Глава 4
Проснувшись глубокой ночью, я не сразу поняла, где нахожусь. В комнате было светло, благодаря свету фонаря во дворе, удачно расположенному недалеко от моего окна. Потянувшись за водой, стоявшей на тумбочке, я чуть не упала с кровати. А всё потому, что «моя недавняя посетительница» вернулась, да не одна.
Она опять стояла в углу палаты, но в этот раз о помощи не просила. «Гостья» безучастно стояла в углу, держала на руках младенца. Не знаю почему, но я инстинктивно потянула руки, как бы прося дать мне ребёнка. И когда девушка развернула малыша ко мне, я поняла, что он живой. Да, живой. Осмысленный взгляд маленьких глаз и розовые щёчки не оставляли сомнений. Когда же младенец протянул ко мне свои ладошки, и я увидела на них родимое пятно, мне захотелось завыть белугой. В моей голове снова раздавался загробный голос с просьбой о помощи.
Я зажмурилась и, сосчитав до десяти, открыла глаза. Посетители исчезли. Точнее исчез только один, ребёнок. Девушка всё так же оставалась стоять, только теперь её руки свисали вдоль тела. Тогда я ущипнула себя за бедро и, взвизгнув от боли, снова уставилась в угол. Нет, это явно не глюк, иначе бы она исчезла, а она здесь. Тогда кто? Призрак? Опять мимо, я же не экстрасенс, не маг и не шаман. С духами умерших в контакт не вхожу, значит всё же глюк. Её же кроме меня никто не видит, значит, это плод моего воображения. Я бы даже сказала, моего больного воображения. Только теперь воображение решило поиздеваться надо мной, подсовывая мне мою мертворождённую дочь. Это уже садизм какой-то. Может у меня раздвоение личности? Нет, не подходит. А может молитву прочитать? Ага, конечно. Что бы молитву читать, в Бога надо верить и крещёной надо быть. Ну нет, в всевышнего я, соответственно, верю, только вот с религией не до конца определилась, поэтому и Бог у меня какой-то единый. А вот с крещением косячок, тут, конечно, ничего не скажешь. Блин, мне бы ноутбук сюда. Хотя какой ноутбук, мне психиатр нужен. С этими мыслями я опять провалилась в сон.
Утром я проснулась от криков в коридоре, голос был очень знакомым. Навострив уши, я попыталась понять, кто же там так бурно выясняет отношения.
— Ну и что, что я не родственница? У нее вообще родственников нет, что же ей теперь голодной тут у вас лежать?
— Успокойтесь, женщина. Здесь всех кормят, никто голодным не лежит.
— Ага, кормите. Едой вы это называете? Это же гадость, ей сейчас нормальная еда нужна, а не ваша баланда. Не хотите меня пускать, передайте ей хоть супчик куриный, для неё ведь варила.
Не дожидаясь, пока скандал разгорится с новой силой, я выглянула в коридор.
— Пропустите пожалуйста, это тёть Глаша, она мамина подруга.
В мою сторону повернулись обе головы, после чего на лице Лисицы (так мамуля величала свою подругу) начала расползаться улыбка. Лицо же медсестры, приобрело недовольное выражение.
— Девочка моя, как ты похудела, – проговорила тёть Глаша, двигаясь в мою сторону. Подойдя ко мне, она поставила свою сумку на пол и обняла меня. Так мы и стояли какое-то время.
Когда родителей не стало, тёть Глаша помогла мне принять эту потерю. Она была рядом я всегда чувствовала её доброту и тепло. Своих детей у неё было двое, но мне казалось, что я тоже член её семьи. Она всегда сетовала на то, что дочери Господь ей не дал, а сыновья — это так, отрезанные ломти. Что уж она под этим подразумевала, поди-разбери.
— Как ты тут? Хотя чего это я ерунду горожу, как ты можешь быть, когда кровинку свою потеряла. Да и Витьку жалко, хороший был парень, не чета моим шалопаям. Ой как жалко-то.
— Тёть Глаша, не нужно. А то я сама сейчас разревусь.
— А ты поплачь! Слёзы они ведь как лекарство. Ты знаешь, я ведь не успела твоих забрать. Пока то да сё, приехала, а мне говорят, что забрали Витю уже. А про дочь вообще что-то невнятное. Мол государство похоронило. Где похоронило, как похоронило, никто ничего не говорит. А про Виктора я и не поняла сначала, кто мог забрать, у него же и родни-то не было. А оказалось, что с его работы люди денег собрали на похороны. Я позвонила им, они и сказали, что и когда. Хоронили на Ватутиновском. Как выпишут тебя, мы обязательно съездим, помянем. Ты знаешь, про аварию то вашу по всем каналам показывали. Те, что врезались в вас, молодые ещё совсем ребята были, заживо в машине сгорели, только девушку спасли. А сегодня передали что и девушка умерла. Там в этой машине, парень из какой-то там группы музыкальной был, а группа известная очень, молодёжная, только вот название не помню. В общем говорили, что не первая это их авария. Носились они как угорелые и машина там какая-то у них скоростная. Вот и доносились. Упокой Господь их душу.
— Тёть Глаш, а что говорили, кто в аварии виноват: Витя или ребята эти?
— Ребята говорили виноваты. Они на встречную выехали, а скорость говорили больше двух ста. По первому каналу аккурат после нового года и показали. В девять утра новости были, там и показали. Я бы и не поняла кто разбился, да по телевизору показали, как тебя из машины вытаскивали. Ой господи, что делается-то. Ведь ни за что ни про что и себя загубили и Витеньку с собой забрали.
Тётя Глаша говорила, а по её щекам бежали слёзы. Я смотрела на неё и ничего кроме дыры в груди не ощущала, ну ещё может боль. Жгучую боль от утраты. Глаза мои были сухими, а мысли какими-то скомканными. Только горькое осознание пустоты и одиночества не покидало меня.
