В Объятиях Зла

I lied - Я солгал
I'm wrong - Я неправ
I'm high - Я под кайфом
Who do you want, babe? - Кого ты хочешь, малышка?
You fight - Ты борешься
You hope - Ты надеешься
You hide - Ты прячешься
Who do you want, babe? - Кого ты хочешь, малышка?

Who do you want - Ex Habit

Агата Байкли

— Где находится его клуб? — спросила я, не в силах скрыть волнение.

— Агата, ты шутишь? — Роуз бросила на меня насмешливый взгляд. — Тебе туда не попасть.

Я вопросительно вскинула бровь, затем нахмурилась.

— Почему это?

— Ну, во-первых, возрастной ценз 21+, а во-вторых, этот клуб открывает свои двери для простых смертных всего пару раз в месяц. В остальное время там развлекается избранная публика, отобранная лично Клинтоном. Ходят слухи, что в подвалах этого заведения творятся ужасные вещи, — Лейлани понизила голос до шепота, словно боясь, что нас подслушают. — Туда никому нельзя, кроме персонала и, разумеется, самого владельца.

Я прикусила губу до боли, пытаясь переварить услышанное. Неужели мой сводный брат настолько опасен и жесток? Эта мысль пронзила меня ледяным ужасом. Теперь я боюсь его вдвойне. И все же, мне отчаянно хотелось услышать правду из его уст. Почему все вокруг твердят о нем такие ужасные вещи? Может быть, все это ложь? Может, в глубине души он не такой уж и монстр?

— Ого, в сети пишут, что в этом месяце клуб «Садисты» распахнет свои двери завтра вечером.

Одно лишь название этого места вселяло леденящий страх. Я сделала заказ официанту, стараясь не пропустить ни слова из разговора подруг.

— Может, сходим туда вместе? — предложила Роуз с заразительным энтузиазмом. — Я там ни разу не была, умираю от любопытства!

— А как же возрастной ценз?

— Поверь, детка, у Роуз всегда найдутся связи, — подмигнула Лейлани, расплываясь в загадочной улыбке.

Я не могла отказаться. Слишком уж сильно меня манил этот запретный плод. Если у моего брата есть клуб, о котором я даже не подозревала, я обязана увидеть все своими глазами.

Жар опалил щеки, стоило лишь всплыть в памяти прикосновению его пальцев, скользивших по бедру, этим грязным, но таким обжигающим словам и проклятой красной маске. Что, черт возьми, случилось бы, не отпусти Клинтон меня тогда? Перешло бы это во что-то большее? Вряд ли. Скорее, он просто поиграл бы со мной, довел до предела, заставил бы умолять. Он же ненавидит меня. Ненавидит саму мою суть, мое происхождение. Горькая усмешка тронула мои губы, и я отбросила эти мысли, как назойливую муху.

— Девчонки, скоро в ГЭКУ Хэллоуин. Кем нарядитесь? — весело прощебетала Роуз.

— Хэллоуин? В нашем-то чопорном университете?

Девочки обменялись удивленными взглядами.

— Ну да. Раньше не отмечали, но студенты продавили, чтобы и у нас был праздник.

— Да ладно вам, — отмахнулась Роуз. — Повеселимся! Я вот думаю феей стать. С крылышками и блестками!

Я закатила глаза. Фея? Серьезно? Роуз, конечно, милая, но иногда ее наивность просто зашкаливает.

— А ты, Агата, кем будешь? — поинтересовалась она, толкая меня локтем в бок.

Я пожала плечами. Хэллоуин? Никогда особо не любила этот праздник. Все эти переодевания, конфеты... слишком по-детски. Но признаться, немного отвлечься от учебы не помешало бы.

— Не знаю, еще не думала, — ответила я, отхлебывая чая. — Может, зомби? Или ведьмой? Что-нибудь мрачное и зловещее.

Роуз скривилась.

— Ну зачем сразу мрачное? Можно же что-то веселое придумать!

