Глава 24
Глава 24. Алмаз
– У меня неудобный вопрос, – начинаю я и почти сразу же жалею, что вообще открыла рот, поскольку Зейд лукаво усмехается. Наверное, он думает, что я собираюсь попросить его сделать что-то странное.
Я впервые планирую покинуть поместье с тех пор, как вернулась домой, и очень волнуюсь. Прошло чуть больше недели после разговора с Зейдом о моей маме, и мне стало… легче. Достаточно, чтобы начать вставать с постели каждый день, принимать душ, прогуливаться к обрыву, дышать свежим воздухом и просто… жить.
Мне кажется, я уже достигла той точки, когда мне нужно снова почувствовать себя человеком, но в голове сидит ноющая тревога, которая все время мешает мне.
– Ты не мог бы… Ты не мог бы отвезти меня в клинику?
Раньше я сама водила машину, но от одной мысли о том, что я снова сяду за руль, у меня начинается крапивница. Моя машина была полностью разбита в той аварии. Зейд купил мне новую, но я не могу садиться в нее, не испытывая приступа тревоги. К тому же на обшивке крыши этой нет пятна от кетчупа, а я по нему скучаю. Я до сих пор не знаю, откуда оно взялось, но практически уверена, что его оставила улетевшая картошка фри после того, как я слишком резко наехала на лежачего полицейского.
В общем, я решила, что если за руль сядет Зейд, то пусть это вызовет у меня больше раздражения, но меньше паники.
Его лицо смягчается, и мне кажется, он понимает, почему я об этом прошу.
– Конечно, детка, – соглашается он, кивая в сторону входной двери. – Я буду ждать в машине.
Он встает, но потом останавливается и смотрит на меня.
– И кстати, между нами не может быть ничего неудобного. Если тебе нужно, чтобы я выщипал волосы из задницы, только скажи. – Он пожимает плечами, – Или, например, убрал вросший волос на твоей вагине.
Моя челюсть отпадает, но потом мои глаза сужаются, и я скрещиваю руки на груди.
– Сколько дерьма ты видел, когда следил за мной?
Его ухмылка становится еще шире, и он выходит из комнаты.
Клянусь, я его ненавижу.
Но благодарна ему за то, что он не задает вопросов. В смысле, как вообще можно сказать: «Эй, я хочу сдать анализ на венерические заболевания, потому что в меня вставляли кучу членов»? По меньшей мере один из нас будет чувствовать себя неловко. Как бы это ни было сформулировано.
Я навсегда останусь благодарна Франческе за то, что она заставляла Рокко и его приятелей пользоваться презервативами, не считая того случая, когда Рокко изнасиловал меня впервые. Она сказала, что мы ничего не стоим, если у нас будут инфекции. Но это все равно не приносило много пользы – когда они заставляли нас брать в рот, презервативами они, само собой, не пользовались. Думаю, Франческа просто чувствовала свою ответственность.
Рио как-то рассказал, что задолго до моего приезда был инцидент, когда один из парней заразил всех девушек сифилисом. С тех пор Франческа тщательно следила за тем, чтобы они сдавали анализы, если хотели участвовать в наших «воспитательных занятиях», но я все равно бы не стала доверять кому-то из них в вопросе чистоты их членов.
Ксавьер тоже пользовался презервативами, но был один раз, когда презерватив порвался. Я закусываю губу, испытывая тревогу при одной только мысли о том, что есть мизерный, но шанс, что я залетела, несмотря на внутриматочную спираль. Это маловероятно, но не невозможно.
Мое сердце замирает, когда представляю себе отвращение на лице Зейда, узнавшего, что я беременна от другого мужчины.
Я знаю его уже достаточно хорошо, чтобы быть уверенной, что он не стал бы так на меня смотреть, но этот образ все равно преследует меня.
Я бы не стала его винить, если бы он так поступил. Это отвращение я испытываю каждый раз, когда смотрю на себя в зеркало. Именно поэтому я стараюсь избегать его любой ценой.
Я сделаю тест на беременность и, если мне не повезет, сброшусь с крыши.
* * *
Я отсутствовала дома в общей сложности два часа и сорок семь минут и чертовски устала. Меня все еще мучает тревога, меня тошнит от мысли, что я такая же грязная, какой себя чувствую.
