Глава 5.
Сквозь толпу зевак просачивался гул моторов, будто голодный зверь рычал в клетке. Воздух пах бензином, адреналином и легким налетом страха – фирменный коктейль любой уважающей себя уличной гонки. Под светом тусклых фонарей блестели отполированные бока машин, каждая из которых кричала о своей мощности и скорости.
Ребята, стоящие у капотов, казались спокойными, но в глазах плясал огонек азарта. Ставки сделаны, последние приготовления завершены. Нервное напряжение можно было резать ножом. Девчонки, повисшие на плечах гонщиков, шептали на ухо слова поддержки, хотя сами дрожали от волнения.
Вдруг, откуда ни возьмись, появляется он – местный авторитет по прозвищу "Судья". Поднимает руку, и шум стихает. Короткий взмах, и машины срываются с места, оставляя за собой лишь рев моторов и облако дыма.
Толпа взрывается криками, свистом и воплями. Гонка началась! Машины, как разъяренные быки, несутся вперед, борясь за каждый сантиметр трассы. Сердца бьются в унисон с ревом моторов. Это не просто гонка, это битва за честь, за уважение, за право быть первым. И кто победит, не знает никто.
Я отыскала своих подруг в ревущей толпе. Они, возбужденно жестикулируя, что-то обсуждали, и Лейлани одарила меня лучезарной улыбкой, как только выцепила взглядом. Протиснувшись сквозь плотную массу тел, я оказалась рядом, и Роуз тут же тряхнула меня за плечи.
— Прикинь, Клинтон участвует в следующей гонке! — провизжала она, словно помешанная фанатка.
Я выдавила подобие улыбки, делая вид, что разделяю ее восторг, хотя на самом деле мне было плевать. Я пришла сюда за драйвом и адреналином, а не смотреть на гонку моего чертового братца. Честно говоря, я была рада, что последнюю неделю его не видела. Постоянно пропадал где-то, якобы работал. Глория, кстати, тоже почти не показывалась в особняке, что не могло не радовать. Терпеть ее надменный взгляд и показную гордость стало совершенно невыносимо. Она явно не тянула на бывшую Клинтона.
Полчаса танцев и всеобщего безумия заставили меня отступить в тень, чтобы перевести дух. Видимо, мне еще нужно время, чтобы привыкнуть к этому ритму. И тут я заметила компанию знакомых парней, тусующихся возле спортивной тачки, и, конечно же, моего брата. Он, как всегда, прислонился к машине, скрестив руки на груди, и сверлил всех своим фирменным суровым взглядом. Всегда такой – властный и неприступный. Обтягивающая футболка выгодно подчеркивала его рельефные мышцы, а мешковатые джинсы добавляли небрежности. Да любая девчонка на моем месте добровольно встала бы перед ним на колени. Роуз говорила, что он участвует в гонке, и эта новость меня совсем не радовала. До старта последней гонки оставалось минут тридцать, а Клинтон выглядел абсолютно спокойным, даже без намека на волнение. Хотя, признаться, я никогда не видела его нервничающим. Вроде как на кону стоят огромные деньги, о которых я даже слышать не хотела, иначе бы точно расплакалась прямо здесь.
Я пыталась себя остановить, но ноги сами несли меня в его сторону. Что ж, похоже, я ищу приключений на свою пятую точку. Ну и что вы мне сделаете? Кто угодно назвал бы меня мазохисткой, раз я добровольно решила подойти к Клинтону Уодделлу.
Он взглянул на меня, и тут же его взгляд скользнул вниз, к моим ногам. Щеки предательски вспыхнули. В голове всплыла недавняя переписка в инсте... про мои "аппетитные ножки". Господи, какой идиотизм! Но на лице Клинтона не дрогнул ни один мускул. Полное равнодушие. Как будто мои ноги вмиг потеряли всякую привлекательность. Ему бы "Оскар" за актерскую игру! Или, может, под моими фотками отжигал не Клинтон, а его альтер эго?
