицо, и взгляд тянулся к тяжёлому карнизу, где я болтался в петле прошлой осенью, приветствуя пустоту. И я осознавал, что впустил её тогда, и пустота никуда не делась, преследуя каждый мой шаг и маня назад испить сию чашу до конца. Я понимал, насколько неправильно жить вместе двум самоубийцам, потому что вдвоём наши мысли о смерти образовывали что-то осязаемое, хотя я и был уверен, что преодолел жажду смерти. А если мыслить ещё глубже, получается, что только такие люди меня и будут окружать, пока я одержим своей больной идеей, своими дьявольскими галлюцинациями, своими попытками доказать себе, что здоров.

- Куда ты смотришь? – не выдержала она однажды, когда я впал в медитативную прострацию, так как её метка в тот миг была особенно притягательной по цветовой гамме.

- На твой нимб, - улыбнулся я натянуто. – Ты сегодня озарена своим привычным космическим блеском, что подчёркивает твою ангельскую красоту.

Я на самом деле говорил искренне, смакуя с какой-то экстатической агонией идею того, что перед смертью человек обретает неземную красоту, цвета метки сегодня были действительно насыщеннее, что настораживало. А ещё больше настораживало то, что мы с ней прожили больше недели, и я ничегошеньки не сделал, чтобы помочь ей отвлечься от суицидальных мыслей. После этого она долго на меня смотрела, и пустота в её глазах становилась угнетающей.

На следующий день я застал её после работы за неожиданным занятием – она резала свои руки острым лезвием. На самом деле, это не было так уж удивительно, ведь я до этого видел на её теле множество шрамов, и некоторые из них выглядели относительно свежими. Дайана практиковала селфхарм, когда жизнь казалась особенно невыносимой. Крови было не так много, но она почему-то была везде – на её одежде, на столе, на стенах, на полу, на ковре, на посуде. Скорее всего, она нервно бродит и всё трогает во время этих вспышек ненависти к самой себе. Не зря у неё никогда не было серьёзных отношений. Парни-то у неё периодически появлялись – встречались, всё как положено, но совместная жизнь с ней невыносима. Я понимал, что легче мне с ней не будет, так хотелось послать её ко всем чертям. Но что в этот момент было с её меткой? Та практически обрела плотность. Яркие неоновые лучи болезненно били по глазам, она как будто пульсировала своей собственной жизнью, пытаясь вырваться наружу. Я уставился на метку, как будто в ней одной концентрировалась жизнь, а весь мир вокруг был мёртв, мёртв, мёртв.

Потребовалась вся моя выдержка, чтобы прекратить тупо растворяться в энергии зловещего знака. Я обнял её и ждал, когда она насопротивляется, чтобы потом расплакаться. Я знаю, как чудотворно влияют объятья во время обычных женских истерик, и хотя тут имело место быть психическая болезнь, ход её мыслей я угадал верно. Метка при этом уже не ослепляла своими вырвиглазными оттенками, но всё также неистово пульсировала, отравляя всё вокруг своей искрящейся энергией, обесценивая всё пространство до серой и унылой преисподней.

Когда она пришла в себя после того, как я её напоил красным вином (она слабо сопротивлялась этому, там ведь калории), я ей сказал, что она всегда может мне позвонить, поплакаться, и что угодно рассказать. И я всегда её поддержу и пойму, и никогда не буду осуждать. Я знал, что людей, которые имели суицидальные наклонности не так просто разговорить. Проблема была в том, что она сама не всегда распознавала свои эмоции. - Ты мне сказал про мой нимб вчера, и это прозвучало как издевательство, потому что нет нимбов у таких ничтожеств, как я, я – просто пепел, горстка земли, дерьмо, от которого даже мухи улетают...

Самоповреждение обычно сопровождается заниженной самооценкой и ненавистью к себе, так что то, что она себя принижала и считала недостойной, всё это было по канону. Так почему она не лечилась, неужели она хотела чувствовать себя этим дерьмом? Я никогда не считал себя толковым психологом, но в последнее время жизнь не считалась с тем, что я считал или не считал, она просто подкидывала мне тяжёлые задания, которые я был обязан выполнить. - Дая, дорогая, у нас у всех есть душа, и все они равны перед высшими силами, нет недостойных людей, нет непрощённых людей, нет ничего такого, что мы не могли бы исправить. Каждый из нас достоин быть счастливым, и твой нимб, который я по-настоящему вижу – доказательство твоей прекрасной души, которая пылает чудесными цветами далёких вселенных. – Помолчав немного, я добавил (типун мне на язык). – И у тебя не только душа красивая, ты сама – красивая...и не толстая ты, точно тебе говорю.

Думаю, кто общается тесно с анорексичными людьми, знает, как такие слова как «толстый» способны вызвать волну ненависти к себе, и неважно в каком контексте потреблять это слово, оно всё равно будет действовать как красная тряпка на быка. Думаю, будет лишним описывать, в каких адских муках прошла эта ночь, но я пришёл к выводам, что в тот день Дайана была очень близка к самоубийству. Метка становилась реальной и объёмной, энергия в ней усиливалась, и я даже ощущал некий жар от неё, который, тем не менее, ощущался ледяным. Цвета становились интенсивнее, и их было великое множество, но их оттенки было проблематично описать человеку, не одарённому художественным талантом. И тогда я отчётливо увидел в ней и формы, я точно видел голые деревья, чьи ветки напоминали вены. Да, скорее всего, незадолго до суицида в ней можно даже прочесть метод, как именно человек наложит на себя руки. Дайане было суждено умереть той смертью, которую она уже неплохо отрепетировала при жизни. Я был уверен, что она в один прекрасный день вскроет себе вены. И хотя я понимал, что мыслить так – ужасно, но я обязан при этом присутствовать. Я тогда уже понял, что ничто не сможет её остановить, и она была не тем человеком, чтобы я энергично искал методы, как опровергнуть эту фатальную теорию.

Ах, нимбы и души самоубийц, размышлял я в ту ночь, орудуя тряпкой, чтобы ликвидировать учинённый ею беспорядок. Просто глупые сказки, в которые даже не верят наивные анорексички, торчащие от кавайных котят и медвежат. Как же было разорвать это проклятие и обрести вновь свою душу? Как именно отыскать свой путь в рай? Явно не окружая себя такими же бездушными созданиями, как я сам, которые выбрасывают на помойку великий космический дар – свою жизнь. Мы сами себя прокляли, и я осознавал свою чудовищную ошибку, только не было ли уже поздно её искупать?