Глава 4.
Агата Байкли
— Ты в последнее время что-то много куришь, — выпалила я, сама не понимая зачем.
— Ты пришла сюда, чтобы сказать мне это? — от его ледяного голоса по коже побежали мурашки.
— Нет, — быстро отрезала я и неловко тронула себя за плечо. — Я поспорила с Чейзом. Если он выиграет кулачный бой у того, кого я выберу, то я должна исполнить его желание, — я запнулась. — Он хочет переспать со мной.
Клинтон слушал молча, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Он выпустил дым в сторону и затушил окурок о стену. Я снова закусила губу, ожидая его реакции. В тишине каждый звук казался оглушительным. Клинтон оторвался от стены и наклонился ко мне слишком близко.
— И ты просишь меня помочь? — спросил он слегка хриплым после сигарет голосом.
— Да, — ответила я, не отрывая взгляда от его губ.
Его горячее дыхание опалило мое лицо, и я почувствовала запах сигарет, который меня почему-то притягивал. Я знала, что он просто играет со мной. Что между нами никогда не будет ничего серьезного. Он видит во мне лишь забаву, а я изо всех сил стараюсь избегать этого взгляда. Высокомерного, пугающего и непонятного. Мне хотелось провалиться сквозь землю от мысли, что я хочу податься вперед, навстречу этим манящим губам. Хочу, чтобы его большие и сильные руки касались меня везде. Черт, да я его хочу.
Я тяжело вздохнула, когда Клинтон большим пальцем коснулся моих искусанных губ. Он усмехнулся, глядя на них.
— Хватит кусать губы. Отвратительная привычка, — холодно произнес он и отстранился, словно потерял ко мне всякий интерес. — Не волнуйся, я не позволю этому ублюдку Чейзу затащить мою сестренку в постель.
Уголки моих губ тронула легкая усмешка, когда он отвернулся и направился ко входу. Его "сестренка" слегка раздражала, но жаловаться не приходилось. Увидеть Клинтона в деле – зрелище из разряда исключительных. К тому же, я ликовала в предвкушении проигранного Чейзом желания.
В зале я тут же потеряла Клинтона из виду, да и народу заметно поубавилось. Все, подгоняемые азартом, ринулись к месту предстоящей схватки. Если честно, меня грызло легкое беспокойство, и дело было вовсе не в сомнениях относительно Клинтона. Он никогда ничего не делает просто так. Этакий альтруизм ему чужд. Обязательно потребует что-то взамен, как только уложит Чейза на ринге.
И вот он – Чейз, в своих коротких шортах, самодовольно оглядывает толпу, купаясь в лучах уверенности. В мыслях кривлюсь в усмешке, хотя, если честно, немного даже жаль его. На ринг выходит Клинтон, облаченный в черное. В зале повисает тишина, прерываемая лишь удивленными возгласами, а самодовольная ухмылка Чейза мгновенно сменяется растерянным изумлением. Будь у него хоть малейшая возможность избежать позора, он бы с радостью ею воспользовался. Я же, забившись в самый дальний угол, пристально наблюдала за ними. Тело Клинтона – сплошное полотно татуировок. На спине во всю ширину красуется оскаленная морда демона, правая рука испещрена причудливыми узорами. Взгляд мой словно впивался в каждую мышцу, прожигая в нем дыру. Неужели он осознает, насколько дьявольски сексуально выглядит?
Раунд начался! Чейз, как и ожидалось, сразу рванул в атаку, словно бульдозер. Клинтон, опытный боец, не дрогнул. Он легко уклонялся от размашистых ударов Чейза, играя на его же агрессии. Зал ревел, подгоняя Чейза, но Клинтон был хладнокровен.
Середина раунда. Чейз, вымотанный своими же безуспешными атаками, немного сбавил обороты. Этого Клинтон и ждал. Пара точных джебов, и Чейз пошатнулся. Клинтон наседал, но без лишней суеты, методично разбивая защиту Чейза. Зрители замерли, чувствуя, что развязка близка.