Он выудил из кармана джинсов пачку сигарет, зажал одну в зубах и чиркнул зажигалкой. Я уже успела подойти к нему, хотя по дороге хотелось развернуться и дать себе подзатыльник за это идиотское желание. Но меньше всего на свете мне хотелось выглядеть полной дурой в его глазах.
— У тебя всегда возникает непреодолимая тяга к курению в моем присутствии? — съязвила я, остановившись прямо перед ним.
Клинтон смотрел на меня непроницаемо, словно предупреждая: "Не играй с огнем, девочка". Но я не могла упустить шанс немного повеселиться. Сама же напрашивалась на приключения.
— Совсем твой рот нечем занять? — снова спросила я, игриво вскинув бровь, ожидая хоть какой-то реакции.
— Нечем.
Его голос был ледяным и отстраненным, словно дуновение зимнего ветра. Мурашки пробежали по коже. С таким шутки плохи. Сейчас он напоминал хищника, затаившегося перед прыжком. И ссориться с ним в мои планы пока не входило.
— Не бывает такого. Придумай что-нибудь.
— Твоим ртом? — парировал Клинтон, вскинув бровь в ответ.
Я почувствовала, как щеки снова заливаются краской. Вот же черт! Ну почему я такая дура? Сама лезу на рожон, а потом удивляюсь. Надо было просто пройти мимо и сделать вид, что его вообще не существует. Но нет, меня же вечно тянет ввязаться во что-нибудь эдакое.
— Почему ты всегда такой? — процедила я сквозь зубы, стараясь не показать, как его слова задели меня. Буря эмоций рвала изнутри, но Клинтон никогда не увидит моей слабости. Он обожал унижать и напоминать о моем "месте". Придется напомнить и мне.
— Какой? — с притворным интересом протянул он, выдыхая дым в сторону, но не отрывая взгляда.
— С вечным недотрахом, милый. Твои девки разбежались или дырки больше не радуют?
Его взгляд мгновенно стал ледяным. Ненависть Клинтона всегда выдавали вздувшиеся вены на шее и руках, и плотно сжатые челюсти. Обычно это казалось сексуальным, но сейчас – опасным. Он бросил сигарету на землю и затушил ее белым кроссовком.
— О нет, крошка, они прибегут по первому зову, забив на все дела, – ухмыльнулся он, отрываясь от машины и приближаясь ко мне. – А что насчет тебя? Надела шорты покороче, чтобы парни слюни пускали? Чем ты лучше дешевых шлюх, жаждущих внимания?
— Тебя так волнует мой вид, может, станешь моим стилистом? – огрызнулась я, до боли прикусив губу.
Отвратительная привычка, кстати.
— И чем нищебродка будет оплачивать мои услуги?
В каждом его слове сквозило напоминание о моей бедности. Мало ему было унизить меня? Хочет раздавить окончательно? Он видел во мне лишь кусок мяса. И это бесило. У меня тоже есть гордость. Душа, сердце, которые кровоточат после каждой нашей перепалки. И в такие моменты я проклинала мать за ее идиотский выбор. Почему именно эта проклятая семейка?
Я сжала кулаки, не отводя раздраженного взгляда от его потемневших глаз. Волк и мышь. Звучит смешно, правда? Со стороны я наверняка выглядела мышкой, пытающейся противостоять волку. Даже физически мы были не ровня. Почему он такой огромный? Его рука, как две мои. Стоп! Не смей думать об этом и возбуждаться, когда тебя унижают. Моя пошлая сторона говорила, что ей нравятся доминантные и грубые парни, вроде Клинтона. Но он явно перегибал палку. Это даже грубостью не назовешь.
— Найду, чем, не переживай, — процедила я, стараясь сохранить хоть какое-то подобие спокойствия. — Может, тебе полы помою в твоем шикарном доме? Или, знаешь, буду приносить кофе каждое утро, как твоя секретарша?
