Глава 25
Глава 25. Алмаз
– Могу я кое-куда тебя свозить? – спрашивает Зейд.
Я только что вышла из ванной после душа и расчесывала свои мокрые, спутанные волосы. Я дергаю щетку на очередном колтуне, не обращая внимания на то, как рвутся пряди.
– Детка, ты портишь свои волосы. Дай я причешу тебя.
Чувствуя себя побежденной, я опускаю плечи, пробираюсь к нему и сажусь на пол между его раздвинутыми коленями.
Он берет у меня расческу и осторожно проводит ею по мокрым локонам, медленно распутывая копну на моей голове.
Ощущения приятные, но я слишком устала, чтобы насладиться ими.
Прошло еще две недели, и моя жизнь – это непрерывные качели. Оказалось, что один из тех ублюдков заразил меня хламидиозом, и это только укрепило чувство мерзости, укоренившееся во мне.
Я расплакалась, когда призналась Зейду в своем диагнозе, а потом расплакалась еще сильнее, когда он меня поддержал. Я вылечилась, но затянувшееся отвращение осталось, глубоко вонзив свои когти в мою кожу.
Он, наверное, использовал все слова на свете, чтобы уверить меня, что я нисколько не отвратительна или что он не стал смотреть на меня по-другому, но это не изменило моего отношения к себе.
Зейд прав. Счастье быстротечно, однако за последние недели он сделал все возможное, чтобы помочь мне удержать хоть какое-то подобие покоя.
Закончив с расческой, он кладет ее на кровать и собирает мои волосы в хвост. Я едва не закашлялась, когда он начал их заплетать.
– Где, черт возьми, ты этому научился? – спрашиваю я.
У меня возникает искушение повернуться, словно собака, гоняющаяся за своим хвостом, чтобы увидеть, как он это делает.
– Руби научила, – тихо отвечает он. – Несколько лет назад я спас одну девчушку, и поначалу она никому не позволяла прикасаться к себе, кроме меня. Ей нравились косички, и я научился их заплетать. И делал это чертовски хорошо.
Мои губы начинают дрожать, и я вынуждена закусить их, чтобы сдержать всхлип.
Сукин сын.
Как только я думаю, что не могу влюбиться в него еще больше, чем уже влюбилась, он начинает вытворять это дерьмо.
Нельзя отрицать, что однажды он станет отличным отцом, и, хотя эта мысль пугает меня, я не хочу, чтобы кому-то, кроме меня, выпала честь наблюдать, как это будет происходить.
– Понятно, – шепчу я.
– Дай-ка мне свое запястье, – просит он.
Я поднимаю руку, и он снимает резинку с моей руки и затягивает косичку.
– Спасибо, – бормочу я, вставая и поворачиваясь к нему лицом. Во мне идет странная внутренняя борьба: я хочу заползти к нему на колени, но мысль о том, чтобы сделать это, заставляет меня всю покрыться мурашками. – Куда ты хотел меня отвезти?
– Хочу показать тебе кое-что. И кое-кого. Я подумал, что, возможно, это… поможет тебе.
Мои брови подрагивают, но я киваю, крайне заинтересованная тем, что, по его мнению, может мне помочь. Насколько я понимаю, сама я пока не слишком преуспела. Безнадежная. Беспомощная. И всякие прочие синонимы.
В течение сорока пяти минут пути Зейд рассказывает мне о том, как его отстраняли от занятий в школе и он рисковал вообще не выпуститься. Все из-за типичной проделки старшеклассников – он взорвал в школе бомбу с блестками, и весь остаток года им пришлось провести в окружении розовых брызг.
Когда-нибудь я заставлю его показать мне его юношеские фотографии. Он говорит, что гетерохромия у него была всегда, и я представляю себе, как сильно это нравилось девочкам.
В конце концов мы подъезжаем к массивным воротам, за которыми стоят несколько вооруженных охранников. Они замечают машину Зейда и не раздумывая пропускают его.
Мы едем по длинной грунтовой дороге, которая ведет к маленькой деревушке. В ее центре – большое длинное здание, а вокруг него раскидано несколько домиков поменьше.
