Глава 23
Глава 23. Охотник
– Есть новости? – спрашиваю я, скрещивая руки на груди.
Джей поджимает губы и трясет головой. Когда в дом Франчески и Рокко Беллуччи ворвались наши, их нигде не было. Собственно, в доме вообще никого не было, кроме мертвого парня в гостиной с перерезанным горлом и нескольких тел, сваленных у ступенек крыльца. А это означает, что Рио и Рик тоже сбежали. Подозреваю, что они ушли сразу же, как только обнаружили пропажу Адди, и успели удрать оттуда до того, как я смог их настичь.
Эти черви скользкие, но долго прятаться от меня им не удастся.
– Как дела у Адди? – спрашивает Джей, и на его лице появляется озабоченность. Он смотрит мне через плечо, словно может увидеть ее со своего места.
Он впервые в поместье Парсонс, и судя по его поведению, он был бы весьма рад убраться отсюда. Стоило ему сделать шаг внутрь, как входная дверь захлопнулась за ним сама собой. С тех пор как Адди вернулась домой, паранормальная активность здесь возросла. Ее энергетика стала темной, а поместье и раньше не отличалось теплотой.
Я хотел забрать ее к себе, но Адди отказалась, заявив, что она уже достаточно насиделась в тюрьме и не хочет оказаться в другой. Так что я установил вокруг ее дома усиленную охрану, используя самые современные – и незаконные – технологии, чтобы ничто не просочилось внутрь без моего ведома. Что бы Клэр ни припасла, она знает, что у нее нет шансов достать Адди в поместье Парсонс.
После того как я нашел ее, я сразу же отвез ее к моим старым друзьям, Тедди Англеру и его сыну Таннеру. Тедди – хирург в отставке, но с тех пор, как я создал «Зейд», он работает на организацию, оказывая помощь всем выжившим, которым требуется уход. Его сын работает медбратом, и теперь, когда Тедди постарел, он часто ему ассистирует.
Мы прожили у них неделю, чтобы он смог обработать рваные раны по всему ее телу, залечить открытую рану на шее и перелить ей кровь. Она была обезвожена, истощена и ослаблена из-за жестокого обращения.
Я не стал отворачиваться от того, что с ней сделали, хотя все, что мне хотелось, – это выйти за дверь, вернуться в тот дом и разорвать на куски всех, кто жил там, своими чертовыми зубами.
Не уверен, что она вообще запомнила время, проведенное в доме Тедди. Все это время она пробыла в кататонии.
Прошел уже месяц с тех пор, как она вернулась домой, и вначале нас просто осаждали полицейские и представители СМИ. Правоохранительные органы требовали, чтобы она дала показания, желая получить всю информацию о ее похищении. И разумеется, оно привлекло внимание СМИ, поскольку Адди – популярный писатель. Я не стыжусь того, что уже сбился со счета, скольким папарацци угрожал телесными повреждениями, когда они пытались пробраться на территорию поместья.
И я с удовольствием бы продемонстрировал им наглядный пример. Подвесил бы одного в конце подъездной аллеи в качестве дружеского напоминания о том, что может произойти, если они хотя бы пальцем ноги переступят чертову границу участка.
Хаос уже стих, но Адди еще больше погрузилась в себя. Теперь она буквально живет в своей спальне, спрятавшись под черными шелковыми простынями, словно у нее аллергия на воздух вне ее укрытия. Первые пару недель после спасения она вообще почти не разговаривала.
Адди часто впадала в состояние полной опустошенности – безучастно смотрела на мир и никак не реагировала на происходящее. Все остальное время она плакала и была безутешна. Несколько раз к нам приходил мой психотерапевт, доктор Мэйбелл, чтобы поговорить с ней и помочь вытащить ее на свет, и это правда немного помогло.
Когда я вижу ее в таком состоянии, у меня сердце разрывается на части, и все, чего я хочу, – это вручить ей его осколки, чтобы ей было за что ухватиться.
Но она не хочет ни за что держаться. И не подпускает меня к себе. Если я подхожу к ней ближе чем на метр, она выходит из себя. Она категорически отказывается дать мне прикоснуться к ней, и это чертовски убивает меня, потому что это единственное, чего я хочу на этом свете.