Клинтон остановился в паре сантиметров от меня, и я невольно отшатнулась. Он был слишком близко, слишком навязчиво. Этот запах сигарет и дорогого одеколона сводил с ума.
— Ты слишком дерзкая для прислуги, — прошептал он, наклоняясь ближе. — Но мне нравится.
Его слова прозвучали почти как комплимент, и это сбило меня с толку. Неужели он действительно видит во мне что-то большее, чем просто объект для унижений? Вряд ли. Скорее всего, это просто еще одна игра.
— Знаешь, я скорее полы драить буду и терпеть выходки какого-нибудь придурка, чем к папочке на поклон идти за деньгами, — я скорчила умоляющую рожу, чтобы его позлить. — А, может, твоя мамочка потому и сбежала, что ты слишком...
Договорить я не успела. Он вцепился мне в горло и пригвоздил к машине. Я только простонала, зажмурившись от боли в спине и затылке, но терпимо. Впервые видела Клинтона таким бешеным. Он всегда держал себя в руках, а тут одно слово про маму – и его будто подменили. Внутри все похолодело. А вдруг он меня сейчас прикончит, закопает где-нибудь, и никто не найдет? Кому нужна нищая девчонка? Мать поплачет пару дней и забудет, а я буду червям на корм. От этой мысли по коже побежали мурашки.
Он не душил меня до потери сознания, но было больно. Я чувствовала его частое горячее дыхание на своем лице – он стоял слишком близко, впечатав меня в машину, и поставил ногу между моих. Что люди подумают, если увидят эту сцену? В глазах Клинтона плескалась ярость, он смотрел на меня как на надоедливую муху, не больше. Скривился от отвращения и ненависти.
— Никогда не смей говорить о моей матери, дешевка, — процедил он сквозь зубы, словно выплевывая каждое слово.
Я сглотнула ком в горле, и он отпустил меня, отвернувшись и сжав кулаки. Почему его так задели мои слова? Места, где он касался меня, горели, напоминая о моей слабости и беззащитности. Он меня задел, я его задела в ответ. И почему-то чувствую себя виноватой. Наверное, совесть все-таки есть. А у него, похоже, ни капли.
Я откашлялась, потирая покрасневшее горло. В груди саднило, словно там поселился комок колючей проволоки. Смотрела на него исподлобья, ожидая следующего выпада, но он лишь стоял, спиной ко мне, и тяжело дышал. Плечи вздрагивали, выдавая бурю эмоций, бушевавшую внутри. Я не понимала, что на меня нашло. Зачем полезла в эту тему? Ведь знала, что у каждого есть свои болевые точки.
Тишина давила на уши. Хотелось что-то сказать, извиниться, но слова застревали в горле. Да и стоило ли? Он ведь тоже не ангел. В конце концов, это он первый начал хамить и давить. А я всего лишь пыталась защититься. Но, видимо, выбрала не самый удачный способ.
Клинтон Уодделл
Я еле сдерживал ярость, готовый взорваться от слов Агаты, этой болтушки, не умеющей думать, прежде чем говорить. Хотелось заткнуть ей рот, но я понимал, что могу причинить боль. О матери моей – ни слова! Не знаю, что бы я сделал, закончив она эту фразу. Черт, да я зверь какой-то. Слова мои тоже были как удар хлыстом, и я сам толкал её от себя. Она ещё не понимает, кто я такой на самом деле. Моя сводная сестрёнка видит во мне лишь папиного сынка в мои-то 23, но она глубоко ошибается. Я не выставляю свои достижения напоказ, не хвастаюсь тем, что имею – незачем. А так, я владелец одного из лучших клубов Нью-Йорка. Был. Пока эти ублюдки не попытались всё испортить. Но я выгреб, вытащил бизнес из дерьма. Ещё у меня коллекция дорогих спорткаров в собственном гараже, хоть пару пришлось продать. И несколько особняков по миру, в которых я ни разу не был. И это только начало.
