Глава 34
Глава 34. Алмаз
– Вокруг розовых кустов, среди травок и цветов, – громко напевает Сибби, прыгая вокруг трех извивающихся тел, привязанных к стульям. – Пеплом, пеплом, мы упали ВНИЗ! – кричит она, пиная спинку стула Рокко на последнем слове.
Она орет так громко, что подпрыгиваю даже я.
Я страдальчески вздыхаю. Она пела эту песенку весь день, издеваясь над ними до такой степени, что Франческа официально обделалась.
Признаю, этот факт показался мне чертовски забавным.
Зейд позволил Сибби повеселиться и выудить из этих троих как можно больше информации – после того, как она поклялась на мизинчиках, перекрестилась и объявила, чтоб ей сдохнуть, если она убьет их. Как ни удивительно, она оказалась столь же искусна в психологических пытках, как и в физических, и заставила их молить о смерти, даже не прикоснувшись к ним.
У меня возникло впечатление, что в какой-то степени это произошло из-за ее ужасного пения, но я не стану огорчать ее.
За прошлую неделю она раздобыла список всех людей, которые каждый год посещают выбраковку – как зрителей, так и участников, других работорговцев, которые скупали девушек, и, конечно же, всю информацию, которую имеют Франческа и Ксавьер о Клэр.
– Рио Санчес, – поет Сибби. – Так и не скажешь, где он?
Франческа закатывает глаза, притворяясь, будто нисколько не напугана этой девчонкой, которая кружит вокруг нее словно голодная акула.
Но ей это не удается.
Сибби действительно жуткая.
– Я уже сказала, что не знаю, где он. Он помог сбежать ей, а потом скрылся. Это все, что я знаю, и, честно говоря, я бы с радостью выдала его тебе, потому что тоже хочу его смерти! – заявляет она, заканчивая речь раздраженным воплем.
Она раскраснелась и тяжело дышит. На ее лице застыли гнев, боль и разочарование. Следы макияжа потрескались и размазались, состарив ее как минимум лет на десять.
Похоже, она так и умрет с прыщами по всему лицу, и я нахожу в этом поэтическую справедливость.
Надуваю губы, стараясь не обращать внимания на острую боль, пронзившую мою грудь. Каждый раз, когда я думаю о Рио и о том, что произойдет, когда Зейд в конце концов доберется до него… мне хочется плакать.
Мои чувства к нему весьма запутанны, и я не уверена, что когда-нибудь смогу по-настоящему разобраться в них. Тем более теперь, когда я познакомилась с его сестрой и узнала, что эта злобная сука держала его в плену задолго до моего похищения.
Я сказала, что не буду чувствовать себя виноватой, когда Зейд поймает его. Но потом он меня спас, и теперь я не могу обещать, что буду как-либо останавливать Зейда… или что я не буду ничего испытывать по поводу его смерти.
– Ты хочешь его смерти потому, что он помог твоему Алмазу сбежать, или потому, что он предал тебя и оставил трещину в этом маленьком ледяном сердечке? – уточняю я.
Ее глаза пылают огнем, когда она смотрит на меня.
– Он был не более чем хорошим членом, – рычит она.
Я наклоняюсь к ней.
– Тебе приходилось угрожать ему убийством сестры каждый раз, когда ты хотела, чтобы он тебя трахнул?
Рокко фыркает, и Франческа обиженно поворачивает к нему голову. Он бледен, взмок и выглядит изможденным, но злость в его глазах не вызывает сомнений.
– Она перестала ему угрожать после первых пары лет, и думаю, лишь потому, что ему это надоело.
– Заткнись, мать твою! – кричит она, и ее лицо приобретает отвратительный пурпурный оттенок. Который не очень-то ей идет.
– Нет! Мы оказались в этой гребаной ситуации из-за тебя! – кричит он в ответ. – Потому что ты не смогла удержать эту глупую маленькую сучку в узде и отказалась от нее избавляться. А теперь полюбуйся, где мы!
Нижняя губа Франчески дрожит.
– Сидни стоила…
– Ни черта она не стоила! – рычит он.
– Нет, стоила!
– Или она просто хранила твои секреты, – сухо вклиниваюсь я.
Франческа вскидывает голову так быстро, что едва не делает себе одолжение, сломав шею.
– Что она тебе рассказала? – требует она с дикими глазами срывающимся голосом.
Я бесстрастно пожимаю плечами, ничем не выдавая себя. Сидни ни черта мне не сказала, но Франческе этого знать не нужно.
– Сидни знала? – с яростью спрашивает Рокко.
Глаза Франчески расширяются, и она с отчаянием поворачивается к Рокко.