Я усмехнулась. Веселое? После того, что мне пришлось пережить, веселое как-то не очень вяжется с моим настроением. Но, может, стоит попробовать? Ради разнообразия. И чтобы хоть на время забыть о его пальцах, о красной маске и о том, что могло бы быть.

Два долгих часа в ресторане с девочками – время, словно вязкая патока, тянулось, не желая отпускать. И вот, я уже в такси, смотрю сквозь запотевшее стекло на ускользающий пейзаж. Водитель, поймав мое рассеянное отражение в зеркале, бросал на меня мимолетные взгляды, пока я, погруженная в свои мысли, неотрывно смотрела в одну точку. Воспоминания о том вечере вспыхивали, заставляя щеки гореть предательским румянцем. Почему он тогда остановился? Что заставило его оттолкнуть меня? Бесконечные "что если" терзали разум, но я отчаянно пыталась их отогнать. В любом случае, хорошо, что все не зашло слишком далеко... или нет?

Я его сестра. Он мой брат.

Мама, узнав о том, что творится в моей душе, о ночных грезах, в которых он – главный герой, вышвырнула бы меня из дома, не раздумывая. Ей нужна послушная дочь, не обремененная проблемами. И я не хотела доставлять ей хлопот. Дождаться двадцатилетия и бежать, бежать без оглядки. Но почему мой брат такой... желанный? Почему, засыпая, я думаю только о нем, а моя рука невольно скользит под пижаму? Я больна. Ненормальна. Он не раз унижал меня, бросал мне в лицо обидные слова, называл дешевой, но я, словно мотылек на пламя, все равно тянусь к нему. До сих пор помню стыд и возбуждение, охватившие меня в лесу... Меня вообще возбуждает опасность, ощущение страха, особенно когда это касается Клинтона. Мне нравится чувствовать себя его добычей, его игрушкой. Неужели я схожу с ума в этом проклятом доме?

Расплачиваюсь картой и выхожу из такси. Охранник тут же услужливо раскрывает над моей головой черный зонт. Даря ему натянутую улыбку, я вступаю под его защиту. Вся эта роскошь, забота и уважение должны были бы радовать, но вместо этого я чувствую себя не в своей тарелке. Я всегда мечтала быть тихой, незаметной, серой мышкой, но вместо этого привлекла внимание самого опасного человека в городе. Если верить словам подруг, я влипла по самые уши. Завтра вечером я отправлюсь в его клуб, чтобы лично убедиться в их правоте. Осталось совсем немного.

Мурашки бегут по коже от воспоминаний о словах Лейлани. Он сидел в тюрьме за убийство. И тогда ему было всего восемнадцать. А вдруг он убьет и меня? И на этот раз ему все сойдет с рук.

С этими мыслями я прохожу через гостиную в свою комнату и вижу маму. В длинном коричневом платье, она что-то оживленно объясняет дворецкому, который внимательно ловит каждое ее слово. Я пытаюсь проскользнуть незамеченной, но ее голос останавливает меня. Неужели в этой жизни я никогда не смогу остаться в тени?

– Агата, у меня для тебя новость, солнышко, – радостно восклицает мама, приближаясь ко мне.

Лицо ее осунулось, кожа потемнела от загара. Она выглядит измотанной, уставшей, но пытается сохранить прежнюю жизнерадостность. Как и с ним... скрывает истинные чувства, и это меня раздражает. Мой взгляд невольно падает на ее шею, и я в изумлении замираю. Там... синяки и засосы.

Заметив мой взгляд, мама моментально одергивает платье вверх, скрывая улики. Теперь на ее лице читается тревога.

– Это он сделал? – тихо спрашиваю я, сжимая кулаки.

– Это не твое дело, Агата, – ее голос становится жестким.

– Отлично. Тогда и в мою жизнь не лезь. Я в этом гребаном доме только по твоему желанию, мам. Но я не собираюсь оставаться здесь и смотреть, как этот ублюдок трахает тебя...