Я повернулся к Агате, усмирив свой гнев. Она всё ещё прижималась к моей тачке, пытаясь переварить случившееся. Забуду её слова, она ещё ребёнок, ей всего восемнадцать, с кем не бывает. Мой взгляд скользнул по её коротким джинсовым шортам. Хорошо, что она не знает, как сильно меня заводят её фотки в инсте, что мне опять пришлось заниматься самоудовлетворением, как подростку, которому не дают. А её ноги – это просто произведение искусства. Поднял взгляд выше, к её шее, покрасневшей от моей хватки. Не давил сильно, но, видимо, причинил боль. Захотелось поцеловать это место, зализать рану, оставить отметину, чтобы ни один урод не смел смотреть на неё с вожделением.
Агата смотрела на меня исподлобья, тяжело дыша. Грудь вздымалась и опускалась. Мне нужно было сосредоточиться на предстоящей гонке с моим врагом, но она не давала мне этого сделать.
Фрейд Шортер был моим личным адом. Хозяин клуба «Змеи», и название себя оправдывало – гадюшник еще тот. Его клуб, как кость в горле, вроде и права такие же, но мой-то был на порядок круче. И вот из-за этого куска дерьма я загремел в тюрьму в восемнадцать лет. А он, пока меня не было, развалил все, клиентов переманил, моих людей перекупил. Тогда я был молокососом, жил одним днем: тусовки, бабы, беспредел. Но годы за решеткой выбили дурь, и теперь я не успокоюсь, пока не придушу эту змеиную стаю и не заберу их клуб себе. Это моя вендетта.
Сегодня мы ставим наши тачки на кон. Проигравший отдает все. И это будет клеймо на всю жизнь, ведь на это шоу собрался весь город. Шортер – мой ровесник, и наши отцы еще грызлись друг с другом. Мы с ним с пеленок друг другу пакости строили. Но если бы этот ублюдок не перешел черту, я бы его, может, и пощадил.
Гонка меня не парила. В вождении я его как стоячего сделаю. Но на случай его грязных фокусов я подстраховался. До старта десять минут.
— В машину, — рявкнул я Агате, она аж подпрыгнула. Бесит, черт возьми.
— Что?
— В тачку, Байкли, — процедил сквозь зубы.
Она нахмурилась, но спорить не стала. Открыла дверцу и плюхнулась на переднее сиденье. Я ухмыльнулся и следом за ней. Завел движок и вырулил к месту старта, где уже толпился народ и, конечно же, ждал меня Шортер на своей навороченной Ferrari. Но моя Bugatti – зверь, а не машина. Он аж слюной исходил, разглядывая мою тачку, а потом перевел взгляд на Агату. Вот же гад! Он не просто смотрел, он раздевал ее глазами. Готов был вырвать ему эти гнилые зенки и залить глотку расплавленной сталью.
Шортер оперся на капот своей Феррари, самодовольно ухмыляясь. "Ну что, старина, готов прощаться со своей игрушкой?" – прокричал он сквозь рев моторов. Я лишь презрительно скривился в ответ. Не собираюсь тратить слова на эту падаль. Главное, чтобы Агата не дрогнула. Она, конечно, красотка, но эта ее привычка лезть не в свое дело иногда выбешивает.
Старт. Рев моторов слился в единый оглушительный гул. Я вдавил педаль газа в пол, и моя Bugatti сорвалась с места, словно выпущенная из лука стрела. Шортер не отставал, шел ноздря в ноздрю. Вижу, как он пытается меня подрезать, но я был готов к этому. Резко вывернул руль, уходя от столкновения. Он чуть не потерял управление, но удержался.