– Да, знала… Я не знаю откуда. Но она угрожала все рассказать Клэр, если я позволю выставить ее на аукцион. Она так поступила только потому, что хотела остаться в доме.
Мои брови сходятся, я гадаю, что же именно знала Сидни.
– Почему ты просто не убила ее? – рычит Рокко сквозь стиснутые зубы.
– Клэр бы мне не позволила! Она заставила меня нянчиться с Сидни в наказание за то, что я не смогла ее урезонить, – плачет Франческа, почти с мольбой обращаясь к брату.
Рокко смотрит в сторону.
– Так вот почему ты перестала позволять трахать их, да?
Теперь я действительно в замешательстве. Мы с Сибби переглядываемся, и, видимо, она замечает выражение моего лица, потому что сразу же подходит к Франческе и вцепляется ей в лицо.
– Скажи мне, что ты сделала, – требует она. – Я не люблю, когда я одна не знаю, о чем речь.
Франческа фыркает, но быстро сдается, когда Сибби подносит к ее глазу розовый нож.
– Я вырежу его и заставлю тебя его жевать, – предупреждает она.
Мерзость.
– Мы промышляли за спиной Клэр. Нам платили за ночь с одной из девушек. И мы неплохо зарабатывали, но потом Сидни все узнала и использовала это против меня.
Мои брови взлетают вверх; я удивлена их наглостью наживаться на девушках втихую от Клэр, но о чем мы говорим – это же чертовы Франческа и Рокко.
Даже Ксавьер присвистывает и смотрит на них с кривой ухмылкой. Он измучен так же, как и остальные.
– Смелый поступок. Клэр бы сняла с вас кожу живьем, если бы узнала.
Рокко усмехается.
– Надо было просто избавиться от этой гребаной занозы в заднице и позволить ей все рассказать, – выплевывает он. – Она и так была поехавшей из-за того гребаного культа. Неужели ты думаешь, что Клэр ей и вправду поверила бы? – Он покровительственно смеется.
Ксавьер пожимает плечами в стиле «вы меня поняли», а Франческа лишь бросает на него быстрый взгляд.
Но никто из них не смотрит на девушку, которая застыла перед ними; ее позвоночник напряжен, а на лице написано замешательство.
– Что за культ? – наконец произносит Сибби.
Рот Франчески открывается, а затем закрывается снова.
– Я не знаю, – с усмешкой признается она. – Все, что я знаю, – это то, что какая-то девчонка убила их лидера и после секту распустили. Они просто бесцельно бродили по округе, не зная, куда себя деть.
По мере того как она продолжает, мои глаза становятся все больше и больше.
Быть того не может.
– Как Сидни оказалась в Вашингтоне? – уточняю я.
– А как еще? Она была бездомной, ее подобрали на улице и отправили ко мне, чтобы я занялась ее воспитанием, – отвечает Франческа, и в ее тоне сквозит яд. – Я одна из лучших специалистов во всем мире, а она оказалась довольно непростым случаем. Так что я работала над ней. – Последнюю фразу она буквально выплевывает в сторону Рокко, бросая на него презрительный взгляд.
– Сибби, ты ее знала?
Она поворачивается ко мне, поджимая губы.
– Как она выглядела?
– Светлые волосы, карие глаза. Два передних зуба были кривыми. О, и в уголке ее губ была родинка.
Она с трудом сглатывает, но в конце концов кивает.
– Да. Это моя сестра. То есть все дети в нашей общине были моими братьями и сестрами. Только папе было позволено осеменять кого-либо… – Она замолкает, кажется ошеломленная случившимся.
И на самом деле… это похоже на правду – что Сибби и Сидни из одной секты. Теперь, когда я задумалась об этом, я вижу, что их поведение очень похоже: причудливое, жуткое, с задержкой во взрослении. Они обе убийцы-психопатки, но у Сибби хотя бы золотое сердце, в то время как у Сидни оно было черным.
Ее лицо застывает, и она смотрит на меня со всей серьезностью, на какую только способна.
– Значит, она пыталась тебя убить? Это она постоянно обижала тебя?
Сжав губы, я киваю.
– Мне очень жаль, Адди. Это моя вина, что она оказалась там.
Нахмурившись, я отвечаю:
– Нет, Сибби, это не твоя вина.
– Моя, – настаивает она. – Ей некуда было пойти, потому что я убила папу. Все они остались брошены. Она бы никогда…
Я хватаю ее за руки и крепко сжимаю их.
– Сибби, ты не могла знать, что так получится. Ты оказала всем услугу, убив того человека. Он же был демоном, помнишь?
У нее дрожат губы, но она кивает.
– Сидни тоже была, и от нее, наверное, пахло тухлым яйцом. Так что я рада, что ты ее убила.
