Глава 20
— Ты знаешь, что в этой тюрьме Катька сгноила всех, кто посмел обвинить ее в убийстве мужа? — спросила Джулия. — А их было ой как немало.
— Я знаю другое, — мрачно ответила Мэрилин. — Если твое предположение про Сашиного сына верно, то нам нужно как можно скорее вернуться в четырнадцатый год.
Сквозь узкое окно, расположенное почти под потолком камеры, виден был занимающийся день. Лучи солнца почти не попадали в мрачное помещение, но зарешеченный прямоугольник с каждым часом становился все светлее.
— Прежде чем мы вернемся в четырнадцатый, я должна поговорить с Таней, — сказала Джулия. — А до этого неплохо бы найти способ выбраться отсюда.
За ночь они обсудили все возможные варианты побега. Вспомнили все случаи из истории, которых оказалось до отвращения мало, и сошлись на том, что без помощи извне ничего не выйдет.
— Может, отец решил таким образом меня наказать? — строила предположения Мэрилин. — Может, с рассветом он выпустит меня отсюда, и тогда я смогу вытащить тебя?
Но рассвет наступил, а за ней никто не пришел. Только жандарм принес завтрак: две миски пшенной каши и по два куска хлеба на каждого.
— Старая сука обещала помочь, — сказала Джулия, брезгливо отказавшись от своей порции и с изумлением глядя, как Мэрилин опустошает обе миски. — Правда, неясно, что она может сделать, но…
Ее прервал громкий лязг дверного окошка.
— Просили передать, — услышала она тихое, после чего на пол камеры спланировал конверт со знакомым вензелем на нем.
Они бросились к конверту одновременно, но Мэрилин потеряла мгновение, сбрасывая с колен миску, и оттого Джулия успела первой. Свежий запах гортензий опалил ее ноздри, заставив сердце биться чаще.
Она сделала глубокий вдох и распечатала конверт.
«Дорогая моя, клянусь, что своим непредвиденным положением ты обязана отнюдь не мне. Узнав, что тебя препроводили в тюрьму, я первым делом отправилась к Ники, чтобы он немедля исправил свою ошибку.
Боюсь, что это займет время, но я сделаю все, чтобы вернуть тебе свободу.
Навсегда в твоих мыслях,
эМ»
Джулия покачала головой и смяла письмо в кулаке. В ее груди волной разлилась огромная, яростная, первоклассная ненависть.
С самого начала ее не покидало чувство, что здешняя Таня просто играет ею: водит на поводке, словно послушную собачку, заставляя вольно или невольно исполнять свои желания. Письмо всего лишь подтверждало это, только и всего.
— Юль, что случилось? — тихо спросила Мэрилин. Похоже, она была напугана. Интересно, с чего бы?
«Я выберусь отсюда, — пообещала себе Джулия. — Выберусь, а потом найду тебя, схвачу за твои чертовы крашеные волосы и буду таскать тебя за них до тех пор, пока ты не признаешься, какого дьявола ты творишь и что тебе от меня надо».
— Юля?
Она открыла глаза и заставила себя посмотреть на Мэрилин. Та сидела на кровати ни живая ни мертвая.
— Юль, ты что?
Ничего. Ничего, дьявол вас всех разбери. Ничего.
Просто еще один чертов провал, еще одна чертова жизнь, в которой ей нечего делать, в которой она не хочет быть, в которой нет и не может быть самого главного — того, без чего, как оказалось, жизнь вообще не имеет никакого значения.
Десятки тысяч лет. Десятки тысяч лет, в течение которых она раз за разом пыталась поступать правильно. Пыталась все исправить, пыталась спасти того, в ком однажды сосредоточился весь смысл этого дурацкого мира. Десятки тысяч лет, в течение которых раз за разом все ее попытки проваливались, привнося все больше и больше боли.
И еще одна попытка. Последняя.
Попытка, в которой было много любви и много отчаяния. Много дождливого Петербурга и запаха кофе с печеньем. Много откровений о том, какой вообще бывает любовь, и много боли, из которой, как и раньше, не было никакого исхода.