Трасса вилась, как змея, то взмывая вверх, то ныряя вниз. Я чувствовал каждый изгиб дороги, каждый нюанс поведения машины. Шортер дышал мне в спину, но я не давал ему ни единого шанса. Впереди – крутой поворот. Знаю, что он попытается меня обойти.
И вот он, этот момент. Шортер идет на обгон, нагло подрезая меня. Но я ждал этого. Включаю закись азота, и моя Bugatti делает рывок, оставляя его далеко позади.
И тут, словно раскат грома, выстрел пронзил тишину, целясь в нас. Уголок моих губ дернулся в усмешке. "Фрейд... Что с него взять?" – подумал я. Обман, предательство, низость – его визитная карточка. Второй выстрел заставил меня сжать руль до побелевших костяшек. Бросил взгляд на Агату. Она обернулась назад, и в ее глазах плескался неподдельный ужас. Неужели она думает, что я позволю этим ублюдкам хотя бы пальцем ее тронуть?
— Достань из бардачка мой ствол, — скомандовал я, не отрывая взгляда от дороги и вцепившись в руль мертвой хваткой.
Агата вскинула на меня удивленный взгляд. Ее пальцы, дрожащие, как осенние листья, судорожно вцепились в край худи. Она закусила губу до крови и, помедлив, открыла бардачок. В ее ладони возник пистолет, казавшийся непомерно огромным.
— Держи руль как влитая и не вздумай отпускать, пока не скажу, — прорычал я, не сводя глаз с надвигающейся машины в зеркале заднего вида. — Поняла, крошка?
Она сглотнула комок в горле и отрывисто кивнула. Я видел, как ей страшно. Эта хрупкая девочка, словно фарфоровая кукла, совершенно не создана для наших грязных игр. Но что-то внутри меня ликовало. Интересно, как она справится с моей задачей? Она перехватила руль, а я, высунувшись в окно, дважды пальнул по шинам машины Фрейда. Он потерял контроль, и его машину, взвизгнув, понесло в кювет.
Удовлетворенно хмыкнув, я втянул голову обратно в салон. Адреналин приятно покалывал кончики пальцев. Агата держала руль крепко, но в глазах по-прежнему плескался страх.
Я резко перехватил руль, бросив вызов траектории, и свернул в сторону от финиша. К черту эту гонку, к черту лишнее внимание. Все шло по плану, как и задумывалось. Сейчас отвезу Агату домой, ей еще рано пропадать в клубах до утра. Мои брови невольно сошлись к переносице, когда в зеркале заднего вида я заметил огромный черный внедорожник, нагло пристроившийся у нас на хвосте. Кто-то следил за нами, и это меня чертовски раздражало, хотя догадки, конечно, были.
Я вдавил педаль газа в пол, и черный зверь немедленно повторил мой маневр, не давая нам оторваться. Тонированные стекла скрывали, кто там внутри. Пятеро? Шестеро? Больше? За свою шкуру я не переживал, но Агату в обиду не дам. Резко сманеврировав, я свернул в густую чащу леса и, взвизгнув тормозами, остановился.
— Беги и прячься, Агата, — мой голос звучал твердо, как сталь, когда я взглянул на ее растерянное лицо.
— Что? Зачем? — пролепетала она, не понимая, что происходит. Я сжал челюсть. Ненавижу вопросы.
— Надо. За нами следят.
Она обернулась и увидела, как черный внедорожник замер на краю дороги. В ее глазах снова вспыхнул страх. Агата распахнула дверцу и бросилась вглубь леса. Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась за деревьями. Теперь нужно было разобраться с этими ублюдками.
Из машины вывалилась пятерка отморозков в красных масках. "Змеи", мать их. Уголки моих губ поползли вверх в предвкушении. Сейчас будет весело. Я выхватил свой ствол и вышел навстречу жаркому приему.