Я чмокаю ее в щеку, надеясь избавить от остатков чувства вины.
– Иди наверх. Ты отлично поработала, мы узнали все, что нам было нужно. У меня остался только один вопрос.
Она улыбается и убегает по лестнице, сразу же позабыв о грусти.
Я перевожу взгляд на Франческу.
– Что случилось с Молли?
Она недоуменно вскидывает брови, и я поясняю:
– Она была у тебя в 2008 году. Молли вела дневник, и я нашла его под половицей в своей комнате. Я тоже стала писать в нем. Собственно, из-за этого Сидни и хотела меня убить. Она прочитала о побеге, который я планировала.
Выражение ее лица омрачается, и я почти вижу, как в ее взгляде мелькают воспоминания.
– Она сбежала. Это была первая и последняя девушка, которой удалось сбежать… до тебя. – Последнюю фразу она бормочет с неохотой.
Мои губы озаряет улыбка, и в моей груди поднимается гордость.
За Молли и за себя.
– Спасибо. – А потом я хлопаю в ладоши, заставив всех троих вздрогнуть, и одариваю их широкой улыбкой. – Пора.
Золотисто-карие глаза Франчески округляются от растерянности и страха. Не так давно мы с ней находились на противоположных местах. Я утопала в беспомощности и печали, недоумевая, как такое могло произойти со мной, а она стояла и смотрела на меня с тем же выражением лица, с которым теперь смотрю на нее я.
Она не проявила ко мне милосердия. И я отплачу ей в десятикратном размере.
Может быть, ей и не было плевать, но, видимо, не настолько, чтобы спасти меня от нее самой.
– Пора для чего? – повторяет она, и ее голос срывается.
Я ухмыляюсь еще шире, даже не пытаясь скрыть, насколько кровожадной себя ощущаю.
– Выбраковки, – отвечаю я, и в моем голосе звучат мед и сахар. – А вы, мои дорогие, будете добычей.
* * *
Синдром самозванца – это явление, с которым время от времени сталкиваются многие авторы. Зачастую это самый сложный момент в нашей жизни. Когда мы достигаем того, о чем даже не помышляли, о чем могли лишь мечтать, нас начинает мучать вопрос: «А заслуживаю ли я этого?»
Он словно написан на лицах Франчески, Ксавьера и Рокко, которые смотрят сейчас на линию деревьев перед поместьем Парсонс и наверняка чувствуют себя самозванцами в собственных жизнях.
Вместо того чтобы принять результаты своих деяний, они не могут принять свою судьбу.
Неужели я действительно такой мерзкий – такой злой, – что заслуживаю, чтобы на меня охотились, словно на гребаного зверя?
Я могла бы ответить им на этот вопрос, но предпочитаю показать на примере.
Зейд и Сибби стоят по обе стороны от меня, и в их руках болтаются арбалеты из холодного сверкающего металла, идентичные моему. Его тяжесть мне знакома. Я долго готовилась к этому моменту.
В моих ушах пульсирует учащенное сердцебиение, заглушая непрерывное сопение Франчески. Мы стоим позади них, и бодрящий воздух так и пропитан предвкушением.
– Знаешь, – громко говорю я, заставляя ее вздрогнуть. – Ты бы выбила из меня все дерьмо, если бы я заплакала.
Она качает головой, отказываясь отвечать. Ее голова опущена, копна слипшихся волос падает на плечи, демонстрируя, насколько сильно она исхудала. Ее позвоночник проступает сквозь потрепанную футболку.
Ксавьер и Рокко стоят рядом с ней, напряженно выпрямив плечи, и старательно демонстрируют, какие они сильные и храбрые.
Ну настоящие мужчины.
Хотелось бы посмотреть, устоит ли их идеология, когда они побегут спасать свои жизни или так и умрут в луже своей мочи и сожалений.
– Вам троим повезло больше, чем мне. Здесь нет лабиринтов и ловушек. Только острые наконечники наших стрел.
– А если вы не сможете нас поймать? Мы сбежим, и тогда тебе крышка, – высокопарно заявляет Ксавьер.
Наверное, сейчас он чувствует себя умным.
Я улыбаюсь.
– Не сбежите.
Он вздергивает подбородок вверх, желая доказать, что я ошибаюсь.
– Вы навязали мне несколько правил, но я оставляю вам лишь одно. Вы не можете покидать территорию поместья. По всему периметру расставлены вооруженные люди. Если хотите выбраться, пройдите весь путь до конца и найдите выход, как полагается.
Он напрягается, и моя улыбка становится шире. Ксавьер решил, что сможет свернуть налево, пробежать пару метров, выйти к дороге и сбежать отсюда. Если уж они намеревались усложнить мне жизнь, то я, по крайней мере, могу отплатить им тем же.