Пощечина обжигает щеку. Я в ужасе прижимаю руку к пылающему лицу. В глазах стоят слезы, а она смотрит на меня, не выражая ни капли сожаления. В ее взгляде смешались злость и отчаяние. Она смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом и тихо вздыхает, словно пытаясь успокоиться.

Она никогда не била меня. Даже когда я была самой несносной дочерью, она терпела мои выходки и тайком плакала в ванной. Особенно после того, как его посадили. Она оплакивала его, а я гуляла до поздней ночи и радовалась свободе, потому что его больше нет рядом. Но ее это не радовало. Я видела, как сильно она устала, но продолжала вести себя как эгоистичная дура.

Но в последнее время мама сильно изменилась. Она больше не думает обо мне, ее волнует только ее собственная жизнь. Она постоянно жалуется и истерит. Может, нервы сдали? Я ее просто не узнаю.

– Не смей так говорить о Николасе, – предостерегает она, угрожающе тыча в меня пальцем.

Я усмехаюсь, отнимая руку от горящей щеки. Мое лицо искажается от отвращения.

– Я. Ненавижу. Тебя, – отчетливо произношу я, разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице в свою комнату.

Она что-то кричит мне вслед, но я уже не слышу. Глаза полны слез, а сердце разрывается на части. Я хочу сбежать из этого проклятого места, но мне некуда идти. Нужно просто немного подождать.

В комнате я захлопываю дверь и прислоняюсь к ней спиной, чувствуя, как дрожат колени. Собственные слова эхом отдаются в голове, болезненным уколом пронзая сердце. Я ненавижу ее? Неужели это правда? Всхлипываю, пытаясь унять дрожь, и иду к зеркалу. В отражении вижу заплаканное лицо, покрасневшие глаза и ярко-красный след на щеке. Она никогда не поднимала на меня руку. Никогда. А теперь... все изменилось.

Бросаюсь на кровать, зарываясь лицом в подушку. Комната наполняется приглушенными рыданиями. Клинтон, Николас, мама... ненавижу их всех. И себя тоже ненавижу. За то, что слабая, за то, что зависимая, за то, что не могу вырваться из этого кошмара. За то, что думаю о брате... эти мысли, как ядовитые змеи, обвиваются вокруг сердца, отравляя каждую клетку.

Вчерашний ужин остался за бортом, а сегодня я заперлась в комнате, как узник в крепости, и не выпускала из рук ноутбук. Университетская презентация, групповой проект, но я, одержимая жаждой дополнительных баллов, решила взвалить всё на себя. Закончив, я внимательно вычитала каждую строчку и с облегчением захлопнула крышку.

Вечером – клуб моего сводного брата, событие, которого я ждала с каким-то болезненным энтузиазмом. Интуиция шептала об опасности, но я гнала её прочь. Холодный, непроницаемый, грубый... Что может быть хуже? В голове роились мысли: как я отреагирую, если окажется, что он и вправду жесток, что он убийца? Моё отношение к нему рухнет в тартарары. Один убийца в семье уже был, второй – это выше моих сил. Ненавижу насилие, это что-то вроде детской травмы, заноза под кожей.

Воспоминания о ринге, о бое Клинта с Чейзом, до сих пор бросали в дрожь. Я чуть не лишилась чувств от ужаса. И осознание, что Чейз пострадал из-за моей глупости... Не стоило просить помощи у Клинта. Чейз, кстати, угрожал мне, но две недели прошли в тягостном молчании. Это настораживало. Я боялась оставаться одна, старалась, чтобы рядом всегда кто-то был. Его слова, словно ядовитые змеи, всё ещё извивались в памяти. После драки с братом он вряд ли посмеет приблизиться, но Чейз – псих, просто чокнутый.

Я поднялась с кровати и направилась в свою гардеробную, личное святилище моды. Роуз, словно предчувствуя бурю, предупредила, что охранники брата следят за внешним видом, намекнув, чтобы я оставила свои любимые джинсовые шорты дома. Не то чтобы я обрадовалась, но правила игры устанавливал мой сводный братец.