Нас часто навещают Дайя и Серена, потому что Адди гораздо комфортнее в их объятиях, чем в моих.
– Жива, – отвечаю я, хотя не совсем уверен, что это правда. Она дышит, но не живет. – И постепенно идет на поправку. Она уже говорит, иногда улыбается и даже смеется. Ее еще долго будет мотать.
Опускаю взгляд на глубокие царапины на своих руках, все еще ярко-красные со вчерашнего вечера.
Каждую ночь она мечется в постели, из ее горла вырываются крики, тело извивается. Я научился быть осторожным, когда бужу ее. Иногда она переходит в режим нападения, слепо отбиваясь от меня ногтями, убежденная, что я один из демонов, преследующих ее в кошмарах.
А днем снова становится призраком. Хотя это тоже не совсем верно – призраки в поместье Парсонс намного активнее, чем она.
И, честно говоря, я все больше впадаю в уныние. Не потому, что она потерялась в своей травме, нет, а потому, что я не имею ни малейшего представления о том, как вытащить ее из этого состояния.
Беспомощность – вот чувство, с которым я уже давно сроднился. Я не могу спасти каждую девушку на планете, но будь я проклят, если не смогу спасти Адди, пусть даже от нее самой.
– Она справится, Зейд, – уверяет Джей, похоже заметив, как потемнели мои глаза.
– Я знаю. Она сильнейшая из женщин, которых я знаю, – соглашаюсь я.
Джей кивает и передает мне букет красных роз.
– Я не хочу ее беспокоить, так что передай их от меня, ладно?
– Конечно, спасибо, мужик, – отвечаю я, принимая букет.
Его ногти сегодня покрашены в неоново-розовый цвет, и лак уже потрескался.
– Ты проверял Катерину?
Джей кивает.
– Да, она сейчас вроде Адди. Мало говорит, эмоции нестабильны. Она так молода и уже через столько прошла.
Как только Адди села ко мне в машину, она назвала два имени и попросила спасти одну из них с подсолнечного поля. Сестру Рио, Катерину Санчес. Вторым именем было имя ее куратора, Лилиан Берес.
Я не знаю, почему Адди попросила меня спасти сестру Рио, но это важно для нее. Катерина – пятнадцатилетняя девушка, попавшая в рабство к злой, жестокой женщине. Неважно, кто ее брат и как сильно я хочу его убить, – она не повинна в грехах брата и нуждается в спасении.
Найдя Адди и устроив ее, я отправил Майкла и еще одного из своих парней заняться ею. Если бы не Адди, настаивающая, что Катерина находится где-то у поля подсолнухов, поиски могли бы затянуться на гораздо более продолжительное время, но ребята смогли разыскать Катерину всего за пару дней и вытащить оттуда. В отличие от Адди, чтобы спрятать ее, они не прикладывали таких больших усилий.
Сейчас она находится в одном из моих центров, где проходит полное лечение.
– Ее брат все еще пытается скрыться?
Джей бросает на меня укоризненный взгляд.
– Ты и так это знаешь. Он все еще в Аризоне. – Когда я киваю, он чешет плечо большим пальцем и встает. – Что ж, я пойду. Скажи ей, что я переживаю за нее.
Он еще раз окидывает взглядом гостиную, обшаривая глазами каждый уголок, словно там прямо сейчас может стоять дух, испепеляющий его взглядом.
Я чувствую его за своей спиной, но кто бы это ни был, он не особо дает о себе знать. Джей поворачивается и тихонько закрывает за собой дверь, и в эту секунду по моей шее пробегает холодный сквозняк.
Я игнорирую призрака и иду наверх, чтобы проведать свою девочку. Ее мать ушла всего час назад, и после таких визитов она обычно дремлет.
Первая встреча с Сереной Рейли прошла… интересно. Адди не рассказывала ей обо мне, чего я, в общем-то, ожидал, учитывая, что их отношения разладились задолго до моего появления. И несмотря на то что я нашел ее дочь, она чувствует, что я опасен.
И она не ошибается.