Конец раунда. Чейз пытался контратаковать, но Клинтон перехватывал его удары, словно ловил мух на лету. И тут, внезапно, мощнейший удар от Клинтона! Чейз рухнул на ринг, как подкошенный.
Я нахмурилась, наблюдая, как Клинтон оседлал избитого Чейза, обрушивая на него град ударов. Толпа ликовала, но у меня от этого зрелища сердце кровью обливалось. В голове поплыло, в глазах потемнело – опять скачок сахара. Быстро вколола инсулин и рванула к рингу. Подошла к самой решетке, и картина была жуткой: брызги крови, разбитое лицо Чейза... Меня затрясло от ужаса. И ведь я живу под одной крышей с этим неуправляемым монстром.
— Хватит! — закричала я, но мой голос тонул в реве толпы. — Клинтон, прошу, ты его убьешь!
Глаза наполнились слезами, тело ослабело от страха. Клинтон замер, руки в чужой крови, и уставился на меня. Видит, как я плачу, как умоляю его остановиться. Слабая, просящая... Господи, сейчас он выглядел как дикий, голодный зверь, нашедший добычу. Он слез с Чейза и отошел в сторону, а к избитому парню уже бежали люди, чтобы увезти его в больницу. Это все из-за меня. Чейзу так досталось из-за меня.
Убедилась, что его точно увезли в больницу, и только тогда смогла выдохнуть. Серьезных, угрожающих жизни ранений вроде нет, но нос сломан, и месяц будет ходить с синяками. Вышла в главный зал и увидела Клинтона у барной стойки – спокойно потягивает что-то крепкое. По сравнению с Чейзом у него только царапина на брови. Меня злость закипала, я сжала кулаки и направилась к нему. Подошла к стойке, заказала воды, чтобы хоть немного успокоиться, а то в гневе наговорю лишнего.
Я осушила стакан воды залпом, с глухим стуком опустив его на стол.
— Ты совсем рехнулся? Чуть Чейза не убил! — выпалила я, прожигая Клинтона взглядом.
— Сама же просила, чтобы я с ним подрался. В чем проблема? — бросил он равнодушно, не поднимая на меня глаз. — Агата, тебе лучше сейчас не препираться. Я не в настроении.
— Да плевать мне, в каком ты настроении, — огрызнулась я, чувствуя, как во мне закипает ярость. — Ты мерзкий тип, который самоутверждается за счет тех, кто слабее. Просто псих!
Клинтон вскочил, одним рывком схватил меня за запястье и прижал к барной стойке. Не успела я и пикнуть, как его губы накрыли мои. Страх и удивление сковали меня, не давая пошевелиться. Его большой палец грубо надавил на подбородок, заставляя открыть рот. Он откинул мою голову назад, дернув за волосы. Я болезненно застонала, но не сопротивлялась. Тело била дрожь, отзываясь на каждое его прикосновение. Клинтон вторгся в мой рот своим языком, терзая меня грубым поцелуем. От него пахло кровью и сигаретами.
Его поцелуй был не актом любви, а скорее актом доминирования, заявлением прав на меня. Я чувствовала себя марионеткой, дергающейся в его руках. Внутри меня боролись отвращение и странное, необъяснимое влечение. Хотелось оттолкнуть его, вырваться, убежать, но ноги словно приросли к полу.
Когда он наконец оторвался от меня, я жадно глотнула воздух. В глазах стояли слезы. Клинтон смотрел на меня сверху вниз, с каким-то темным удовлетворением в глазах. Он не сказал ни слова, просто отпустил мою руку и отошел к бару, как ни в чем не бывало.
Я осталась стоять, прислонившись к стойке, пытаясь прийти в себя. Губы горели, а в голове пульсировала боль. Хотелось провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Как он мог так поступить? И почему я не сопротивлялась?
Сердце колотилось где-то в горле, дыхание рвалось из груди, как у загнанного зверя. Каждое место, где касались его руки, пылало, словно к коже приложили раскаленное железо. Я вросла в пол, не в силах пошевелиться. Зачем он так? Чего добивается? Хочет показать свою власть? И снова эти слезы... Каждый разговор с ним заканчивается одним и тем же – будто ему доставляет садистское удовольствие видеть мои слезы. Или он просто хочет, чтобы я, как тихая мышь, ютилась с ним под одной крышей, не смея поднять головы.