Выбор пал на короткое чёрное платье-бандо, облегающее, как вторая кожа. Без рукавов, без лямок. Я покружилась перед зеркалом, любуясь отражением. На моей фигуре «песочные часы» платье смотрелось вызывающе. Почему-то именно сегодня мне отчаянно хотелось быть красивой. Тонкая ленточка, завязанная бантом на шее, должна была хоть немного смягчить этот дерзкий образ.

На ноги – шпильки от Jimmy Choo, туфли, стоящие целое состояние. Честно говоря, я бы их продала, купила что-нибудь более практичное, но мама сказала, что обидится. Придётся оставить, хотя бы раз выгулять, чтобы не обижались, как капризные дети.

От горничной, разумеется, не безвозмездно, я узнала, что мама с отчимом ужинают в ресторане и вернутся поздно. Значит, свобода действий. Я схватила сумочку, а в ней – складной ножик, перцовый баллончик и зажигалка. Разве у современной девушки не должно быть такого набора для выживания? Сомневаюсь.

Сегодня я решила накраситься по полной программе, сделала смоки-айз, который на моей смуглой коже смотрелся чересчур горячо. Карие глаза, тёмно-русые волосы... Меня легко примут за стерву или выскочку, но это всего лишь маска на один вечер. И вообще, какого чёрта я так нарядилась? Ради брата? Я же иду узнать правду о нём, а не соблазнять. Коварная ухмылка тронула мои губы, и я завершила макияж матовой помадой.

Не ослепни от моей красоты, братик.

Спустившись по лестнице, я почувствовала себя кинозвездой на премьере. У выхода меня ждал водитель, старенький мистер Смит, который работал в этой семье, кажется, целую вечность. Он открыл дверь машины, и я скользнула на кожаное сиденье, чувствуя, как адреналин начинает закипать в крови.

Неоновые артерии города пульсируют, вливаясь в сердце ночного клуба – храм гедонизма и забвения. Тяжелые бархатные шторы отгораживают от реальности, за ними – мир, где время теряет смысл, а чувства обостряются до предела.

Первый вздох в этом пространстве – это коктейль из искусственных ароматов, дорогих духов и легкой дымки сигарет. Басы проникают сквозь тело, заставляя вибрировать каждую клетку. Световые лучи лазеров пронзают густую темноту, выхватывая из нее силуэты танцующих фигур.

Танцпол – эпицентр энергии. Здесь смешиваются пот, алкоголь и безудержное желание быть частью этого момента. Движения раскованы и свободны, взгляды – смелы и вызывающи. Каждый здесь – звезда своей собственной короткой истории.

У барной стойки – другая вселенная. Здесь царит полумрак и шепот. Бокалы наполняются разноцветными жидкостями, а истории – пикантными подробностями. Бармен – молчаливый свидетель человеческих страстей, мастер миксологии и психолог в одном лице.

VIP-зона – островок роскоши и уединения. Мягкие диваны, приглушенный свет и приватное обслуживание создают атмосферу избранности. Здесь решаются важные вопросы и плетутся интриги под звон хрустальных бокалов.

— Агата, ты умеешь производить впечатление, детка, — протянула Роуз, окинув меня оценивающим взглядом. — Никогда бы не подумала, что ты такая чертовски сексуальная штучка.

Я прыснула со смеху и легонько ущипнула ее в ответ. Роуз, в своем мерцающем серебряном платье на тонких бретельках, ничуть не уступала мне. А Лейлани... она просто сразила наповал в своей мини-юбке и облегающей полупрозрачной водолазке, сквозь которую вызывающе проглядывал кружевной бюстгальтер. Мы и правда смотрелись как взрывоопасное секси-трио.

— Тут просто парад обворожительных мужчин, слюнки текут, — промурлыкала Роуз, нарочито спустив бретельку платья с плеча.

— Не будь как голодный волк, — укоризненно заметила Лейлани.

— Да ладно вам, девчонки, разве мы не для того сюда пришли, чтобы закадрить какого-нибудь богатого красавчика? Напоминаю, простым смертным здесь не место, тут одни воротилы.