Открыв дверь, заглядываю в спальню: Адди сидит, положив дневник на колени, и что-то торопливо строчит в нем, словно не в силах переносить слова на бумагу достаточно быстро. Меня охватывает чувство облегчения. Похоже, сегодня у нее хороший день – настолько, насколько это вообще возможно.
Она не обращает на меня внимания, и я прислоняюсь к дверному косяку, довольствуясь тем, что могу просто смотреть. Балконные двери распахнуты настежь, впуская свежий прохладный воздух. Пожалуй, здесь даже холодно, но, похоже, она ничего не замечает.
В последние несколько дней она все чаще пишет в этом блокноте. Не знаю, откуда он взялся, но это ее спасательный круг, и похоже, он ей помогает. Доктор Мэйбелл рекомендует мне вести дневник и постоянно записывать в него все то дерьмо, которое происходит во время спасательных операций девушек. Это лучше, чем держать все эмоции в себе и позволять им гноиться и медленно разъедать тебя, говорит она.
Еще через несколько минут Адди берет тюбик помады, не глядя наносит ее на свои пухлые губы, а затем целует страницу. Взглянув на меня, она захлопывает дневник, кладет его на тумбочку, берет салфетку, чтобы стереть пунцовую краску на губах, и наконец встречает мой взгляд.
– Вижу, ты все еще жуткий, – сухо комментирует она, комкая салфетку и бросая ее туда же, на тумбочку.
Ухмыляюсь и медленно иду к ней. Она заметно напрягается, поэтому я сажусь на край кровати, чтобы предоставить ей пространство.
Я не против нарушения границ Адди, но сейчас не тот случай, когда я готов это делать. Несмотря на то что в прошлом я действовал с ней не совсем благородными методами, меньше всего мне хочется усугублять ее травму. Она и так многое пережила; ей не нужен еще один корыстный человек, который будет брать у нее то, что она не хочет отдавать.
Когда она снова будет готова принять меня, то я не могу обещать, что не выведу ее за пределы зоны комфорта, чтобы попытаться пробудить в ней ту часть, которую, я уверен, она считает уже утраченной насовсем.
Но это требует времени и ее доверия.
Я очень терпеливый человек.
– Всегда был и всегда буду, детка, – бормочу я, одаривая ее плутовской улыбкой.
Она улыбается в ответ, и сердце в моей груди замирает.
Этот маленький знак ощущается так, будто она только что вручила мне весь гребаный мир в своих маленьких ладошках.
– Джей принес тебе розы, – произношу я, передавая ей букет.
Ее рука обвивается вокруг стеблей, и она нюхает лепестки.
– Это очень мило с его стороны. Наверное, мне стоит с ним познакомиться… Он твой друг и помог спасти жизнь нам обоим. Я должна поблагодарить его лично, – виновато произносит она, сдвигая брови.
Я вкратце рассказал ей о том, что произошло в ночь ритуала – как Джей понял, что Сообщество меня подловило, и примчался предупредить меня. Он сидел в машине в квартале от меня на случай, если что-то пойдет не так и нам придется срочно сматываться, но пока он добрался до меня, бомба уже взорвалась. Но я еще не сказал ей, что такое это Сообщество, а она не проявила никакого желания это выяснять.
Пожимаю плечами.
– Джей никуда не денется, и он понимает, что ты еще не готова к людям.
Она сухо фыркает.
– Общаться с людьми так утомительно. Говорить обо всех этих утомительных вещах… Мне нужно принять душ, – признает она, сморщив нос.
– Ты и правда воняешь, – замечаю я, и моя ухмылка разрастается, когда она бросает на меня грозный взгляд.
Я все чаще замечаю, как в ней просыпается ее прежняя сущность. Иногда это шпилька в мой адрес, иногда – легкая улыбка, а бывают моменты, как, например, сейчас, когда она выглядит так, словно хочет выколоть мне глаза.
Я все проглатываю.
– Ты должен был сказать, что я пахну цветами.
– Детка, есть цветы, которые пахнут прямо как задница. Так что, конечно, ты пахнешь такими цветами.
Она смотрит на меня с минуту, а потом ее лицо расплывается в полноценной улыбке.
Черт.
Я так люблю ее.