– Ты выглядишь так, будто тебе нужно мороженое, – объявляет Зейд, положив ладонь на руль, когда поворачивает налево.
И это… сексуально. Смотреть, как Зейд ведет машину, похоже на прелюдию.
Что еще хуже, сегодня на нем кожаная куртка поверх толстовки, и я все никак не могу оторвать язык от верхнего неба.
Я растерянно моргаю, после сдачи крови меня немного мутит. Я попросила врача проверить меня на все известные человечеству венерические заболевания – особенно на герпес, поскольку он один из самых страшных и в значительной степени незаметных, – и сбилась со счета, сколько пробирок крови она наполнила. Почти все время она смотрела на вытатуированные цифры на моем запястье, а после того, как марля остановила кровотечение, наклеила мне на руку пластырь со смайликами. Я рассмеялась, а потом заплакала, когда тест на беременность показал отрицательный результат.
– Мороженое? – тупо повторяю я.
– Ты любишь мороженое?
– Я… ну, да, – заикаюсь я, мой мозг медленно пытается догнать ход его мыслей.
– Какое тебе больше всего нравится?
– Мятный шоколад, – отвечаю я, наблюдая, как он делает очередной поворот.
Теперь он едет в противоположную сторону от поместья Парсонс, и я предполагаю, что его цель – «Лик & Кранч» в нескольких кварталах отсюда, магазинчик, в котором продается лучшее мягкое мороженое в Сиэтле.
Мысль о том, чтобы поесть мороженого вместе с Зейдом, настолько нормальная и будничная, что мне кажется, будто это самая захватывающая вещь, которая может произойти со мной со времени утренней нарезки хлеба. А наблюдать за тем, как Зейд будет облизывать рожок с мороженым, будет, наверное, не менее странно, чем сексуально.
– Значит, зубная паста?
Я вздыхаю.
– Et tu, Brute?[12] Это не зубная паста. Они совсем не похожи на вкус.
В уголке рта Зейда появляется ухмылка, и его глаза блестят, когда он заезжает на парковку. Этот ублюдок просто пытается меня раззадорить.
– Зубная паста, – повторяет он, хотя мне не кажется, что он действительно в это верит.
Вид у него чертовски озорной, и я не в силах отказаться от спора с ним.
Отстегиваю ремень и поворачиваюсь к нему, мои глаза сужаются.
– Мята – это деликатес, а ты – неотесанный чурбан, не способный оценить ее вкус.
Он смеется, паркуя машину. Конечно, никакой мята не деликатес – совсем наоборот, но я останусь при своем мнении.
– Хочешь сказать, что мне нужно расширить свою пищевую палитру?
– Очевидно, – сухо отвечаю я.
Он наклоняется ближе, кожа стонет под его весом, и у меня перехватывает дыхание, все мои чувства оказываются во власти энергии этого человека. Его запах окутывает меня, заставляя напрячься, а его губы едва касаются моей челюсти.
– Твоя киска – это деликатес, детка, я мог бы лакомиться ею вечно и никогда бы не устал от твоего вкуса. Достаточно изысканно?
По моей шее ползет румянец, прожигающий дорожку к щекам, а рот приоткрывается. Я совершенно смущена предательским писком, вырвавшимся из моего горла, от которого щеки становятся только горячее. Он усмехается и в следующее мгновение уже выходит из машины. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить, куда же закатилось сердце, вывалившееся из моей задницы.
Это единственное объяснение, почему я чувствую себя такой пустой после его ухода. Может, этот мудак забрал его с собой?
Вздыхаю.
Определенно так.
* * *
Надвигаются летние деньки, вырывающие мир из когтей депрессии. Что-то в том, что солнце садится раньше пяти часов дня, действительно портит ваш день.
На улице все еще холодно, но мы сидим на скамейке возле «Лик & Кранч», наблюдаем за прохожими и дрожим от холода, пока я медленно доедаю свое мороженое.
Зейд взял себе мятный рожок с шоколадной крошкой и улыбается шире, чем чертов Чеширский кот, а я внимательно разглядываю его.
– Весь мой мир вращается вокруг тебя. Если ты хочешь мятный шоколад, то и я хочу его, – сказал он.
– Тебе хоть нравится этот вкус?
– Мне нравишься ты, это считается?