А теперь она пишет «навсегда в твоих мыслях». Таня никогда не написала бы так. Она написала бы «навсегда твоя». Или «думаю о тебе». Или что-то еще, такое же отдающее, такое же теплое, такое же наполненное только им одним понятным смыслом.
Значит, это не Таня. Значит, это снова он — ее Темный. Тот, которого она пыталась спасти, и тот, кого спасти она не смогла.
Все зря. Все было бессмысленно и зря. Все эти дни, в которые она до крови кусала пальцы, лишь бы не написать чертову смс, все эти дни, в которые она стояла рядом на церемониях, не смея дотронуться, не смея взглянуть, почти не дыша. Все эти дни, в которые каждая секунда превращалась в десятилетия, а каждый час — в вечность. Все это было зря.
Он победил. Неизвестно как, но Темный герцог оказался сильнее и взял верх.
Или пока еще нет? Или все еще, черт бы его побрал, нет?
Кипя от ярости, она шагнула к двери и ударила в нее кулаком. Шум от удара гулом разнесся по камере.
— Юля, что ты делаешь?
Ждать, когда их спасут? Ждать, когда явится старая сука, или Берни одумается, или случится что-то еще? Черта с два. Если в этом мире существует Темный герцог (а похоже, что именно так все и есть), то пусть не тешит себя иллюзиями. Комнатная собачка перестала быть комнатной. И пусть к дьяволу летит правило, что если герцог Темный, то герцогиня обязательно должна быть Светлой. Правила придумали люди. А она — выше, чем все они, вместе взятые.
— Юля!
Она снова с силой ударила в дверь, и на этот раз добилась желаемого: окошко распахнулось, и из него в камеру полилась тьма. Так себе тьма, говоря откровенно, очень средненькая, но для начала и этой будет достаточно.
— Отвори, — приказала Джулия, направляя поток тьмы в себя и с удовлетворением ощущая, как она растекается по жилам, впитывается в кровь, оседает на каждом из незаметных глазу волосков кожи. — Повелеваю тебе: отвори.
Где-то позади юношеский голос испуганно охнул, но ей было плевать.
Дверь со скрипом распахнулась, и толстый унтер-офицер в зеленой форме упал перед ней на колени, низко склонив голову. Один взгляд, одна секунда, и он распластался лицом вниз, и спина его больше не шевелилась.
— Юлька, что ты творишь, твою мать?!
К ним навстречу по коридору уже спешили еще несколько жандармов. Джулия смела их со своего пути движением руки: разметала в стороны, ударяя о стены, ломая кости, царственно и медленно продвигаясь вперед.
Она вся была сейчас — тьма. Она дышала тьмой, и источала тьму кожей, и впитывала ее в себя прямо из этих толстых стен, наполненных веками страданий, веками сожалений, веками невыплаканных слез.
Из-за поворота выскочил кто-то вооруженный. В воздухе запахло порохом, но что такое порох перед средоточием живого, первобытного Хаоса? Одно движение пальцем, и пистолет в руке жандарма взорвался, отрывая ему пальцы, заставляя упасть на пол и закричать, баюкая исторгающую кровь руку.
«Значит, ты снова Темная? Значит, в том, настоящем мире, у меня ничего не вышло? Значит, все, через что я прошла, все, через что я заставила пройти других, было зря?»
— Юля!
Она сама не поняла, как оказалась на улице. Ощутила чьи-то пальцы на своем запястье и впитала в себя из них остатки тьмы. Впитала прежде, чем поняла, что эти пальцы принадлежат семнадцатилетнему юноше. Юноше с глазами Мэрилин.
— Ты можешь объяснить, в чем дело?
Джулия посмотрела на нее и с удовлетворением увидела в ее глазах ужас.
— Конечно, я объясню, — улыбнувшись, сказала она. — Но прежде мне нужно разобраться в одном деле.
Прикрыла веки, призывая в глаза силу Хаоса, и, погрузившись в взметнувшуюся вокруг тьму, переместилась прямо в парадную залу Царскосельского дворца.
Шагнула к Николаю и сомкнула пальцы на его шее.