Я начала осматриваться, стараясь разглядеть в каждом что-то особенное. И правда, все выглядели так, словно сошли с обложки журнала Forbes. Точно не из нашего мира. Но никто не зацепил мой взгляд, да и я пришла сюда не за тем, чтобы переспать с красавчиками, как выразилась Роуз. Моя цель — проследить за братом.

Вспомнив слова Лейлани, я принялась искать лестницу, ведущую в этот злополучный подвал. Мое внимание привлекли два здоровенных охранника в темных очках, словно стражи, стоящие у красной двери. Это точно она. Проклятое место.

— Девчонки, мне нужна ваша помощь, — сказала я, отвлекая их от какой-то бессмысленной перепалки.

— Слушаем.

— Видите вон тех двух шкафов? — я едва заметно кивнула в их сторону, и подруги синхронно кивнули в ответ. — Их нужно отвлечь.

Лейлани нахмурилась, а Роуз непонимающе вскинула брови.

— Ты вечно жалуешься, что у тебя одни проблемы, хотя твоя задница сама их ищет, — снова с укором произнесла Лейлани.

— Ну пожалуйста...

Я надула губки, и этот безотказный прием тут же сработал. Мы двинулись в сторону двух громил, и моя уверенность моментально испарилась. Тело пробила дрожь, а кожа стала бледной, как полотно.

— Если нас выкинут отсюда к чертовой матери, я тебя прикончу, — прошипела Роуз и вдруг охнула, привлекая внимание одного из охранников.

Он повернул голову в нашу сторону, но его лицо оставалось непроницаемым, словно высеченным из камня. Клинтон что, специально набирает на работу тех, кто похож на него самого? Я завороженно наблюдала за Роуз, которая начала действовать, даже не предупредив нас. Мы с Лейлани переглянулись, но промолчали.

— Ой, кажется, я подвернула ногу, милый, не поможешь? — жалобно пролепетала она, и, к моему изумлению, охранник повелся на эту уловку и подошел к ней.

Его руки обхватили талию Роуз, а она повисла на нем, словно маленькая коала, и я едва сдерживала смех. Теперь нужно было отвлечь второго, который на вид казался куда сложнее, чем первый. Не успела я даже намекнуть Лейлани на свой план, как она вдруг подошла к нему и впилась в его губы страстным поцелуем. Мои глаза округлились от такой дерзости. Лейлани, которая, казалось, ненавидела всех парней на свете, и которую я уже почти считала лесбиянкой, вдруг целует этого верзилу?

Подруга жестом показала мне, что путь свободен, и я, одарив ее благодарной улыбкой, шагнула в красную дверь. Интуиция меня не подвела, и я оказалась в узком коридоре, в конце которого виднелась лестница, ведущая вниз. Это был тот самый подвал. На моем лице расплылась широкая улыбка. У меня самые лучшие подруги на свете. Я просто обожаю их. Я выведу своего брата на чистую воду или даже смогу шантажировать его.

Я достала из сумки телефон и включила камеру. Запись началась, и я двинулась вперед. Ноги и руки дрожали, но я не трусиха и умею оставаться незамеченной, твердила я себе, чтобы хоть немного успокоиться. Хотя, на самом деле, это нелепая ложь. Меня всегда замечают, особенно Клинтон.

Спустившись по скрипучей лестнице, я оказалась в полумрачном помещении, пропахшем сигарами и виски. Звуки приглушенной музыки и приглушенные голоса доносились из-за массивной дубовой двери в конце коридора. Сердце бешено колотилось в груди, но я заставила себя двигаться вперед.

Прижавшись к стене, я осторожно подкралась к двери и заглянула в щель. То, что я увидела, заставило меня застыть на месте. В центре комнаты, за столом, уставленным бутылками и стопками денег, сидели друзья моего брата. Рядом с ними стоял Клинтон, его лицо было непроницаемым, как всегда. Вокруг них толпились какие-то типы в дорогих костюмах, оживленно жестикулируя и что-то обсуждая.