А еще огромная теплица, где и кипит основная деятельность. Люди снуют туда-сюда, в их руках корзины с овощами и фруктами. К одному из небольших зданий, хихикая и перешептываясь друг с другом, идет группа девушек. И все эти люди здесь, насколько я могу судить, либо дети, либо женщины.
– Где мы?
– Сюда привозят выживших, если у них нет безопасного места, куда они могут вернуться.
Перевожу взгляд на него, а затем быстро возвращаюсь к окружающей обстановке, рассматривая все в новом свете.
– Правда? Сколько их здесь?
– Сто тридцать два выживших, – отвечает он, и от того, что он знает точное число, у меня странно замирает сердце.
На такое дерьмо я не давала согласия.
– А на сколько мест расчитано это место?
Он небрежно пожимает плечами и паркуется у самого большого из зданий.
– На сколько мне потребуется. Я владею сотнями гектаров земли, так что, если мне понадобится построить еще одно общежитие, то я его построю.
Я пораженно моргаю.
– Ты действительно так чертовски богат, да?
– Конечно, но все идет на нужды моей организации.
С открытым от удивления ртом я осматриваю местность, поражаясь тому, насколько… мирной она кажется.
– Это единственное убежище?
– Нет, они разбросаны по всей стране. В конце концов «Зейд» проникнет и в другие страны, и тогда я начну строить укрытия и там, чтобы предоставлять выжившим безопасные пристанища.
– А как ты прячешь все это от Клэр?
– Я сделал все возможное, чтобы отследить мои активы было невозможно. Все оформлено на подставных лиц и никак не связано со мной. Кроме того, здесь невероятно много охраны, и это запрещенная для самолетов зона. Это самое безопасное место, где только может находиться человек, уж об этом я позаботился.
Качаю головой, не находя слов. Помню, как он сказал однажды, что предоставляет дом тем, у кого его нет, но то, что я вижу, только подтверждает, насколько Зейд невероятен. Не считая его психотических наклонностей, он делает то, что никто и никогда до него не делал.
– Пойдем, детка. Я хочу познакомить тебя с несколькими людьми.
Хмурю брови, не понимая, кто это может быть, но все равно выхожу за ним из машины. Пока мы идем по тропинке, видим, что к нам направляется Руби, а за ней бежит стайка детей, хихикающих и пытающихся не отстать. Заметив нас, она вскрикивает от восторга и ускоряет свой шаг.
– Боже мой, Адди, детка, ты такая красивая! – громко воркует она.
Оказавшись достаточно близко, она тут же заключает меня в теплые объятия, и на какое-то мгновение я оказываюсь слишком ошеломлена, чтобы реагировать. В конце концов я обхватываю ее руками и, к своему стыду, чувствую, что мне немного хочется плакать.
Она отстраняется и еще немного причитает надо мной.
– Ты останешься здесь, милая?
– О нет, Зейд просто показывал мне тут все, – отвечаю я.
– Что ж, придется тебе почаще заглядывать в гости. Эти маленькие ребятки очень полезны для душевного равновесия.
Улыбаюсь, глядя на трех маленьких девочек и мальчика, стоящих в кругу и болтающих. Кажется, я ей верю. Они очаровательны, и я понимаю, почему подобное место может успокоить.
– Думаю, так и сделаю, – тихо говорю я.
Потом Руби отпускает нас, и Зейд ведет меня внутрь оранжереи.
Я замираю на пороге, затаив дыхание, пока оглядываю ее.
В воздухе висит влажный туман, покрывающий растения росой, а в бесконечной зелени то и дело мелькают яркие пятна цвета.
Ее вполне можно было бы назвать джунглями, только без диких животных. Но я почти отказываюсь от этих слов, когда мимо меня с диким смехом проносятся два мальчугана с огромными репами в маленьких ручках. За ними бежит женщина, умоляя их остановиться.
Зейд берет меня за руку и ведет туда, где две молодые девушки копаются в земле, высаживая саженцы.
– Катерина Санчес, – тихо окликает он, и у меня замирает сердце, когда голова одной из девушек поворачивается в нашу сторону и на меня смотрит знакомое лицо, правда, более женственное и юное. Один ее глаз не открывается.
– О боже, – шепчу я, ошеломленная.
Брови девушки сходятся, она не понимает, кто мы такие.
– Да? – осторожно отвечает она.