***
Автомобиль несся со скоростью, явно превосходящей все законные и разумные ограничения, но Тане отчего-то было все равно. Она сидела на переднем сиденье, сжавшись в узел, и, закрыв глаза, тщетно старалась проглотить подступающий к горлу комок.
— Что я делаю? — то и дело возникало в ее голове пугающее, на грани паники. — Господи, что же я делаю?
Позади были торопливые сборы (Лилит сказала, что много вещей ей не понадобится), и прощание с дядей Гришей, и визг Макса, который провел с ней всего несколько часов, но, похоже, уже успел привязаться. И ночная трасса Петроград — Москва, и сосредоточенная Лилит за рулем, и неизвестность, навстречу которой они летели на сумасшедшей, безумной скорости.
Юлику она не стала звонить. Проклиная себя за трусость, просунула записку в щель покосившейся от старости двери и положила на порог утку — словно свидетельство последнего «прости». Или «прощай»? Кто знает.
Если Лилит не врет и если у них все получится, то старая жизнь закончится сама собой, и начнется новая — в другом, гораздо более свободном мире. В мире, где искусство все еще имеет значение, в мире, где люди сами могут решать, что и когда им делать, и в мире, где они с Джулией смогут…
Таня не знала, что именно они смогут, но отчего-то верила, что смогут обязательно. Дружить? Что ж, она была согласна и на это тоже. Даже то, что она сможет просто видеть ее, и говорить с ней, и чувствовать ее запах, — уже одного этого было бы достаточно. Или уже нет?
— Ты должна будешь вернуться в прошлое, — объясняла ей Лилит торопливо. — Я отправлю тебя туда, и ты изменишь важный момент, после чего все вернется на свои места. Не спрашивай, какой именно, — я скажу тебе, когда ты будешь готова. Просто верь мне, и все.
И она верила. Верила, потому что именно Лилит обещала ей выход из мрака, в который превратилась ее жизнь. И не только выход, нет, не только его. Она обещала больше: она обещала будущее.
В Москву они приехали рано утром. Таня смотрела в окно автомобиля и, ругая себя за глупость, искала среди мелькающих мимо прохожих знакомое лицо. Искала и, конечно же, не могла найти.
— Куда мы поедем? — спросила она, когда машина остановилась на светофоре и Лилит облегченно вздохнула каким-то своим мыслям. — Это… Ты отправишь меня в прошлое сегодня же?
— Да, — услышала она в ответ. — Мы и без того едва не опоздали. Дух Хаоса больше не станет сидеть на месте, а это значит, что времени осталось совсем мало.
Странно, но в Танином сознании Дух Хаоса и Джулия по-прежнему были чем-то разным. Она не слишком верила в слова Лилит об огромном зле и о том, каким противником может стать этот Дух. Ей просто хотелось вернуть все на свои места, какими бы «своими» эти места ни были.
— Что значит «не будет сидеть на месте»? — спросила Таня. — Джули… Что она сделает, по-твоему?
Свет переключился на зеленый, и Лилит нажала на газ.
— В данный момент она пытается убить первого президента Союза.
Таня моргнула, ее ладони вдруг вспотели, а коленки сжались.
— Что? — переспросила она. — Николая?
— Именно. В эту секунду она в Царском Селе, и жить ему осталось… — Лилит замолчала, словно подсчитывая. — Ну, скажем, минут двадцать, если повезет.
— Подожди, но… — Таня окончательно растерялась. — Но как же так? Зачем?
Машина вильнула, уходя в переулок, и немного сбавила скорость.
— Я уже говорила: она хочет оставить эту реальность основной. Лучший способ сделать это — убить первого президента. А ты должна будешь остановить ее. И сделать кое-что еще.
— Что? — Танин голос едва не сорвался на крик. Ее трясло. Она пыталась представить себе Джулию — Джулию, с ее тонкими пальцами, с ее ласковыми глазами, с нежной улыбкой — убивающей кого-то, и не могла. — Что я должна буду сделать, Лилит?
Машина остановилась, и Лилит, рванув ручник, посмотрела на Таню.
— Ты должна будешь убить ее первой. Прежде чем она убьет и его, и тебя.