Адреналин ударил в голову, проясняя мысли и обостряя чувства. Пять рыл в идиотских масках – это, конечно, не армия, но и приятной прогулкой это тоже не назовешь. Особенно когда они все как один выхватили стволы. "Змеи" всегда отличались любовью к театральности, но сейчас мне было не до представлений.
Первый выстрел прозвучал почти сразу, пуля просвистела мимо уха. Я нырнул за машину, используя ее как щит, и открыл ответный огонь. Один из "змей" взвыл, схватившись за плечо. Уже неплохо. Остальные залегли, ведя беспорядочную стрельбу. Я понимал, что долго так не протяну, нужно менять позицию.
Выждав момент, я перекатился к ближайшему дереву и снова открыл огонь. Еще один "змея" рухнул на землю. Их осталось трое. Они начали окружать меня, действуя слаженно и профессионально. Видимо, "Змеи" прислали не самых последних отморозков. Я почувствовал, как пуля задела мою руку, но времени обращать на это внимание не было.
Внезапно из леса раздался крик, а затем еще несколько. "Змеи" замерли, растерянно оглядываясь. Агата? Что она там делает? Этого только не хватало. Я воспользовался их замешательством и бросился в атаку, стреляя на ходу. Двое упали сразу, последний попытался скрыться в машине, но я успел выстрелить ему в спину. Все кончено. По крайней мере, на сегодня.
Пятеро скулили от боли, валяясь на земле и судорожно обхватывая простреленные места. Ухмылка расползлась по моему лицу, когда я распахнул багажник. Мой взгляд выцепил топор. Пятеро как по команде вытаращили глаза, а кое-кто засуетился, пытаясь отползти подальше. Обожаю этот страх в глазах. Животный ужас и тщетная надежда. Это даже круче, чем просто убивать. Я двинулся к тому, кто отчаянно, но безуспешно пытался удрать. В такие моменты меня срывает с цепи, и я жажду только крови и воплей. Вот он я настоящий. Монстр. Убийца. Отродье. Называйте, как хотите, мне плевать. Мой взгляд стал звериным. Я взмахнул топором и обрушил его на руку одного из парней. Его вопль пронзил тишину.
Одного из этой пятерки я оставлю в живых. Пусть отнесет мой "сюрприз" в виде отрезанных голов моему врагу.
Теперь Агата. Моя умница хорошо заныкалась. Но я чую ее запах, даже сквозь этот кровавый духан. Моя черная футболка насквозь пропиталась кровью, и на лице – багровая маска. Топор я оставил в машине, чтобы не спугнуть мою девочку. Хотя поиграть с ней немного все же хочется. Я шел по следу, как вдруг заметил краешек руки, выглядывающий из-за дерева. Ну что за бездарность!
Агата услышала хруст ветки под моими ногами и выглянула из-за дерева. Увидев меня – в маске, всего в крови – она остолбенела. Страх в глазах моей сестренки – это просто оргазм для меня. Она резко оттолкнулась от дерева и рванула вперед.
Убегает от меня.
Ухмылка расцвела под маской. В догонялки, значит? Ну-ну. Я настиг ее в мгновение ока, обхватил за талию и прижал к себе. Чувствую, как она тяжело дышит, как бешено колотится ее сердце.
— Попалась, — прошептал я, чересчур слащаво.
Она неожиданно саданула мне локтем в ребро и снова бросилась бежать. Но далеко убежать не успела – споткнулась и шлепнулась на задницу.
Даже не больно, прикинь. Но я такого не ожидал. Я посмотрел на нее сквозь прорези маски, и черт возьми, у нее из-под шортиков виднеются белые трусики. Мой член тут же взбесился в джинсах.
Черт. Вот этого точно не планировал. Адреналин в крови смешался с внезапно проснувшимся желанием. Агата сидит на земле, смотрит на меня снизу вверх, в глазах – смесь ужаса и отвращения. И эти чертовы трусики.