В себя я пришла уже на кровати. Врач что-то сердито выговаривала Лисице, а та смотрела на меня виноватыми глазами и утирала слёзы. Мне же в этот момент медсестра делала укол, наверное, опять или успокоительное или снотворное. Почему-то момент того, как я оказалась на кровати выпал из моей памяти. Может я упала в обморок? Додумать я не успела, так как провалилась в сон.
Проснулась я только утром. Обход врача прошёл, как в тумане. Потом явилась Катька, зачем-то притащившая полный пакет апельсинов и конфет. Странное сочетание. Она пробыла у меня почти два часа. Всё это время подруга держала меня за руку и смотрела глазами побитой собаки.
— Кать, ну чего ты так на меня смотришь?
— Нормально я смотрю. Ты лучше расскажи, как себя чувствуешь. Доктор говорит, что травма головы может потом аукнуться осложнениями, – ушла она от темы разговора.
— Кать, не виляй, что случилось?
— Вик, ерунды не спрашивай! У меня подруга три недели в коме отлежала. А друга вообще не стало. Ты же знаешь, что мне Витька, как брат был. Вик, ты только нос не вешай, всё ещё будет. У тебя есть я. У меня есть ты. Ты же знаешь, я за тебя любого порву. Я, кстати, когда ты в реанимации была, решила врача твоего Эдгара. Как-то его там по отчеству заставить работать...
— Денег дала? – перебила я подругу.
— Попыталась, – поправила она меня. – Так он так развизжался. Верещал, что милицию вызовет. Прям показательное выступление устроил.
— Наплюй, всё нормально. Ты мне лучше скажи, как тебя ко мне пропустили?
— Денюжками пошуршала. Я договаривалась о хорошей палате, а тебе какую-то обычную дали, – скривилась подруга.
— А я-то гадаю, почему никого не подселяют.
Катька улыбнулась и сжала меня так крепко в своих объятиях, что чуть не переломала мои рёбра.
— Вик, я поберу. На работе просто задница. Завтра обязуюсь быть. Чё притащить то тебе?
— Ничего не надо. Я ничего не хочу. Ты просто приходи и всё, – проговорила я, опуская глаза, чтобы скрыть слёзы. Катька чмокнула меня и убежала. А буквально через пол часа явился вчерашний мент. Его визит я запомню надолго.
— Как вы себя чувствуете сегодня, Виктория Дмитриевна? – елейным тоном поинтересовался Терёхин.
— Замечательно, только что от радости при виде вас не прыгаю. Разве не видно? – решила не оставаться я в долгу.
— Юморите? Значит на поправку семимильными шагами движетесь, – продолжал разглагольствовать капитан.
— Откуда такие сведения? Вы случаем медицинское образование не получали, а Михаил? Извините, позабыла, как вас по батюшке величать? – продолжала я издеваться над ментом.
— Ничего страшного, я напомню, Евгеньевич я. А теперь к нашим баранам.
— Это вы простите о ком? И почему вы о себе во множественном числе? – перебила его я. Мне очень хотелось вывести его из себя. Хотелось, чтобы он убрал свой лживо-слащавый тон, сбросил свою, что называется овечью шубейку и показал истинную образину. А иначе как волком в овечьей шкуре я его не видела. Волчарой, который желает нажиться на чужой беде. Хотя нет, волк – это благородное животное. Терёхин – это скорее шакал. Падальщик, который сам не охотится, который либо ворует чужое, либо питается падалью и отбросами. Мерзкое существо. Видимо прочитав мои мысли, Михаил растянул губы в улыбке, больше похожей на оскал. Желваки на его скулах заходили, а глаза сузились.
— Обидеть хотите? А зря, я ведь вам помочь пришёл, пока ещё можно вам помочь. Вы ведь одна остались, ни мужа, ни родни.
— Справки наводили? Похвально. Только бы не надорваться вам, помогая мне. Хозяин то ваш это вряд ли оценит. Лишнюю косточку со стола точно не бросит. Сколько вам пообещали за помощь, а капитан? – сказала я, наблюдая за тем, как меняется его цвет лица, а сама улыбнулась. То, что он сделает в следующий момент, я просто не ожидала, потому сразу и не среагировала.
Он подскочил ко мне и схватив за волосы, резко дёрнул на себя.
— Слушай сюда, тварь, никуда ты не денешься! Подпишешь все бумаги, как миленькая! Иначе я тебя живьём сгною! – зло прокаркал мент, брызгая на моё лицо своими слюнями.
— Руку убери, – спокойно проговорила я. – А с родственниками ты просчитался. В следующий раз лучше справки наводи, – зачем-то соврала я.
Руку он убрал. Встал, поправил форму и направился к двери. У двери он обернулся и зло прошипел: Ты, сучка, пожалеешь, что на свет родилась! Сама приползёшь и не на одну, а на две квартиры документы подпишешь.
— Не подавишься? Как бы тебе самому без работы не остаться, да на скамье подсудимых не оказаться, помогальщик ты наш сердобольный. Чего встал? Топай отсюда, пока я медперсонал не позвала и заявление на тебя не написала.
Он вышел, забыв попрощаться, а дверью хлопнул так, что я думала она с петель слетит. Придурок чёртов.
Вдох, выдох, вдох выдох. Счёт до десяти помог мне успокоиться, хотя руки дрожали.
"И как таких недоумков земля носит," – подумала я. В палату заглянула, удивлённая шумным уходом мента, медсестра по этажу.
— У вас всё нормально?
— У меня да, а вот товарищу, что вышел отсюда, успокоительное бы не помешало, – проговорила я улыбаясь. Медсестра хмыкнула и скрылась за дверью.