***
Саша посмотрел на часы и понял, что в Москве наступило утро. Проговорив всю ночь, они так и не пришли к общему знаменателю: Адам настаивал на том, чтобы попросить о помощи Бернарда, Саша считал, что, если уж без этого не обойтись то нужно вызвать Катьку.
— Сварю кофе, — сказал Адам обессиленно, когда все аргументы были исчерпаны, а решение так и не было найдено. — Берем еще полчаса на споры, а затем нужно будет действовать. Иначе мы дождемся того, что они окончательно растают. Обе.
Он ушел в подсобку, а Саша посмотрел на стоящих рядом Джулию и Мэрилин. За прошедшую ночь они как будто еще истончились: первая в большей степени, вторая в меньшей. Он подошел ближе и, вздохнув, заправил за ухо Мэрилин выбившуюся из прически рыжую прядь.
За спиной хлопнула дверь. Саша обернулся и не поверил своим глазам: в полумрак бара входили две женщины, и каждую из них он знал. Знал даже, пожалуй, слишком хорошо.
Он почувствовал, что не может пошевелить и пальцем: тело словно заморозилось, живыми остались только глаза: они с ужасом смотрели то на одну, то на другую и не могли поверить в то, что видели.
Таня и Лилит. Что они здесь делают? И, что еще важнее, что они делают здесь вместе?
«Адам! — закричал он беззвучно, не в силах пошевелить губами. — Адам!»
Лилит подошла к нему и, улыбнувшись, коснулась небритой щеки кончиками пальцев. По коже словно наждаком провели, и царапины мгновенно вспыхнули болью.
— Смотри, — услышал он ласковое. — Вот что Дух Хаоса сделал с ними. С каждым из них. Видишь?
Саша попытался дернуться и снова не смог. Он смотрел, как бледная как смерть Таня подходит ближе, как касается ладонью сначала его, а потом — Мэрилин и Джулии.
«Адам! Черт бы тебя побрал! Адам!»
— Смотри внимательно, — продолжила Лилит, все еще улыбаясь и с каждой секундой все больше становясь похожей на уродливое безобразное чудовище, чудовище с телом змеи и лицом человека. — Потому что только ты можешь их освободить. Каждого из них, понимаешь? Включая и Джули тоже.
«Не верь ей! Пожалуйста, не верь ей! Разве ты не видишь, что она лжет?»
— Я не понимаю, — тихо сказала Таня, и Саша мысленно воздал молитвы всем имеющимся на свете богам. — Ты говорила, что Джули и есть Дух Хаоса. А теперь говоришь…
— В настоящем мире она — человек. Просто человек, и не самый плохой. Ты видела ее в Петрограде, помнишь? Все человеческое останется в ней, если, конечно, ты сможешь вернуть все на свои места.
«О господи! Нет!»
— Понимаешь? — продолжила Лилит. — Убиваешь Духа Хаоса в этом мире, получаешь человека в мире настоящем. А заодно спасаешь миллиарды людей, потому что, поверь мне, милая, этому миру осталось жить совсем недолго.
«Таня, черт бы тебя побрал, она же чушь несет! Неужели ты не видишь? Она же врет, нагло врет!»
— Получается, ты отправишь меня в прошлое, и там я должна буду… убить?
«Вот именно, идиотка! Подумай своей головой! Адам! Черт бы тебя побрал, где ты? Адам!»
— Это будет несложно, милая, — голос Лилит полился будто ручей. Саша видел, что Танины глаза затуманились, взгляд поплыл. — Разве ты не захочешь защитить человека, на которого поднимет руку убийца? Разве не захочешь его спасти?
Саша снова попытался двинуться, и снова ничего не вышло. Он изо всех сил зашевелил глазами, пытаясь привлечь Танино внимание, но безуспешно: ее лицо становилось все более отрешенным, все более отстраненным.
— Я… Захочу…
— Вот именно, моя дорогая. А дальше все произойдет само собой. Ты просто защитишь невинного, только и всего.
«АДАМ!»
Таня кивнула, будто завороженная окончательно, но в эту секунду Саша услышал наконец звук, которого так истово и яростно ждал все последние минуты. Он услышал звуки шагов и спокойный голос следом за ними:
— Она лжет тебе, девочка.