– Нет.
А потом он просто подошел к скамейке и сел, слизывая сладость с довольным выражением лица. Он не выглядел так, будто ему не нравится мороженное, и, признаю, половину времени я пыталась понять, издевается он надо мной или ему действительно понравился вкус.
Я так и не поняла.
Стрельнула в него прищуренным взглядом, он заметил и подмигнул. Я отвернулась прежде, чем он успел увидеть, что мои губы готовы растянуться в улыбке.
Люди кутаются в пальто, суетятся, заходят в магазины и выходят из них.
Мое внимание привлекает человек, идущий по тротуару. У него мужественное лицо, но одет он в просторный фиолетовый пуховик. И вот тогда я улыбаюсь по-настоящему. Моя мать никогда бы не обратила внимания на эксцентричных жителей Сиэтла, но я всегда восхищалась их уверенностью в себе и умением чувствовать себя комфортно.
– Надеюсь, он счастлив, – бормочу я. Когда Зейд с любопытством смотрит на меня, я киваю в сторону парня в фиолетовом. – Этот мир может быть таким жестоким. Так что, надеюсь, он счастлив.
Какое-то мгновение Зейд молчит.
– Счастье быстротечно. Важно лишь то, чтобы человек жил так, как он хочет.
– Ты в это веришь? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему. – Что счастье быстротечно?
Он пожимает плечами, отправляя в рот хвостик рожка, и жует, размышляя о чем-то.
– Безусловно, – наконец произносит он. – Это не что-то материальное, за что можно ухватиться. Это дым на ветру, и все, что ты можешь сделать, это вдыхать его, когда он рядом, и надеяться, что он снова появится после того, как его унесет ветром.
Киваю, вынужденно соглашаясь с этим высказыванием.
Дрожа, доедаю остатки мороженого, и ледяной ветерок колышет мои волосы, заставляя их танцевать. Зейд ловит их и убирает мне за спину. И я не могу не напрячься, хоть и не мешаю ему. Он снимает свою кожаную куртку и накидывает на меня, пряча мои разметавшиеся волосы под тяжестью ее тепла.
– Спасибо, – шепчу я, еще больше закутываясь в куртку, охваченная эмоциями по причине, которую не могу толком объяснить.
От его куртки пахнет кожей, специями и дымом, и когда я вдыхаю этот утешающий аромат, на глазах у меня выступают слезы.
Может быть, потому, что это лучшее ощущение за все последнее время, и от этого хочется плакать.
Он мягко улыбается мне, его глаза светятся. Даже шрам, рассекающий его белесый глаз, не может скрыть, насколько умиротворенным он сейчас выглядит.
– Всегда пожалуйста, детка.
У меня замирает сердце, и я наконец-то понимаю, почему так разволновалась.
Отвернувшись, чтобы еще понаблюдать за городом, я прислоняюсь головой к его плечу и глубоко вдыхаю.
Это счастье может быть и мимолетным, но я никогда не была так уверена, что оно обязательно вернется.
2 марта 2022
Когда меня только похитили, я думала, они заберут у меня все. В первую очередь – мой разум. И они достигли в этом определенных успехов.
Но я не ожидала, что они отберут мою возможность касаться Зейда. В смысле, не поймите меня неправильно, все логично. Единственная вещь, которой я никогда не могла сопротивляться, – это прикосновения Зейда.
Но теперь каждый раз, когда он дотрагивается до меня, мне хочется себя поджечь.
Это нечестно. Я просто не хочу, чтобы меня трогали. В эти моменты по моей гребаной коже будто ползает кто-то отвратительный. Даже мысли об этом заставляют меня вспоминать все те грязные руки, которые меня касались.
Одному из дружков Рокко нравилось мазать мою кожу лосьоном, потому что он был буквально одержим тем, какая она мягкая. Он кончал, когда делал это, один, и мне даже не нужно было его трогать самой. Все, о чем я могла думать в эти моменты, – это о фильме с Ганнибалом Лектером. «Нанеси лосьон на кожу или мне снова достать шланг?»[13]
Боже, думаю, этот друг Рокко был самым худшим из всех. Мне делал плохой массаж сорокалетний наркоман, который нашел бы клитор, только если бы он был покрыт кокаином. А потом все равно бы его потерял.