– Ладно, думаю, я все равно не смогу с этим поспорить. – Она смотрит на дверь, ведущую в ее ванную. – Там ведь нет камер, да?
Вскидываю бровь, наслаждаясь тем, как раздвигаются ее губы.
– Я никуда их не убирал.
Она хмурится.
– Почему?
Удерживаю ее взгляд, чтобы она поняла, что я говорю серьезно.
– Я не буду следить за тобой, Адди. Но если дашь мне повод, начну.
Ее брови опускаются, она понимает, что я имею в виду.
– Я ничего с собой не сделаю.
– Хорошо, – отвечаю я, веря ей на слово. – Я поменяю простыни, и к тому времени, когда ты вернешься, они будут свежими.
Она медленно поднимается с постели, и прилив моей гордости за нее становится неудержимым. Я уже стягиваю угол шелковой простыни, когда она останавливается у двери, ведущей в ванную, и оглядывается на меня через плечо.
– Зейд?
– Да, детка?
– Спасибо.
* * *
– Твоя мама придет завтра. Просто, чтобы ты помнила.
С момента последнего визита Серены прошло всего несколько дней, но она изо всех сил старается наладить отношения с дочерью. И я даже рад этому, несмотря на то, какой невыносимой она может быть.
Адди поворачивает ко мне лицо, снова превращаясь в маленькое буррито на своей кровати. Пока что она намерена просто исчезнуть для всего мира, но я планирую направить ее травму в лучшее, более здоровое русло, когда она будет к этому готова.
Ее сладкие карамельные глаза смотрят на меня, брови слегка нахмурены. Под ними залегли глубокие тени, настолько темные, что некоторые веснушки даже не видны.
– А это обязательно?
Пожимаю плечами.
– Нет. Только скажи, и я закрою дверь перед ее носом.
Она опускает глаза, но не достаточно быстро, чтобы скрыть чувство вины в них.
– Это будет грубо с моей стороны, – признает она. – Она все еще моя мать.
Устраиваюсь поудобнее рядом с ней, привалившись спиной к каменной стене, стараясь не касаться ее, хотя мое тело так и вибрирует от желания.
Мы не прикасались друг к другу с тех пор, как я нашел ее в поезде, и каждая секунда ощущается словно удар ножом в грудь. Страсть к Аделин Рейли – чувство, которое мне знакомо уже очень давно, но это первый раз, когда я отказываюсь следовать ему.
– Расскажи мне о ней, – прошу я. – Расскажи о себе.
Она поднимает бровь, и я улыбаюсь, потому что это слишком мило.
– То есть ты еще не все обо мне знаешь?
– Конечно, нет, детка. Не те вещи, которые по-настоящему важны. Я знаю, какую школу ты окончила или где училась в колледже, но это не значит, что я знаю, насколько ты была счастлива. Или одинока, или печальна. Или о том, что какой-то мальчишка зажал тебя в угол в библиотеке и напугал. – Я замолкаю, конкретно этот сценарий меня злит. – Если такое было, то я должен знать его имя.
Она фыркает и закатывает глаза.
Адди не нравились разговоры в постели до того, как ее похитили; тогда она меня ненавидела. А когда перестала, мы успели провести всего пару ночей вместе.
Она еще глубже зарывается в простыни и смотрит на меня сквозь густые ресницы. Мое сердце болезненно сжимается, и я испытываю неконтролируемое желание поцеловать каждую веснушку, которыми усеяны ее щеки и нос.
– Моя мама меня ненавидит, – начинает она. – Ну может, и не ненавидит, но я все равно ей никогда не нравилась. Думаю, это потому, что она никогда меня не понимала. Моя мама – это прежде всего чопорность, правильность, безупречность. Участие в конкурсах красоты, брак с богатым мужчиной, роскошная жизнь. Думаю, она хотела, чтобы у меня была жизнь, которой не было у нее, а когда я поступала иначе, она на меня обижалась.
– По крайней мере, в итоге ты выйдешь замуж за богатого человека, – комментирую я.
Она смотрит на меня тяжелым взглядом.
– Теперь я никогда не смогу выйти за тебя. Цель моей жизни – разочаровывать ее каждым своим выбором.