Всю жизнь я собирала себя по осколкам, и сейчас не позволю ему сломать меня. Вытерев застывшие слезы, я резко развернулась к Клинтону, который стоял сзади, сжимая в руке стакан коньяка. Ярость ослепила меня, и я, не помня себя, со всей силы влепила ему пощечину. От жгучей боли в ладони я невольно зажмурилась. Слишком много внимания... Почти весь клуб замер, наблюдая за его реакцией.
И тут же пришло осознание содеянного, но ни капли сожаления. В следующее мгновение Клинтон с такой силой сжал стакан, что тот взорвался у него в руке. Осколки брызнули во все стороны, а я вздрогнула от оглушительного звука. Его взгляд прожигал меня насквозь. Вены на шее и руках вздулись, выдавая бушующий гнев. Он стиснул челюсти до боли, словно сдерживая себя из последних сил. Я переводила взгляд с его окровавленной руки на его лицо, пытаясь понять, что он сделает дальше.
Время словно замерло, и в оглушающей тишине я слышала только стук собственного сердца. Клинтон медленно перевел взгляд с руки на меня, и в его глазах я увидела такую ярость, что невольно отступила на шаг. Какая же я дура! Зачем полезла на рожон? Что я вообще о себе возомнила?
Он сделал шаг вперед, и я инстинктивно приготовилась к удару, но вместо этого он лишь усмехнулся. Усмешка получилась злой и холодной, от нее по спине пробежали мурашки. Он поднес окровавленную руку ко мне и провел пальцем по моей щеке, оставляя на коже тонкую красную полоску.
— Ты заплатишь за это, — прошептал он так тихо, что, наверное, услышала только я. Его голос звучал угрожающе, и я поняла, что перешла черту. Я вызвала его гнев, и теперь мне придется столкнуться с последствиями.
Клинтон резко развернулся и, не говоря ни слова, направился к выходу из клуба. Я осталась стоять посреди зала, чувствуя себя абсолютно опустошенной. Осознание того, что я натворила, медленно, но верно проникало в мое сознание. И почему я всегда сначала делаю, а потом думаю? Теперь мне придется как-то выкручиваться из этой ситуации, и я понятия не имею, как это сделать.
Клинтон Уоддел
Вывалившись из клуба, я оглядел свою окровавленную руку, костяшки пылали. Капли крови, словно рубины, падали на грязный асфальт, но ни боль, ни кровь не имели значения. В голове пульсировала лишь она – наглая сука, осмелившаяся поднять на меня руку. Усмешка – безумная, хищная – тронула мои губы. Этот вкус дерзости останется со мной надолго.
Я плюхнулся в кожаное кресло своего спорткара, машинально нашаривая в бардачке влажную салфетку, чтобы стереть кровь. Но взгляд упал ниже. В широких джинсах нагло выпирала плоть, и новая усмешка – уже не злая, а похотливая – исказила мое лицо. Агата. Простое прикосновение ее руки взбудоражило меня. Никто раньше не осмеливался на подобное. Я откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза ладонью, и смех застрял в горле. Почему именно она? Почему мое тело так реагирует именно на нее? Хотя... никто и никогда не казался мне столь пленительным. Невинная Агата, конечно, не подозревает о бездне грязных фантазий, что она пробудила во мне. Заметил ли я в ее глазах проблеск ответного желания? Интересно, как часто она думает обо мне... трогает себя, представляя меня... От этой мысли член налился свинцовой тяжестью.
Не в силах больше сдерживаться, я сорвал замок на джинсах, выпуская на свободу свою возбужденную плоть. Рука непроизвольно сжала горячий стержень. В голове вспыхнули образы: Агата, растерянная и возбужденная, умоляет о большем. Я застонал, представляя, как ее нежные пальцы исследуют мое тело, как она робко касается губами моей шеи. Запах ее волос – смесь ягод и чего-то дикого, неуловимого – заполнил собой все пространство.