Зейд улыбается.
– Меня зовут Зейд. У меня еще не было возможности представиться, но я… – Он резко обрывает свою речь, когда девушка срывает с себя перчатки, а затем практически бросается к нему в объятия.
Удивившись, он быстро приходит в себя и тоже обвивает ее своими длинными руками, нежно поглаживая по спине.
– Это ты меня вытащил, – приглушенно произносит она, уткнувшись ему в грудь. – Спасибо. Спасибо тебе огромное.
Он усмехается.
– Думаю, ты должна поблагодарить женщину, которая стоит за тобой. Это она попросила меня помочь тебе.
Девушка тотчас разворачивается ко мне и обнимает уже меня, прижимая к себе крепче, чем я того ожидала. Я пытаюсь сдержать слезы, но не могу. Они вырываются наружу, и я всхлипываю, крепко прижимая ее к себе.
– Это был Рио, да? – тихо спрашивает она, ее голос звучит очень жалобно из-за слез.
– Да, – хрипло подтверждаю я.
Она отстраняется, чтобы как следует рассмотреть мое лицо, и ее темно-карий глаз внимательно рассматривает мои черты.
– Откуда ты его знаешь?
Я бросаю взгляд на Зейда, но его, похоже, не беспокоит этот разговор, хоть он и мечтает убить ее брата.
– Он… Он был в доме, где меня держали, когда похитили. – Я прочищаю горло. – Он заботился обо мне и помог мне сбежать.
У нее дрожат губы.
– Он не очень хороший человек, – произносит она, и я так удивляюсь услышанному, что даже смеюсь. – Но он не очень хороший человек оттого, что такой замечательный брат. Он многим пожертвовал ради меня.
Я киваю, вытирая щеки, хоть это и бесполезно, и еще несколько слезинок вырываются на свободу.
– Я не думаю, что люди делятся на плохих и хороших, Катерина, но знаю, что он очень любит тебя.
Она улыбается и кивает, легко соглашаясь с этим.
– Они лишили меня глаза, потому что он пытался сбежать от Франчески. Мне было тогда десять лет, наши родители умерли за год до этого, а он оказался в плену у этой злой женщины. Он так и не простил себя, и хотя с тех пор я его не видела, я знаю, что он сделал все, что от него требовалось, чтобы я больше не пострадала.
– А это так? – спрашиваю я. – Они делали тебе больно после этого?
Она качает головой, но в ее глазах клубится тьма.
– Лилиан была не слишком милой, но она больше не причиняла мне вреда.
Что-то подсказывает мне, что даже если она не обижала Катерину, то другие девушки наверняка обижали.
Она была заперта в том доме по меньшей мере пять лет, и я могу только представить, какие ужасы она пережила.
– Катерина, могу я спросить, почему им так нужен был Рио? Раз они использовали в качестве залога тебя.
Я задавалась этим вопросом с тех самых пор, как Рио рассказал мне о ней. Почему они зашли так далеко, что держали занесенный топор над головой его сестры только для того, чтобы он работал на них? Они без труда могли бы найти множество других парней, готовых выполнять их поручения за соответствующую сумму.
Она сглатывает.
– Думаю… думаю, он был любимчиком Франчески.
Я недоуменно хмурюсь, не совсем понимая, к чему она клонит.
– Любимчиком – в смысле охранником или…
Она качает головой, ее губы поджимаются.
– Я слышала, как Лилиан говорила о них много неприятных вещей. О том, как Франческе нравится, как Рио… ухаживает за ней.
Открываю рот, и меня внезапно осеняет.
– О!
Затем мои глаза распахиваются, и на меня обрушивается еще одно осознание.
– О!
Франческа трахалась с Рио. Но почему-то у меня есть чувство, что это было не взаимно. Получается, она насиловала его, независимо от того, подчинялся ли он, и похоже, была очень привязана к нему.
Мой взгляд перемещается на Зейда, на его лице напряженное выражение. В меня проникает непреодолимая грусть, еще больше запутывая мои чувства к Рио. В каком-то смысле он стал моим другом, пока я была заперта в том доме. Более двух месяцев меня заставляли делать что-то против моей воли, а я и не подозревала, что Франческа приказывает ему делать то же самое.