Адам подошел и встал рядом с Сашей. Теперь они стояли друг напротив друга: Лилит и замершая, с пустым взглядом Таня и Адам с застывшим, будто замороженным, Сашей.
— Ты не имеешь права вмешиваться, — улыбка на лице Лилит стала еще шире, и оттого еще больше приняла змеиный вид. — И ты это знаешь.
— А ты играешь не по правилам, — возразил Адам. — Сними морок, и пусть девочка решает сама.
— Как скажешь, мой дорогой. Как скажешь.
Она рассмеялась торжествующе и щелкнула пальцами. Туман ушел из Таниных глаз, они вновь стали из стеклянных зелеными.
— Кто вы? — спросила Таня испуганно. — Что происходит? Лилит, кто он?
— Он тот, кто хочет остановить тебя, — объяснила Лилит, глядя на Адама. — Он тот, кто в том, настоящем мире, скрывал от тебя истину.
Таня удивленно подняла брови. Саша видел, как дрожат ее руки, как ходит вверх-вниз от учащенного дыхания грудь.
— Это правда? — спросила она.
«Черт, Адам, ты можешь хоть раз в жизни соврать во благо?»
— Да.
«Дьявол!»
Таня кивнула и умоляюще посмотрела на Лилит:
— Я не понимаю. Теперь я окончательно ничего не понимаю.
«Адам, твою мать! Скажи ей правду! Скажи ей ВСЮ правду!»
— Таня, — словно откликаясь на беззвучный Сашин вопль, сказал Адам. — То, что она сказала, — правда. Но это еще не вся правда.
— Тогда расскажи мне всю, — быстро сказала Таня, а Саша с удивлением понял, что Лилит вовсе не собирается ее останавливать. В его голове мелькнула догадка, но было уже поздно.
— Я был тебе другом, — сказал Адам. — В той мере, в которой мог. Ты приходила ко мне, когда тебе было плохо, и когда было хорошо. И я помогал тебе: настолько, насколько мог.
«Нет! Нет! Молчи! Не говори ей!»
— Какую истину ты скрывал от меня? Что ты скрывал?
«Нет!»
— В настоящем мире ты и Джулия… Вы любили друг друга. И я знал, что она любит тебя. Но не сказал тебе этого.
— Любили?
Таня снова посмотрела на Лилит, и та кивнула.
— Любили. Вот только он не сказал тебе кое-что еще. Спроси его: если ты убьешь Духа Хаоса в этом времени, сможешь ли ты тем самым вернуть на место настоящий мир?
— Смогу? Ответь мне! Смогу?
«Не говори ей! Не надо!»
— Да.
Если бы Саша мог, то закричал бы во все горло. Бросился бы на торжествующе улыбающуюся Лилит и придушил бы ее своими собственными руками. А потом и Адама тоже.
Но он не мог. И ему оставалось только смотреть, как Таня кивает, глядя на Лилит, и слышать, как она говорит:
— Я готова. Сделай это. Отправь меня в прошлое.
Его сердце рвалось из груди, но он все еще не мог пошевелиться. Он смотрел, как Лилит прячет руку за спину, как Адам делает шаг к Тане и срывающимся голосом говорит:
— Почему ты не спросила ее, каким образом она собирается отправить тебя в прошлое? Почему ты ее об этом не спросила?
— Потому что есть только один способ, верно, милый? — усмехнулась Лилит и, вытащив из-за спины нож, одним движением перерезала Танино горло.
Кровь хлынула, заливая собой грудь, брызги ее попали на Сашино лицо, и от этого его тело снова обрело чувствительность. Но было поздно: темный вихрь мелькнул перед его глазами, и Лилит исчезла, оставив лежащее на полу, истекающее кровью, мертвое тело.
— Адам! — яростный вопль вырвался из Сашиной груди. — Адам!
— Я ничего не мог сделать, — услышал он отчаянное. — Она хотела отправить ее в прошлое и сделала это. Она отправила ее в следующую жизнь. Отняв у нее предыдущую.