Движения становились все более яростными, мысли – более откровенными. Я представлял, как срываю с нее одежду, как она извивается подо мной, как ее крики заглушает лишь мое имя. Власть, подчинение, страсть – все сплелось в единый клубок желаний, который разрывал меня изнутри.
Внезапно, словно обухом по голове, меня ударила мысль: она ведь девственница. Эта невинность, этот хрупкий цветок, который я так жажду сорвать... Эта мысль лишь подхлестнула меня, сделала желание еще более острым, еще более нестерпимым. Я не мог этого сделать. Не мог осквернить ее чистоту. Но в то же время... я не мог и остановиться.
— Агата, — из горла раздался хриплый стон.
Темп нарастал, рука скользила все быстрее, яростнее. В голове вихрем кружились обрывки воспоминаний: Агата, сломленная, у моих ног, утопающая в слезах; Агата, восседающая на мне, повелевающая каждым движением; Агата, прижимающая сталь к моей коже, в глазах – безумие. Я прикрыл веки, облизнул пересохшие губы, отдаваясь нарастающему ритму. Напряжение таяло, уступая место блаженной истоме. В финальном аккорде, сквозь пелену наслаждения, вырвался хриплый, надрывный шепот – ее имя. Вязкая сперма облепила руку, и я, обессиленный, откинулся на спинку кресла, тяжело дыша.
Вытерев салфеткой остатки, я привел себя в порядок. Тело расслабилось и успокоилось, словно ему не хватало этой волны разрядки. Я не собирался оставлять Агату одну в клубе так поздно — Дейв уехал из-за резкого похмелья, и теперь мне нужно было позаботиться о ней. Черт, почему всегда так сложно с ней? Подходить и насильно уводить не хотелось, поэтому я решил позвонить своим знакомым, чтобы они проследили за ней до особняка. Но в этот момент я увидел знакомую фигуру, выходящую из клуба. Это была Агата. Ее чертовски короткая юбка задиралась вверх, и она неуклюже поправляла ее. Длинные ноги казались еще длиннее из-за высоких каблуков. В руках она держала аптечный контейнер и оглядывалась по сторонам. Увидев мою машину, она слегка улыбнулась.
Агата открыла дверь и села на переднее сиденье. Я поднял одну бровь, недоумевая о ее поступке. Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на контейнер.
— Я хочу извиниться за то, что наговорила, — тихо произнесла она, виновато изучая контейнер и сжимая его пальцами. — Но тебе не стоило меня целовать, это неправильно.
Я ухмыльнулся, достал пачку сигарет и закурил, открыв окно машины, чтобы пустить дым наружу.
— Люди рождаются инвалидами, пытаясь бороться с болезнью, чтобы не умереть, а ты сам убиваешь себя этими бесполезными сигаретами, — недовольно заметила Агата с хмурым лицом.
— Это не твое дело.
Мой тон был холодным и отстраненным; я смотрел на улицу через открытое окно, словно не интересуясь ее словами, чтобы отдалить ее от себя. Не чувствовать к ней ничего, кроме ненависти или безразличия. Но она не сдалась так легко. Агата взяла мою раненую руку и положила ее тыльной стороной к себе на оголенное бедро, придерживая за запястье. Ей это казалось нормальным, но мне такое действие показалось интимным. Я заинтересованно наблюдал за ней и намеренно провел рукой вверх, приподнимая ее короткую юбку. Агата искала что-то в контейнере и не заметила этого.
Обработав и завязав мою рану бинтом, она улыбнулась своей удачно выполненной работой.
— Почему ты меня поцеловал? — спросила она, и легкий румянец тронул ее щеки, словно рассветная заря.
— Чтобы заставить замолчать твой болтливый рот, Агата, — грубо отрезал я, не отрывая взгляда от ее пальцев, вцепившихся в край юбки, словно в спасительный круг.
— И только поэтому?