– Как думаете, кто из них самый вкусный? – спрашивает Сибби, взволнованно и нетерпеливо подпрыгивая на носочках.
Я морщусь от отвращения и кривлю губы.
– Ну не надо гадостей. Мы же не каннибалы.
Сибби усмехается.
– Я бы никогда не запятнала свое тело мясом демона. Мы их есть не станем, но стервятники с удовольствием полакомятся.
– А она знает толк в запугивании, – сухо замечает Зейд с оттенком веселья.
Это точно.
– Запомни, Сибби, не надо стрелять на поражение. Когда кто-то упадет, найди и приведи его к кому-нибудь из нас, – напоминаю я.
Она ворчит в ответ, но не спорит. Я хочу увидеть смерти их всех, так что, как и в ночь выбраковки, мы убьем их вместе.
– Готовы? – спрашиваю я.
Плечи Франчески сотрясаются от рыданий, но я не обращаю на нее внимания.
Ксавьер и Рокко не отвечают мне, но их тела поджимаются.
– Побежали, – командует Зейд и смеется, когда Франческа бросается вперед и тут же спотыкается, едва не упав лицом в грязь.
Сибби хихикает, ее прыжки учащаются. Она будет охотиться на Франческу, Зейд – на Рокко, ну а Ксавьер… Ксавьер – мой.
Зейд хотел выстроить их в ряд и проверить, сможет ли прострелить одной стрелой все три их головы разом, но я хочу, чтобы они проглотили ту же пилюлю, которую впихнули в глотку мне. Чтобы они страдали так же, как и я. Чтобы они задыхались от горечи, когда их жизнь окажется в чьих-то руках, только чтобы ее потом бросили на землю и растоптали на хрен.
Лишь монстр может создать другого монстра. И я стала им.
Сибби уносится вслед за Франческой, и ее детский стишок эхом разносится по лесу. Зейд делает шаг вперед, но затем останавливается и оглядывается на меня – под его черным капюшоном заметны только шрам, рассекающий его белый глаз, и губы.
– Ты выглядишь совершенно божественно в своих волчьих одеяниях, но не думай, что я не сорву их с твоего тела, как только он умрет. Наслаждайся своей охотой, маленькая мышка. Ведь ты будешь не единственным хищником в этом лесу.
Он опускает глаза, бросая на меня последний жаркий взгляд, прежде чем развернуться и отправиться вслед за Рокко, и по моему животу разливается тепло.
Я поведала ему о том, что сделал со мной милый брат Франчески. Так что к тому времени, когда из его тела вырвется последний вздох, в нем не останется ни единой капли крови. И впервые мне нисколько не стыдно, что я нахожу удовольствие в чужой смерти.
Закусив губу, иду в лес. Здесь прохладнее. Я молча пробираюсь между деревьями. Под моими ногами хрустит листва. По всему телу разливается острая дрожь, но я продолжаю идти быстрым и уверенным шагом.
Ксавьер уверен, что ему удастся сбежать, но, учитывая густоту леса, мы точно знаем, что никто из них не сможет найти выход до того, как мы их нагоним.
Ветер, шелестящий листвой, щебет птиц и шуршание живности в кустах умолкают, как только я сосредотачиваюсь на том, что мне действительно необходимо слышать: треск ветвей, хруст листьев под шагами и тяжелое дыхание.
Слева от меня отчетливо виден отпечаток его ботинка, и я поворачиваю, чтобы пойти по его следам.
Проходит около пятнадцати напряженных минут, в течение которых я чередую размеренный бег с ходьбой. Здесь нет стен лабиринта, ограничивающих их рамками одной зоны, поэтому заблудиться довольно легко.
И пусть Ксавьер и считает, что он сможет выбраться, но на это у него уйдет не менее нескольких часов – если он не заплутает, конечно.
Меня пугает внезапный громкий визг, от которого птицы срываются с веток, и злобный гогот следом. Похоже на голос Франчески, и если ее еще не ранили, то, судя по всему, она очень близка к этому.
Я шумно выдыхаю, сердце бешено колотится, а у основания позвоночника собирается пот.
Раздается еще один крик Франчески, который резко обрывается – предположительно из-за того, что Сибби каким-то образом заставила ее заткнуться. И в это мгновение, которое должно было бы быть сокрыто ее воплем, трещит ветка.
Я поворачиваю голову в ту сторону и вижу, как слева от меня мелькает рука, которая исчезает за стволом дерева. Метрах в десяти от меня.
Сжав челюсти, я поднимаю арбалет и прицеливаюсь. Как только он выглянет из-за дерева, независимо от того, в какую сторону он бросится, у меня будет отличный шанс для выстрела.