Я присел на корточки, стараясь унять дрожь в руках. Маска давила, хотелось ее сорвать, вдохнуть свежий воздух. Но нельзя. Не сейчас. Надо держать себя в руках. Хотя, признаться, это чертовски сложно.
— Вставай, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Протянул ей руку. Агата посмотрела на мою руку, потом снова на меня. В ее взгляде читалось все: страх, ненависть, отвращение. Но она взяла меня за руку.
Резким движением я поднял ее на ноги. Агата попыталась вырваться, но я крепко держал ее. Прижал к себе. Она забилась, попыталась ударить, но все без толку. Я чувствовал ее тепло, ее запах. И мое желание разгоралось с новой силой.
Я резко прижал ее к стволу дерева, запрокинув ее запястья над головой. Она оказалась в моей власти, словно птица в силках. Маска, сорванная с лица одним движением, шлепнулась о землю. Агата, жадно вглядываясь в мои черты, казалось, немного успокоилась, но ее грудь все еще тяжело вздымалась, выдавая страх. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда я небрежно коснулся пальцем ее бедра. В голове мелькнула мысль: сорвать шорты и наказать ее, утолить свою похоть пальцами.
Приблизившись к ее уху, я нежно лизнул мочку. Агата не сопротивлялась, даже, казалось, прикрыла глаза от удовольствия, закусив нижнюю губу. Может, стоит самому заменить ее губы своими
— Ты специально это делаешь? — выпалил я, чувствуя, как внутри все закипает.
— Что делаю? — Агата смотрела на меня с искренним недоумением, и это только подливало масла в огонь.
— Провоцируешь, — прошептал я ей на ухо, обжигая кожу горячим дыханием. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Хочешь, чтобы я сорвал с тебя эти чертовы трусики и довел до дрожи пальцами?
Руки сами тянулись к ее шортам, хотелось почувствовать, насколько она возбуждена, насколько мокрая ткань прилипла к коже. Но я не зверь, чтобы взять ее силой. Член под брюками пульсировал, требуя выхода. Черт, опять придется идти в ванную и заниматься этим подростковым мастурбированием.
Агата не отталкивала, не сопротивлялась, но предательская дрожь выдавала ее страх. Мне льстило это ощущение власти, темное торжество над ее смятением. Я был для нее воплощением опасности, греховным искушением. Когда она распахнула глаза, наши взгляды встретились: в ее — испуг, в моем — хищное возбуждение. Желание овладеть ею здесь и сейчас клокотало во мне, но проблеск разума, упрямый осколок света, противился этому. Годы заточения должны были усмирить зверя, научить контролировать импульсы, но с ней это становилось невыносимой пыткой.
Я смотрел на ее искусанные, влажные губы, ощущая терпкий привкус несбывшегося поцелуя. Сегодня я не утолю жажду, несмотря на неумолимую боль внизу живота. Отпустив ее запястье, я отступил, словно от пропасти, и судорожно вздохнул. Зарывшись лицом в ладони, я откинул голову назад. До чего же мучительно сложно с ней... Она оставалась прижатой к шершавой коре дерева, застывшая в немом ожидании.
— В машину, — прохрипел я, не смея взглянуть на нее. Голос сорвался, выдавая внутреннюю борьбу.
Агата, не проронив ни слова, поспешила к автомобилю. А меня терзало отвращение к себе, к своей животной природе, едва не сломившей хрупкую преграду между желанием и безумием. Я чуть не совершил непоправимое со своей сводной сестрой.
Агата Байкли
Неделя, словно серый туман, накрыла дом после триумфального возвращения мамы и отчима из их роскошного вояжа. Мама, опьяненная счастьем, щебетала без умолку, захлебываясь в деталях их отдыха. Я радовалась за нее, видя ее такой беззаботной впервые за долгое время. Но в ее глазах плескалась нежность не к Николасу, а к блеску денег и роскоши. Он, несмотря на свой возраст, обладал какой-то дикой, почти животной привлекательностью, но мама относилась к нему скорее как к источнику благ, чем к мужчине. Она продавала ему свое тело, а он осыпал ее и меня подарками. От этой мысли веяло тошнотворной горечью. Да, мама была эгоисткой, глухой к моим желаниям и переживаниям. Но ее жизнь была такой изломанной, что я готова была пожертвовать своим счастьем ради ее мимолетной радости.