Какая-то часть меня все еще цепляется за ненависть к нему, но она слабеет.
Он похитил меня. Безжалостно скормил волкам и стоял в стороне, пока безликие люди неоднократно ломали меня. И все же потом он собрал мои осколки. Собрал их своими руками и отнес в мою комнату, где скрупулезно собрал их воедино – как бы это ни было странно.
Я хочу ненавидеть его. Но не знаю, ненавижу ли.
– Спасибо, что рассказала мне об этом, – мягко благодарю я.
Ее нижняя губа дрожит.
– Знаю, я потеряла глаз, но думаю, Рио потерял гораздо больше, чем я. Надеюсь, что с ним все в порядке и он в безопасности, где бы он сейчас ни был.
Смахиваю свежие слезы и киваю ей.
– Да, я тоже.
Мы отпускаем Катерину в сад, и я обещаю навестить ее еще разок. Чувствуя мое внутреннее смятение, Зейд молчит, пока ведет меня в очередную часть этого святилища. Здесь две девушки ухаживают за курами, доставая из-под них яйца.
Я замираю, когда мне удается разглядеть черты одной из них.
– Джиллиан, – выдыхаю я.
Она оборачивается на зов, и ее глаза расширяются.
– О боже! – восклицает она, и ее акцент становится сильнее от потрясения.
Она торопливо ставит корзину с яйцами и бросается ко мне.
Мы встречаемся посередине и неистово обнимаемся.
Из-за игр разума Франчески мы едва могли смотреть друг на друга перед аукционом, на котором продали ее и Глорию. Но теперь, когда мы обе свободны, это чувство сразу же улетучивается.
Мое зрение затуманивается, и когда мы отстраняемся, я вижу, что в ее глазах тоже стоят слезы.
– Как ты?
Я задыхаюсь и хихикаю, когда она морщит нос.
– Хорошо, насколько это возможно, а это не так уж и много, – отвечает она.
Киваю.
– У меня то же самое. Похоже на медленную смерть.
Ее губы кривятся, и она пожимает плечами, пытаясь сохранить беззаботность.
– Я тоже так чувствую. Но я хожу к доктору Мэйбелл. И все это… – она крутит пальцем, имея в виду эту ферму, – тоже очень помогает. То, что меня окружают люди с похожим опытом, и то, что мне есть чем заняться, не дает мне шанса расклеиться. Раньше я была на улице, и часть меня не хотела быть спасенной, потому что мне пришлось бы вернуться к прежней жизни. Так что это… это действительно спасло меня.
Она смотрит на Зейда, которому явно не по себе от ее признания, но лишь выпрямляет позвоночник вместо того, чтобы смутиться. Делиться чувствами с другими… трудно.
– Рад помочь, – просто произносит Зейд, его лицо непроницаемо, но в глазах блестит тепло.
Он хладнокровный убийца, но легко тает под полным надежды взглядом выжившей. Это трогает его не меньше, чем меня, потому что, когда ты в ловушке и полон ужаса, надежда – это первое, что ты теряешь, и ее потеря разрушает больше всего. Поэтому ее возвращение… это один из лучших подарков, о которых мы можем мечтать.
У меня дрожат губы, и я не могу решить, чего хочу больше – обнять ее или же обернуться и поцеловать Зейда. Я невероятно счастлива за Джиллиан, и кажется, трещины в моей душе еще немного затягиваются.
Мы устраиваемся возле одного из загонов и болтаем около часа, а Зейд в это время помогает второй девушке с цыплятами, оставляя нас наедине. Джиллиан рассказывает мне о своей жизни до того, как ее забрали, а я ей – о своей. Она взяла с меня обещание привезти ей подписанный экземпляр одной из моих книг, и, честно говоря, это разбило мое сердце так же сильно, как и исцелило его. Я скучаю по своей работе, но понимаю, что пока не готова писать книги.
В конце концов мы оставляем Джиллиан, и Зейд показывает мне остальную часть деревушки. Здесь оборудованы классы для детей, мастерские для старших ребят и имеется множество других активностей, чтобы им всем было чем заняться. Взрослых тоже обучают профессиям, которые позволят им впоследствии найти работу, прививают им жизненные навыки, дают необходимые инструменты, чтобы они могли обеспечить себя в будущем.