Чувствует ли он себя мухой, попавшей в паутину? Загнанный в ловушку, пока где-то там его преследует черная вдова.
Это возбуждает. Между моих бедер пульсирует пьянящее чувство, заставляя щеки покраснеть, а веки опуститься.
Я сосредоточиваюсь на страхе Ксавьера и чувствую лишь его запах и вкус. Каким беспомощным он должно быть ощущает себя, зная, что конец близок.
– Что ты чувствуешь? – спрашиваю я, достаточно громко, чтобы он услышал.
Вдалеке раздается еще один крик, на этот раз принадлежащий Рокко. Но он так далеко, что едва пробивается сквозь пелену, окутывающую нас с Ксавьером.
Он не отвечает, возможно надеясь, что я не знаю, где именно он прячется. Будто каждый его вздох не слышен из нитей моей паутины.
– Тебя мутит от страха? – настойчиво спрашиваю я, делая еще один бесшумный шаг. Я замечаю выглядывающий локоть и улыбаюсь. – Сердце колотится так сильно, что кажется, будто оно сейчас вырвется из горла, да?
Ветер набирает силу, треплет мои волосы и завивает коричные пряди в локоны.
Когда он стихает, я глубоко вдыхаю.
– Чувствуешь этот запах, Ксавьер?
Он смещается, и его локоть исчезает. Под его ногами хрустит листва.
– Так пахнет смерть.
Вокруг нас сгущается тишина. Такая плотная, что даже птицы затихают. И тут он выскакивает из-за дерева. Мой палец находится в миллисекундах от того, чтобы нажать на спусковой крючок, когда он резко разворачивается, бросаясь в противоположную сторону, в попытке заставить меня выпустить стрелу преждевременно.
Хоть это ему и не удалось, тем не менее это выводит меня из равновесия, и мне требуется еще мгновение, чтобы снова нацелить на него свой арбалет, прежде чем он скроется за другим деревом.
Пускаю стрелу как раз в тот момент, когда он исчезает из виду, и до моих ушей доносится испуганный вопль. Я не останавливаюсь, чтобы удостовериться, попала ли я в него, а тотчас выхватываю новую стрелу из колчана на спине и начинаю перезаряжаться. Сердце бешено колотится, но я не опускаю рук, пока он снова не показывается.
Не торопись, Адди. Сохраняй спокойствие.
Арбалет перезаряжен, я кидаюсь за ним и обнаруживаю дорожку кровавых капель рядом с его следами.
Его рассудок затуманивает отчаяние, и он бежит, прихрамывая, от одного дерева к другому, волоча ногу. Моя стрела торчит из его икры, и кровь капает из раны во время бега. Прицелившись еще раз, я глубоко вдыхаю и нажимаю на спусковой крючок.
Стрела пронзает теплый летний воздух и вонзается в центр его спины. Раздается пронзительный вопль, и он падает навзничь.
Моя кровь закипает, а сердце поет от его страдальческих стонов. Впиваясь ногтями в землю, он тащит себя вперед, пытаясь сбежать… но куда? Ему некуда бежать, кроме ада.
– Кто-нибудь, помогите! – кричит он во всю мощь своих легких, и голос его срывается.
– Черт возьми, как неловко, – произношу я, подходя к нему.
Пинаю его раненую ногу и ухмыляюсь, когда он выплевывает проклятье вместе со своей окровавленной слюной.
Присев рядом с ним, я наклоняю голову, оценивая его жалкое состояние. Светлые волосы слиплись от пота, лицо красное. А яркие голубые глаза – те самые, что смотрели, как я плачу и истекаю кровью под ним, – полны такой ярости и боли, что стали почти черными.
– Глупый кролик, я же сказала тебе, что от меня не убежишь.
Где-то в отдалении слышатся хруст листьев и чьи-то ругательства, постепенно приближающиеся к нам, и Ксавьер изрыгает новые проклятия в мой адрес, которые наверняка свели бы мою мать в могилу раньше времени. Но оскорбления летят уже в мою спину, несмотря на то что он изо всех сил старается меня задеть. Он сделал все, что было в его силах, когда я была беззащитна и беспомощна.
А теперь он – ничто.
Позади меня раздается глухое рычание, отвлекающее мое внимание. Это приближается Зейд, таща за воротник обезумевшего Рокко, забрызганного кровью с головы до ног. Его черный капюшон, низко опущенный подбородок и глаза цвета инь-ян, устремленные на меня, лишают меня всякой способности мыслить.
Он – сам темный бог, олицетворяющий разрушение и смерть, но в то же время я еще никогда ни от кого не ощущала такой глубокой любви.