Я попыталась рассмотреть, что происходит на столе. Там лежали какие-то документы, пачки денег и... пистолет? Какой-то парень что-то говорил, его голос был напряженным, но я не могла разобрать ни слова. Клинтон молча наблюдал за ним, его глаза горели каким-то странным огнем.

Я вгляделась, прищурившись, и увидела парня. Татуировки на лице, словно черные письмена, рассказывали свою мрачную историю. Он сидел на стуле, руки и ноги грубо связаны веревкой. На бедре алел прокол от ножа, а зеленая рубашка насквозь пропиталась багровой кровью. Парень лишь хрипел от боли, игнорируя сыпавшиеся на него вопросы, которых я, впрочем, не слышала.

Мой взгляд скользнул к Клинтону. Он невозмутимо стоял, потягивая коньяк из бокала. Черная рубашка обтягивала его гору мышц, превращая в живой шкаф, а классические брюки и начищенные до блеска туфли создавали жуткий контраст с окружающей жестокостью. Я сглотнула ком в горле. Этот парень явно чем-то сильно насолил Клинтону. Мне следовало бежать, но любопытство, словно цепкие корни, удерживало меня на месте.

Внезапно Дейв поднялся с дивана, небрежно схватил со стола пистолет и хладнокровно выстрелил избитому парню в голову. Кровь брызнула фонтаном, и я не сдержала крика ужаса. Убийство. Они только что убили человека. Как он... как мой первый отчим, который застрелил нашего доброго соседа прямо в моей комнате, пока я пряталась в шкафу и все видела. Он выстрелил в то же самое место. Столько же крови и боли.

Глаза всех троих мгновенно обратились к двери. Вздрогнув, я бросилась бежать, но черт возьми, выход был сзади! Какая разница? Лишь бы спастись! Проклиная узкое платье и каблуки-шпильки, на которых невозможно убежать от смерти, я на ходу выхватила из сумочки свой складной нож – знала, что он когда-нибудь понадобится.

Свернув за угол, я сорвала с ног проклятые шпильки. Нельзя их тут оставлять, они стоят как полмоих органов. Забежав в первую попавшуюся дверь, я зажмурилась от ударившего в глаза калейдоскопа красок. Что здесь творится? Запах алкоголя, наркотиков и похоти обрушился на меня. Открыв глаза, я ощутила тошноту. В каждом углу комнаты люди предавались безумному сексу. Обнаженная девушка стояла на четвереньках, а двое мужчин терзали ее спереди и сзади. Меня едва не вырвало.

Внезапно чья-то рука сжала мою ягодицу.

– Как насчет тройничка? – просипел похотливый голос, и горящий взгляд впился в мою грудь.

Не раздумывая, я ударила его коленом между ног и бросилась к следующей двери, надеясь вырваться из этого кошмара. За дверью оказался узкий коридор с несколькими комнатами, а впереди – лестница, ведущая вниз. Тупик? Неужели мне не выбраться?

Сердце бешено колотилось, дыхание стало прерывистым. Меня словно сдавливали со всех сторон. Я всегда панически боялась замкнутых пространств, а здесь еще и воздуха не хватало. Оглядываясь в поисках выхода, я вдруг почувствовала, как сильная мужская рука хватает меня за запястье и тащит в одну из комнат. Неужели меня сейчас изнасилуют? Кто это?

Меня швырнули к стене. Изо рта вырвался стон боли. Перед собой я увидела Клинтона. Его лицо пылало яростью и раздражением. Он смотрел на меня, как на надоедливую муху. Губы презрительно скривились. Я сглотнула.

– Какого хрена ты здесь делаешь? – прорычал он, заставив меня вздрогнуть.

Желваки на его лице заходили ходуном, на шее вздулись вены. Глаза потемнели, взгляд стал хищным и угрожающим. Страх после увиденного сковал меня. Он прижал меня к стене, сжав одной рукой шею, а другой – плечо.