Конечно, никто из них не обязан уезжать, но Зейд меньше всего хочет лишать людей независимости, поэтому те, кто хочет вернуться в мир и вести нормальную жизнь, всегда могут это сделать.
Здесь есть даже конюшня с лошадьми, для конной терапии. И конечно же, на месте работают несколько терапевтов, среди которых и доктор Мэйбелл.
Я плохо помню время, когда только вернулась домой, но не забыла ее тепло. За несколько визитов она помогла мне больше, чем я могла даже предположить. И в скором времени я планирую встречаться с ней регулярно.
Мы играем с детьми и беседуем с другими выжившими долгие часы. И я даже познакомилась с Сарой, той маленькой девочкой, которая до сих пор настойчиво предлагает Зейду стать ее папой. Его глаза были такими теплыми и сентиментельными, когда он смотрел на меня, а Сара прыгала вокруг него, что на одну безумную секунду я чуть было не сказала «да».
Когда-нибудь он станет отличным отцом, но этот день наступит не сегодня. Я еще только учусь собирать собственные осколки, не рискуя порезаться.
Когда я возвращаюсь к машине, меня переполняют эмоции. От того, что я увидела построенное Зейдом и насколько это чертовски красиво, от встречи с Джиллиан и услышанного о Рио – я пребываю в полном беспорядке.
– Ты все еще хочешь убить его? – спрашиваю я, не считая нужным уточнить, про кого говорю. Он отлично понимает, о ком я.
– Да, – отвечает он.
– Даже после того, как встретил его сестру и узнал, что он тоже был жертвой?
Он замолкает на секунду.
– Страдания человека не оправдывают боль, которую он причиняет другим.
– Ты прав, но у него тоже ведь не было выбора, – возражаю я.
Зейд стискивает челюсть, выезжает с парковки и сворачивает на грунтовую дорогу.
– Детка, у меня нет хорошего ответа для тебя. Если ты хочешь, чтобы я простил его, то этого никогда не произойдет. Он несет прямую ответственность за то, что чуть не убил тебя в той автокатастрофе, похитил и привез в место, где тебя неоднократно насиловали и подвергали издевательствам. Что ты, черт подери, хочешь от меня услышать? «Он тоже жертва, и он прощен»?
Я замолкаю. Так же как люди не делятся только на плохих и хороших, наших эмоций по отношению к ним это тоже касается. Рио причинил мне много боли, и независимо от того, кого я узнала в том доме, Зейд этого не пережил. Он не узнал Рио так, как я, и единственное, что он когда-либо будет видеть в нем, это человека, который разрушил мою жизнь. Я не могу винить его за это. Особенно если учесть, что я не уверена, что была бы так же снисходительна, если бы мы поменялись местами.
– Прости, – говорю я.
Он вздыхает.
– Тебе не за что извиняться, мышонок.
Ворота перед нами снова открываются, и он выезжает на дорогу.
– Ты можешь отвезти меня еще в одно место? – спрашиваю я.
– Куда угодно, – отвечает он.
Я поднимаю руку, показывая ему цифры, вытатуированные Рио на моем запястье.
– Я хочу сделать тату.
Он улыбается.
– Это будет мое имя?
Фыркаю.
– Мечтай, дружище.
14 марта, 2022
Зейд изо всех сил пытался убедить меня набить его имя на запястье, но я сказала, что это бич всех отношений. Он даже предложил набить мое имя на заднице, но, как бы ни было велико искушение, я отказалась.
Я набила замысловатую розу, которая полностью перекрыла цифры и стебель которой обвивает все мое предплечье. Я сказала ему, что теперь у меня есть своя роза, которая никогда не завянет, и клянусь, его глаза стали влажными.
Она красивая, и мне кажется, что я делаю шаг в верном направлении.
Почти у всех девушек и детей в убежище были татуировки с цифрами. Кто-то перекрыл их, но большинство оставили. Они решили носить их в качестве напоминания, примерно как Зейд носит свои шрамы. А другие, такие как я, хотят оставить эту часть позади и двигаться дальше.
И в первый раз с тех пор, как я оказалась дома, я почувствовала слабый огонек внутри себя, которого не ощущала прежде. Словно я начинаю исцеляться.