— А чего ты, черт возьми, ждешь? Что я скажу, как ты весь вечер сводишь меня с ума в этой короткой юбке? Что мне хочется сорвать ее к чертям и вонзиться пальцами в твою киску, слушать твои тихие стоны, мольбы о большем? Хочешь услышать, как меня выворачивает наизнанку от мысли, что кто-то еще может захотеть тебя, захотеть обладать тобой? Что я превращаюсь в одержимого зверя, теряю голову от ревности? — мой голос звучал холодно, как лед, и каждое слово было правдой, как ни горько это осознавать. — Этого ты ждала?
Агата смотрела на меня, словно оглушенная, с приоткрытым от потрясения ртом. Она явно не ожидала такого напора. Осознание медленно окрашивало ее щеки все более ярким румянцем, а пальцы сжимали ткань юбки до побелевших костяшек. Напряжение в ней было ощутимо, как натянутая струна.
Знай она, о чем я думал всего пять минут назад, представляя ее... Тогда мои слова обрели бы чудовищную силу, а она убедилась бы, что я — одержимый, гребаный монстр. Ее внезапное появление в моей жизни перевернуло все с ног на голову, изменило меня самого. Я отчаянно пытался оттолкнуть ее, но Агата преследовала меня, будто нарочно подливала масла в огонь.
Сейчас на ее лице застыло удивление, смешанное с растерянностью. Не дура, поймет, что я имел в виду. Я отпустил ее бедро, освобождая от хватки вылеченную руку, и завел двигатель. Хорошо, что она сама пришла, не пришлось прибегать к чужой помощи. Нужно доставить ее домой, убедиться, что с ней все в порядке. Я выехал с парковки, не обращая внимания на ее прожигающий взгляд. Забавно, но я изо всех сил сдерживал улыбку.
— Это последнее, что я хотела услышать, — резко нарушила тишину Агата, нахмурившись и скрестив руки на груди.
— Забыл, что ты у нас воплощение невинности, — бросил я равнодушно, вдавливая педаль газа в пол.
— Не такая уж я и святая. Были парни, однажды переспала по пьяни, — ядовито бросила она, и мои пальцы побелели, вцепившись в руль.
Машина неслась по трассе, стрелка спидометра застыла на отметке «200». Ярость клокотала внутри, готовая вырваться наружу. Я сдерживался, не позволяя ей вывести меня из себя. Сама мысль о ней с другими была невыносимой. Ирония в том, что я знал о ней все. Знал, что никаких парней у нее не было, знал, что она девственница.
— Значит, мои слова о том, что ты дешевка, — истинная правда.
— Можешь называть меня как угодно, Клинтон Уодделл. Твое мнение для меня ничего не значит, — безразлично ответила она, и эта нарочитая холодность взбесила меня еще больше.
— Если ты не замолчишь, Агата, клянусь, высажу тебя посреди леса, пусть даже отбросы человечества поимеют тебя, — выпаливаю я, раздражаясь, хотя прекрасно знаю, что никогда не брошу ее на растерзание. Просто хочу припугнуть.
— Оставляй. С тех пор, как я переступила порог твоего проклятого особняка, у меня все равно нет выбора. Мое тело больше мне не принадлежит, — равнодушно цедит Агата в ответ.
Я делаю глубокий вдох, выдыхаю, пытаясь унять клокочущее внутри раздражение. Но это почти нереально, когда рядом такая неугомонная стерва. Ладно, в этот раз я проглочу ее дерзость. Во-первых, я слегка перебрал. Во-вторых... ей сегодня и без того досталось зрелищ, от которых кровь стынет в жилах.
Всю оставшуюся дорогу Агата смотрит в окно, словно рисует на запотевшем стекле невидимые узоры. Я украдкой наблюдаю за ней. Ей и правда выпало слишком много. Я знаю о ее прошлом, об ублюдке-отчиме, который сейчас гниет за решеткой. Это кошмарное, кровавое прошлое навсегда запятнало ее память. Даже в самые светлые моменты в ней будут вспыхивать отголоски того ужаса. Если бы я встретил этого урода раньше, он бы уже был мертв. Но пусть пока посидит, подумает.