Клинтон исчез после того зловещего случая в лесу, оставив меня наедине с терзаниями. Каждая минута была пропитана воспоминаниями и стыдом. Даже мамин гомон не мог вырвать меня из этого омута. Признаюсь, тогда, в лесу, во мне тоже проснулось нечто темное, запретное желание. Но мы же брат и сестра, пусть и сводные. После этого мне было трудно смотреть в глаза отчиму и маме. Глория тоже словно растворилась в воздухе после их приезда. Я хотела поговорить с ней, но она избегала меня, все больше времени проводя с Клинтоном. Зависть грызла меня изнутри. Я мечтала о мире и гармонии, но сводный брат своим вызывающим поведением постоянно подливал масла в огонь. Глория, ослепительная красавица из богатой семьи, казалось, была одарена всем: ангельские белокурые волосы, пронзительные голубые глаза, чувственные губы и изящный носик. Но даже с таким великолепием она не могла избавиться от жажды соперничества.
Сейчас я сидела в ресторане с Лейлани и Роуз. Уговорить их на скромную кофейню оказалось невозможным. И вот мы здесь. Впрочем, мне нравилось это место с его огромными окнами, сквозь которые можно было наблюдать за осенней непогодой. Ресторан располагался в высотном здании, и я, погруженная в свои мысли, рассеянно наблюдала за дождем, не вслушиваясь в болтовню подруг. На мне были простые голубые джинсы и уютный свитер. Лейлани щеголяла в обтягивающих кожаных брюках и ярко-розовой рубашке, а Роуз выбрала провокационную теннисную юбку и короткий топ.
— Агги, а где твой братец? Он вчера в универе не появлялся, что случилось? — с притворным беспокойством спросила Роуз, вырывая меня из созерцания.
Ей нравился Клинтон. Это было очевидно. Возможно, она даже дружила со мной только ради него. Роуз была той еще стервой, и я не собиралась позволять ей использовать меня. Я пожала плечами, допивая остывший мятный чай.
— Наверное, у него много дел в своем клубе, — предположила Лейлани, наш главный источник информации. — Он когда в тюрьму попал, оставил клуб своим дружкам, а они за время его отсутствия все развалили. Раньше это было культовое место, а сейчас о нем и не вспоминают.
Мои глаза расширились от изумления. Тюрьма? Клуб? Почему я ничего не знала? Мой сводный брат сидел в тюрьме и владел ночным клубом? В это было трудно поверить. Я всегда считала его избалованным маменькиным сынком, а оказалось... Может, конечно, клуб ему отец подарил. Но мне отчаянно хотелось узнать о нем больше.
— Стоп. Клинтон сидел в тюрьме? — переспросила я, нахмурившись, не веря своим ушам.
— Да, его посадили за убийство. Но потом выяснилось, что он не виновен. Тогда все его боялись, да и сейчас многие шарахаются при виде твоего братца. Он так изменился, его просто не узнать, — промурлыкала Роуз.
— А клуб — его собственный?
— Да, он сам открыл его в шестнадцать лет. Мог бы спокойно жить на деньги отца, но он выбрал независимость. Говорят, у него еще есть несколько особняков и целая коллекция дорогих машин.
Меня словно окатили ледяной водой. Клинтон, оказывается, не просто прожигал жизнь. Он был сложной, многогранной личностью, скрывающей за маской дерзости и безразличия бурное прошлое. И все это время он жил под одной крышей со мной, а я ничего о нем не знала. Чувство стыда и любопытства боролись во мне. Я должна узнать правду.