Рокко – немаленький мужчина, но Зейд тащит его, словно он ничего не весит. А потом роняет его на землю, заслужив несколько неприятных слов, которые старательно игнорирует.
– Он может бежать?
– Стрела в позвоночнике, – произносит Зейд.
Он приближается, и у меня пересыхает во рту. Я оказываюсь не способна ни на какие действия, кроме как просто смотреть и ждать, когда он склонится ко мне, возьмет меня за горло и вопьется своими губами в мои.
Миллисекунды.
Столь ничтожно малое время требуется мне, чтобы отреагировать. Он раздвигает мои губы языком, основательно пробуя меня на вкус, и вырывает из моего горла невольный стон.
Потом отрывается от меня и, схватив мои волосы в кулак, откидывает назад голову, и мне не остается ничего другого, как посмотреть ему в глаза.
– Хороший человек сожалел бы о том, что испортил нечто столь чистое.
– Но ты никогда не был хорошим человеком, – шепчу я, повторяя слова, которые он говорил мне уже столько раз.
– Нет, – соглашается он. – Но я всегда был твоим.
Сглотнув, я открываю рот, чтобы ответить, но, прежде чем успеваю моргнуть, рука Зейда отпускает мою шею и резко отдергивается в сторону. Задохнувшись, я поворачиваю голову и вижу, что Зейд сжимает наконечник стрелы в нескольких сантиметрах от моего лица, по его руке течет кровь.
Ксавьер силится протолкнуть стрелу дальше, но безуспешно. Мой рот раскрывается от изумления, пока я медленно пытаюсь осознать, что, черт возьми, только что произошло.
Пока я отвлеклась, Ксавьер, выдернул стрелу из своей икры и, судя по всему, попытался меня ею заколоть. А Зейд заметил это, несмотря на то что его взгляд ни на секунду не отрывался от моих глаз.
– Господи, мать твою, – выдыхаю я. – Как же это не круто, чувак.
Если бы Ксавьер убил меня до того, как я убью его, я бы с радостью приняла эту смерть. А если бы Зейд попытался меня реанимировать, то я бы просто отказалась возвращаться. Как я смогу смотреть себе в глаза после такого грандиозного провала?
Зейд вырывает стрелу из рук Ксавьера, и от него так и пышет черной яростью. Если так будет продолжаться и дальше, то от его руки останутся лишь ошметки. Она все еще не зажила после ножа, но он никак не показывает, что это причиняет ему дискомфорт.
Ксавьер оскаливает зубы от боли и разочарования, и я вижу, что он снова готов к нападению.
Поэтому я выхватываю стрелу из рук Зейда и чиркаю острым наконечником по шее Ксавьера под подбородком, заставляя его взглянуть на меня.
– Посмотри, сколько крови, – мечтательно произношу я, повторяя его слова с сардонической улыбкой.
Зейд меняет положение, опускаясь и прижимаясь к моей спине. Глаза Ксавьера перемещаются за мое плечо, и в них вспыхивает ненависть.
У меня перехватывает дыхание и меня охватывает дрожь, когда я ощущаю, как рука Зейда скользит по моей талии, а потом – ниже. Кончики его пальцев пробираются к поясу моих штанов.
Ксавьер внимательно следит за этим движением, и по мере того, как рука Зейда опускается, его лицо краснеет все больше.
– Что ты делаешь? – шепчу я, хотя ответ очевиден.
Это так чертовски неправильно, и все же моя киска сразу же начинает пульсировать, когда его пальцы касаются моего клитора.
– Когда ты брал ее тело, ты же знал, что единственным, о ком она думала, был я? – спрашивает он, игнорируя мой вопрос.
Я закусываю губу; по моим бедрам разливается возбуждение, пока он продолжает нежно ласкать меня.
Ксавьер рычит, но не удостаивает его ответом.
– Я покажу тебе почему, – шепчет Зейд, и в его глубоком голосе звучат темные и порочные нотки.
Его прикосновения становятся более яростными, и из меня вырывается тихий стон. Я закрываю глаза, смущенная происходящим, несмотря на то что Ксавьер видит только очертания руки Зейда.
– Не стесняйся, – шепчет мне на ухо Зейд. – Покажи ему, почему у него нет ни единого шанса против меня.
Я судорожно вздыхаю, не в силах сдержать стон. Мои глаза то приоткрываются, то вновь закрываются от наслаждения, овладевающего моим телом. Он умело гладит мой клитор, и вскоре моя голова снова опускается на его плечо.
– Зейд, – стону я, и мои бедра начинают дрожать.
– Хватит, – рычит Ксавьер, в его голосе звучит боль, явно причиняемая не только стрелой в позвоночнике.