Я останавливаю машину у кованых ворот, и мы с Агатой входим во двор. Она идет босиком, неся в руке свои шпильки, совсем не привыкшая к подобной обуви. И что-то в этом зрелище меня настораживает. Уже в особняке нас встречает дворецкий. У нас гость, сообщает он. Точнее, моя старая знакомая. Кулаки невольно сжимаются от злости. Вот же черт, и в этот гребаный день!
Мы с Агатой остановились, когда из гостиной вышла Глория. На ней были элегантные классические брюки и розовая рубашка с открытыми плечами. Светлые волосы мягкой волной ниспадали на плечи, а лицо, лишенное привычной маски яркого макияжа, казалось на удивление нежным. Раньше она злоупотребляла косметикой, а сейчас, с минимумом красок, выглядела гораздо лучше. Глория одарила нас обеих лучезарной улыбкой, и, к моему удивлению, в ее взгляде не было и тени презрения к Агате.
Агата, в свою очередь, изучала гостью с нахмуренными бровями и скрещенными на груди руками. Очевидно, появление моей бывшей возлюбленной не вызвало у нее восторга. И, признаться, я был не против, если именно Агата первой воспылает ненавистью к Глории, а не наоборот.
— Привет, любимый, — пропела Глория своим фирменным тонким голоском, а я остался невозмутим, словно ледяная статуя. — Я так соскучилась.
Она медленно, словно хищница, ступая на высоких каблуках, направилась ко мне, все еще сияя фальшивой радостью. Руки потянулись, чтобы заключить в объятия, но я перехватил ее запястье, сжав так сильно, что она невольно вскрикнула. Улыбка мгновенно слетела с ее лица, уступив место гримасе боли. Зато на лице Агаты промелькнула довольная усмешка.
— Я не давал тебе права прикасаться ко мне, — отрезал я, равнодушный к ее страданиям. — И никогда не дам.
— Любимый, ты все еще злишься из-за той глупой истории? Я же объяснила тебе, как все было на самом деле! Почему ты мне не веришь? — голос Глории дрогнул от притворной обиды.
— Я слишком устал, чтобы обсуждать с тобой наше прошлое, исчезни.
— Мне некуда идти. Я вернулась с учебы на месяц раньше, а отец меня убьет, если узнает. Можно мне пожить у тебя, Клинт? — взмолилась она, словно назойливая муха. Меня затошнило. Почему просьбы Агаты я готов исполнять беспрекословно, а ее — вызывают лишь отвращение?
Я подошел к Агате, которая все еще стояла и наблюдала за нами с нескрываемым интересом. Наклонившись, я вдохнул аромат ее волос – лесные ягоды. Теперь это мой любимый запах. Я нежно поцеловал ее в макушку, и она удивленно посмотрела на меня, не пытаясь отстраниться.
— Маленькая, ты хочешь, чтобы она пожила с нами? — спросил я, наслаждаясь ее замешательством.
Агата нахмурилась еще сильнее, словно я предложил ей разделить ложе с тарантулом. Но, несмотря на явное отвращение, в ее глазах мелькнула искорка азарта. Кажется, перспектива наблюдать за страданиями Глории ее забавляла.
— Решай сам, — пожала плечами Агата, стараясь скрыть истинные чувства. — Мне все равно.
Я снова перевел взгляд на Глорию, которая наблюдала за нашей маленькой сценой с плохо скрываемой яростью. Ее губы дрожали, а в глазах плескалась ненависть, но она старалась держаться. Играть обиженную и несчастную ей шло хуже, чем роль роковой красотки.
— Как видишь, решение за моей сестренкой, — усмехнулся я, наслаждаясь ее мучениями. — Если Агата будет против, тебе придется искать другое пристанище.
Глория перевела свой испепеляющий взгляд на Агату, и я практически физически ощутил, как в комнате сгустилось напряжение. Казалось, еще немного, и между ними вспыхнет нешуточная война. А Агата, как ни в чем не бывало, продолжала смотреть на Глорию своим фирменным пронзительным взглядом, словно сканируя ее на предмет лжи.