Охваченная ужасом, в целях самозащиты, я попыталась вонзить в него свой складной нож, но Клинтон перехватил мою руку с такой силой, что я ахнула от боли. Он поднес ее, с зажатым в ней ножом, к моей шее. Грудь тяжело вздымалась и опускалась, выдавая страх и какое-то странное возбуждение. Живот скрутило в тугой узел, а между ног ощущалась пульсация. Неужели меня возбудил этот убийца?

– Если я перережу тебе горло, ты умрешь мгновенно, захлебываясь в собственной крови, – спокойно произнес он, слегка надавливая лезвием на кожу. – А если я воткну нож вот сюда... – он переместил острие к моему ребру, от чего я вздрогнула, – крови будет достаточно, но ты останешься жива. Выбирай, что тебе больше нравится.

Он говорил это с такой будничной уверенностью, будто делал это каждый день, а я дрожала от страха и, не сдержавшись, тихо заплакала. Клинтон с ухмылкой смотрел на мое лицо. Если бы я не была в таком положении, точно убила бы его.

– Думаешь, я монстр? – насмешливо спросил он. – А чем ты от меня отличаешься, крошка? Чем ты лучше? Ты только что хотела воткнуть в меня нож, не так ли?

– Ты урод, – прошипела я, скривившись от отвращения. – Редчайший мудак, кретин и убийца, мать твою.

В его глазах вспыхнул гнев, щеки запылали. Кажется, на этот раз я его по-настоящему разозлила. Я слышала его тяжелое дыхание.

– Ты еще убедишься в этом, когда я трахну твой гребаный рот, а потом скормлю своим парням, чтобы они вытрахали из тебя всю дурь.

Глаза Клинтона сузились, в них заплескалась темная ярость. Он с силой отбросил мою руку с ножом в сторону, и тот с глухим стуком упал на пол. Он схватил меня за подбородок, сдавил челюсти так, что в висках запульсировало.

– Ты пожалеешь об этих словах, шлюха, – прошипел он сквозь зубы, его дыхание обжигало мне лицо. – Я покажу тебе, что значит бояться.

Он грубо толкнул меня на кровать, стоявшую в углу комнаты. Пружины противно скрипнули, словно предвещая нечто ужасное. Я попыталась подняться, но он навалился сверху, прижав меня своим весом. Я отчаянно сопротивлялась, била его кулаками в грудь, царапала лицо, но все было бесполезно. Он был намного сильнее.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался Дейв. Он окинул нас взглядом, на его лице промелькнула ухмылка.

– Что тут у вас происходит? – спросил он, нарочито растягивая слова. – Может, мне присоединиться?

Клинтон оттолкнулся от меня и встал. Ярость на его лице сменилась каким-то непонятным спокойствием. Он пожал плечами.

– Бери ее, если хочешь, – бросил он Дейву и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Оставшись наедине с Дейвом, я замерла от ужаса. Он медленно приближался ко мне, в его глазах читалось хищное вожделение. Я знала, что сопротивляться бесполезно. Я была в ловушке, в логове хищников, и никто не придет мне на помощь.

Дейв усмехнулся, наслаждаясь моим страхом. Он не торопился, словно кошка, играющая с мышкой. Каждый его шаг приближал неминуемое, и я чувствовала, как парализующий ужас сковывает мое тело. Я хотела кричать, но голос застрял в горле, превратившись в беззвучный стон.

Он наклонился надо мной, его дыхание опалило мое лицо. От него пахло сигаретами и алкоголем, тошнотворный запах, который теперь навсегда будет ассоциироваться с этим моментом. Его рука грубо коснулась моего лица, скользнула по шее, спускаясь ниже. Я зажмурилась, пытаясь отстраниться, но он крепко держал меня.

Внезапно в голове всплыли обрывки воспоминаний: счастливые дни, проведенные с семьей, мечты о будущем, которое теперь казалось таким далеким и невозможным. Слезы потекли по щекам, смешиваясь со страхом и отчаянием. Я чувствовала себя маленькой и беззащитной, словно сломанная кукла, брошенная на растерзание.