– Ты злишься, потому что она никогда не стонала твое имя? – бросает Зейд.
Он прав – я так и не сделала этого, как бы ни старался Ксавьер.
– А она взывала к Богу? – допытывается он.
– Да, – выплевывает Ксавьер, и, черт возьми, я просто рассыпаюсь на части в этот момент.
Я извиваюсь под рукой Зейда и бессознательно кручу бедрами, пока блаженство разъедает все мое существо.
– Хорошо, – с усмешкой в голосе говорит он. – Значит, она звала меня.
– О боже, Зейд, – всхлипываю я, чувствуя, как нарастает оргазм, формируясь в острой точке – как раз там, где сейчас его пальцы.
– Вот так, детка, – мурлычет он. – Покажи ему, кому ты на самом деле молишься.
– Тебе, Зейд! – выкрикиваю я, разлетаясь на миллионы осколков, и моя душа вырывается на свободу, устремляясь высоко в небеса.
И только тогда я понимаю, что мне не место там. Мой темный бог тянет меня вниз – в мир греха и наслаждения, заставляя кончать, пока я держу стрелу у горла своего насильника.
Мы все все равно уже прокляты, вынужденные жить за воротами рая. Поэтому мне больше нравится жить в темноте – рядом со своей тенью.
Зейд вытаскивает руку из моих штанов и накрывает мою киску ладонью, пока я наслаждаюсь накатывающими волнами эйфории.
Медленно опускаюсь вниз, и мое зрение понемногу начинает проясняться.
Тяжело дыша, я бросаю взгляд на Ксавьера и вижу, что он буквально кипит, его стеклянные глаза смотрят на меня.
Почему он считает себя преданным, ведь ему никогда не принадлежало ничего, кроме моих кошмаров?
– Шлюха, – злобно выплевывает он.
Зейд выпрямляется, его присутствие становится все более ощутимым; он в нескольких секундах от того, чтобы взять все в свои руки и отправить Ксавьера в загробный мир прямо сейчас. Я снова приставляю стрелу к его шее, и под ее кончиком выступает капелька крови.
– А с чего ты взял, что твое мнение обо мне вообще что-то значит? – спрашиваю я.
Прежде чем он успевает ответить, раздается громкий вопль, полный боли и отчаяния.
– Гребаная психованная сучка!
А вот и Франческа.
Поворачиваюсь на своих трясущихся ногах и вижу, как Сибби тащит ее к нам, извивающююся; ее красное, потное лицо перекошено от досады. Зейд уже было направляется к ней, но потом останавливается и бросает взгляд на Ксавьера.
– Если ты еще раз скажешь о ней хоть слово, я отрежу твой поганый язык. И поверь мне, ты будешь не первым.
Я поднимаю брови.
– Кто же был первым?
Зейд лишь ухмыляется, а затем бежит навстречу Сибби и забирает у нее Франческу, неся визжащую женщину весь остаток пути. Я замечаю стрелу, которая в нее попала, – она торчит из ее задницы.
Меня все еще мучает вопрос об отрезанных языках, но я решаю, что все равно не хочу знать ответ на него. Неведение – благо и все такое.
– Где твои сообщники? – спрашиваю я, повышая голос, чтобы перекричать Франческу.
Судя по кислому выражению лица Сибби, предполагаю, что она не смогла представить, как один из них тащит Франческу на себе.
– Я сказала им держаться позади. Они весь день ругаются друг с другом, и это сводит меня с ума. Мне нужно отдохнуть от этих идиотов.
Зейд бросает Франческу рядом с Рокко, и ее крики становятся еще пронзительнее, поскольку она падает прямо на стрелу. Древко ломается, но наконечник так и остается глубоко в ее мышцах.
Затем Зейд подходит к Ксавьеру, и глаза у того расширяются от страха.
– Не стесняйся, ложись рядом с друзьями, – предлагает Зейд и, ухватив Ксавьера за ворот рубашки, подтаскивает его к Рокко.
Их мучительные стоны, проклятия и ругательства сливаются воедино, и господи, как же это раздражает.
Я подхожу к ним, глядя на жалкую троицу насильников. Часть меня жалеет, что здесь нет Рио, чтобы он мог посмотреть вместе со мной, как умирает Франческа. Кто знает, насколько глубоко он страдал от ее рук? Как и в случае с Сидни, его боль не оправдывает боли, которую он причинял другим, но я твердо уверена, что она не менее существенна, чем моя.
– Как неловко, – выплевываю я, чувствуя, как в глубине моего желудка сгущается отвращение. – Сколько девушек находились на том месте, где вы сейчас, пока вы праздновали и получали удовольствие от их мучений?