Я вскидываю бровь.
– Не надо меня недооценивать, Адди. Я могу стать нищим ради тебя.
Она качает головой.
– Я даже не знаю твоей фамилии. Или когда у тебя день рождения.
Я ухмыляюсь.
– Прости, не думал, что эти вещи так важны.
Она смотрит на меня, собрав нахальство всех женщин мира и вложив его в этот единственный взгляд. И это заставляет меня только шире улыбаться.
– Разве у нас не разговор по душам? К тому же ты постоянно угрожаешь жениться на мне. Разве мне не положено знать твою фамилию?
– Значит ли это, что ты действительно воспримешь мои угрозы всерьез и выйдешь за меня?
Она вздыхает, увиливая прямо в эту секунду. Она тоже это понимает.
– Это же самый обычный вопрос. Все задают его на первом свидании. Или даже до него. Чтобы узнать, не окажется ли мужчина одержимым маньяком, убивающим людей.
Я откидываю голову назад, и из моего горла вырывается искренний смех.
– Мой день рождения седьмого сентября, – говорю я.
– Нисколько не удивлена тем, что ты Дева. Давай дальше, – нахально подсказывает она, ожидая моего следующего ответа.
Закусываю губу, испытывая искушение отшлепать ее по заднице и дать ей повод для большей дерзости.
– Мидоуз, детка. Наша фамилия – Мидоуз.
– Твоя фамилия. Не забегай вперед. Тебе предстоит еще умолять меня.
Остановить дикую ухмылку на моих губах уже невозможно.
– Я обожаю тебя умолять.
– Как скажешь, чудик. Мы вообще-то говорили о моей маме, а не о женитьбе.
Устраиваюсь поудобнее, полностью повернувшись к ней лицом и подперев голову рукой. Ее глаза трепещут, когда я провожу пальцем по ее подбородку, привлекая все ее внимание. Она мягко отстраняется, но меня это не смущает. Это всего лишь начало.
– Твоя мать не ненавидит тебя, Адди. Она ненавидит себя. И она обижается на тебя не потому, что ты живешь не той жизнью, которую она хотела для себя, а потому, что ты жила так, как хотела, а она – нет.
Она в упор смотрит на меня, похоже задумавшись над моими словами.
– Лучшее, что ты можешь сделать, – это продолжать жить этой жизнью, маленькая мышка. Продолжай быть успешным автором, который любит фильмы ужасов и ярмарки с привидениями. Той, кто обожает свою бабушку и готический особняк, который унаследовала, и находит большое удовольствие в призраках, бродящих по комнатам того особняка. Ты всегда была такой, какая ты есть.
Она морщит нос, словно испытывает отвращение.
– Значит, ты тоже мудрый и все в этом духе, да? – Она ехидно усмехается, но в ее глазах виднеется слабый блеск. – Это подло. Есть хоть что-нибудь, в чем ты плох?
Улыбаюсь, наслаждаясь тем, как ее щеки окрашивает румянец.
– Я очень плохо разбираюсь во многих вещах. И слышал, практика всегда помогает достичь совершенства.
Она стонет в голос и толкает меня, и я смеюсь, когда она разворачивается ко мне спиной. Мы оба знаем, что ей тоже смешно, просто она еще не готова это признать.
Но это ничего. У меня полно времени.
18 февраля 2022
Однажды Сидни сказала Франческе, что я нацарапала на стене картинку. Фигурку с отрубленной головой. Все было измазано красным, а потом я узнала, что у Сидни были месячные.
Конечно, я не преминула рассказать Франческе об этом. И она заставила меня чистить эту стену своей зубной щеткой.
Я больше не пользовалась ей. Рио достал мне новую, но они ни о чем не догадались, и так и продолжили думать, что я чищу свои зубы той же самой щеткой, которой соскребала вагинальную кровь Сидни.
Я подумывала о том, чтобы заточить конец этой зубной щетки, как в настоящей тюрьме, и вонзить Сидни в глаз. Потом я действительно нарисовала бы на стене фигурку – с отсутствующим глазным яблоком и размазанной по ней кровью.
Вот было бы смешно.