Дейв продолжал свой чудовищный спектакль, наслаждаясь моей беспомощностью. Но где-то в глубине души еще теплилась искорка надежды, слабая, но не сломленная. Я знала, что должна бороться, что должна найти в себе силы противостоять этому ужасу. Даже если шансы ничтожно малы, я не сдамся без боя.

Собрав всю свою волю в кулак, я резко вывернулась, попыталась сбросить его с себя. Это был отчаянный, безумный рывок, но он дал мне крошечное преимущество. Я вскочила на ноги и бросилась к двери, надеясь вырваться из этого кошмара.

Клинтон Уодделл

Ярость, как разъяренный зверь, клокотала во мне, требуя выхода. Кулак со свистом обрушился на стену кабинета, оставив зияющую трещину в штукатурке, словно шрам на лице. Зарывшись лицом в ладони, я пытался обуздать бушующий ураган внутри, но тщетно. Как она посмела? Эта девчонка проскользнула в мой клуб, словно тень, проникла в святая святых, куда вход заказан для всех, кроме избранных. Как она смогла одурачить псов у входа, обойти стражу подземелья? Я лично залью им глотки кислотой, заставлю захлебываться собственным бессилием.

Опустившись в кожаное кресло, я затянулся сигаретой, жадно вдыхая никотиновый яд, надеясь приглушить больную пульсацию гнева. Дейв не посмеет прикоснуться к Агате, он знает, что она – моя. Моя собственность, неприкосновенная. Выпуская клубы дыма, я вновь провалился в омут воспоминаний. Тот ублюдок, что посмел предложить ей тройничок, что осмелился коснуться ее, захлебывался от боли, когда пуля раздробила его колено. Калека до конца дней. Я должен был убить его, но Агата... она бы ускользнула, хотя я найду ее везде.

Вожделение, обжигающее, как раскаленное железо, опалило меня при мысли о ее черном платье, об этой дьявольской ленте на шее. Вспомнил, как она дрожала от страха, как нож сверкнул в ее руке, готовый вонзиться в меня. Я наблюдал, как она, босая, бежала прочь, наивно полагая, что сможет скрыться. Она была прекрасна, невыносимо желанна. Сегодня в ней было что-то особенное. Готовилась для меня? Хотела соблазнить? Черт возьми, ей это удалось.

Едва сдерживал зверя, рвущегося наружу. Если бы Дейв...Я бы взял ее прямо там, на этой проклятой кровати. А потом заставил бы ее глотать, пока не захлебнется. Я бы вдалбливался в нее, глубоко и жестко, пока она не закричит от боли и наслаждения. Брать, брать, брать, пока не выпью до дна. Душить эту тонкую шейку, целовать, перекрывая дыхание, пока она не задохнется в моих объятиях. Агата видела все, что происходило в той комнате. Все это развратное представление.

Я недооценил ее. Она обвела меня вокруг пальца, заставила поверить в свою беспомощность. Поэтому я и взбешен. Она проникла в мой клуб, увидела то, что не должна была видеть, и даже снимала все на камеру. Чего она добивалась? Хотела сдать меня полиции? Упрятать за решетку, как своего отчима? Агата отправила его в тюрьму за годы насилия и боли. Она видит в моем лице его отражение. Убийца. Он был убийцей, и я – убийца. И это чертовски меня раздражает.

Придет час, и я запру свою любопытную Агату в золотую клетку, сотканную из похоти и страха. Буду кормить ее своим членом, заставляя глотать все мою сперму. Я выкую из нее послушание, чтобы слышала она лишь мой голос, как эхо в темном колодце. Она – кукла, прекрасная и податливая, почти совершенная. Она будет жить лишь в тени моей, познавая всю бездну моего безумия, всю мерзость моего естества. Ухмылка искажает мое лицо, когда я вижу ее в мыслях, коленопреклоненную, утоляющую голод моей похоти. Она – моя. Всецело моя. С того самого мига, как судьба забросила ее в мой особняк, сделав моей сводной сестрой, она стала моей собственностью.