– Да пошла ты! – кричит Франческа, и с ее губ летит слюна. – Думаешь, ты лучше меня? Я встречусь с тобой в гребаном аду, и когда это произойдет…
– Что будет тогда? – перебиваю я, смеясь, когда она злобно смотрит на меня. Я приседаю и приближаю свое лицо к ее. – Будешь пытать меня и там? Ты никогда не будешь сильнее меня, Франческа, и знаешь почему? Я выжила, но меня ты, черт побери, не переживешь.
Достаю из кармана особый подарок, который хранился у меня все это время, и демонстрирую ей. Каблук, отломанный от одной из ее туфель.
– Подавись, сука.
Она открывает рот, чтобы обругать меня, закричать – сделать что угодно, – и я пользуюсь моментом, чтобы запихнуть каблук прямо ей в глотку, и улыбаюсь, когда ее глаза вылезают из орбит. Она бьется в конвульсиях, задыхаясь, но я уже стою над Ксавьером.
– Развлекайся, Сибби.
Сибби ухмыляется, опускаясь перед ней на колени, а затем заползает на тело Франчески. Подняв над головой свой розовый нож, она погружает его в грудь медленно умирающей женщины.
– Нет, нет, нет, подождите, подождите, это все она… – начинает Рокко, но его слова резко обрываются, когда Зейд вонзает свой нож ему в лицо. Лезвие входит в одну щеку и выходит из другой, застревая между зубами.
Рокко кричит, из его открывшегося рта потоком хлещет кровь. Я улыбаюсь и перевожу взгляд на Ксавьера. Он, похоже, вот-вот потеряет сознание, хоть я и не могу сказать, из-за чего именно – от ран или потому, что он столкнулся с последствиями своих поступков.
Скорее всего, последнее.
– Просто… убей меня уже, – скулит он. – Я буду умолять тебя, если хочешь.
– Ты хочешь, чтобы я проявила к тебе милосердие? Разве ты проявлял его, когда меня резал? Ты был милосерден ко мне, когда насиловал меня? Когда платил деньги и пытался купить меня, словно я гребаный товар, чтобы ты мог мучить меня до конца моей жалкой гребаной жизни?
Он задыхается, по его лицу течет пот, и его отчаяние и паника возрастают. Тем более, что Сибби начинает отрезать конечности Франчески, а Зейд – выкалывать Рокко глаза.
– Мне так жаль…
– Мне не нужны твои извинения, Ксавьер. Мне нужны твои страдания.
Прежде чем он успевает открыть рот и пролепетать еще одну никчемную мольбу, я выхватываю из ремня на своем бедре два запасных ножа и по очереди, разворачивая каждую его руку, с силой погружаю в них лезвия, пригвождая к земле.
Его крики смешиваются с криками Рокко, и теперь этот звук… становится прекрасным.
Я не утруждаю себя тем, чтобы снять с него штаны. Я просто заношу нож и вонзаю его в его таз. Его испачканные хаки мгновенно окрашивает багровый цвет. Я продолжаю наносить удары до тех пор, пока вся его паховая область не оказывается искореженной, а я не задыхаюсь.
И теперь он действительно находится в нескольких секундах от потери сознания, поэтому я хватаю его за волосы, заставляю посмотреть мне в глаза и вонзаю нож прямо ему в горло.
Его глаза недоверчиво расширяются, он начинает задыхаться, а из его раны вытекает багровая кровь, которая заливает рубашку.
Я наклоняюсь как можно ближе к его лицу, чтобы быть последним, что он видит.
4 июня 2022
В первый раз, когда Ксавьер заставил меня кончить, я простонала вслух имя Зейда. Он ударил меня так сильно, что на секунду мне показалось, что я ослепла. Я плакала, когда кончала, потому что мне казалось, что я предаю Зейда, даже если я и представляю его между своих ног. Это все равно был не он. И поэтому я плакала. А потом плакала еще больше из-за удара Ксавьера.
Я чувствовала себя такой слабой в тот момент.
Такой. Чертовски. Слабой.
Я больше никогда не хочу чувствовать что-то подобное.
Должно ли мне быть стыдно, что я наслаждалась, убивая его? Ведь это так жутко звучит.
Должно быть, ведь так? Но мне не стыдно. Зейд в самом деле развратил меня, и я ни капли не сожалею об этом. Теперь я чувствую себя сильной. Могущественной.
Сейчас я могу признать, что самый большой его грех – это то, что он заставил меня ощутить всемогущество. Словно мне больше не нужно оглядываться через плечо.
Потому что, если я увижу там кого-нибудь, то убью его. И осознание этого… доставляет мне удовольствие.
Чертовски большое удовольствие.