— Ладно, пусть остается, — наконец произнесла Агата, нарушая тишину. — Но только попробуй испортить мне жизнь, и я тебе клянусь, ты пожалеешь, что вообще родилась на свет.
Взгляд Агаты, устремленный на Глорию, был полон холодной угрозы. Я не сомневался, что она не бросает слов на ветер. Интересно, во что выльется наше совместное проживание?
Агата Байкли
Я примостилась на бортике огромного фонтана в одном из помпезных холлов ГЭКУ, надеясь, что Роуз и Лейлани не найдут меня здесь. Только бы не вытащили в очередной клуб! Этим двоим точно шило в одном месте, что, впрочем, неудивительно для золотой молодежи. И, конечно же, они не упустили возможности отчитать меня за мою длинную хлопковую юбку и заправленную футболку, заявив, что я выгляжу как бабуля. А я, наоборот, радовалась, что нашла себе несколько скромных и удобных вещиц. Умерла бы от стыда, продолжая щеголять в нарядах из того дорогущего гардероба, особенно под этими оценивающими, хищными взглядами мужчин.
Прошла целая неделя после истории с моим сводным братом. А тут еще и его бывшая с нами живет. Просто комбо! Она от него не отлипает, а он старается не показывать, как сильно она его раздражает. Хотя и так видно, что бесит. Глория – милая и красивая девушка, но когда Клинтон ее игнорирует, в ней просыпается мегера. После того случая она ко мне не лезла и разговоров не заводила. Перекинемся парой формальных фраз – и все. Я ее раздражала. И она меня.
Больше всего меня бесило то, как Клинтон с ней общался – сдержанно, даже ласково, совсем не так, как со мной. Последние пару дней он словно переметнулся на сторону Глории. А с братом у нас отношения хуже некуда. Страшно даже слово ему сказать – прицепится к чему угодно и снова напомнит, кто здесь никто. Он такой только наедине. А при Глории либо раздражение скрывает, либо вовсе меня игнорирует. Клинтон стал каким-то дерганным, на взводе. Вон, даже с Джонсом подрался из-за какой-то ерунды.
Я хотела бы с ним сблизиться, перестать ругаться по каждому поводу, но это казалось чем-то нереальным, из области фантастики. Мечтать не вредно, конечно. Я вообще ничего не знала о Клинтоне. Почему его все так боятся? Даже Джонс рядом с ним напрягается, а Глория старается лишний раз не лезть под руку. Понятно, что он вспыльчивый, но не до такой же степени!
Задумавшись, я не заметила, как ко мне направляется Чейз с двумя приятелями. Бедняга. Нос залеплен пластырем, а над бровью красуется свежий шрам. Шрам у человека, помешанного на своей внешности! Я напряглась, предчувствуя обвинения во всех смертных грехах. Будто это я затеяла дурацкое пари и весь этот балаган.
– Чего расселась, довольная такая, милая Агата? – процедил Чейз, нависая надо мной.
Я скучающе посмотрела на него, не отвечая. Вокруг были студенты, профессора – он не посмеет здесь устроить сцену.
— Язык проглотила, жалкая шлюха? — Чейз ухмыльнулся, его смех прозвучал грубо и презрительно, поддержанный хохотом его дружков. — Ну же, расскажи, каков на вкус член твоего братца? Или ты ему так усердно отсасывала, что он теперь за тебя впрягается?
— Пошел на хрен, ублюдок, — выплюнула я, не в силах больше сдерживаться. Он наклонился слишком близко, и я напряглась всем телом. — Смирись с тем, что твою рожу размазали у всех на глазах.
— Я тебя уничтожу, Агата. Разорву твой поганый рот своим членом, выложу твое голое тело в сеть и скормлю тебя этим ублюдкам, пока ты не сдохнешь. И даже после смерти они будут тебя трахать, шлюха, — прошипел он, смакуя каждое слово. В его глазах плясало безумие. — Ты еще пожалеешь, что связалась со мной.
Я смотрела ему прямо в глаза, стараясь не выдать ни капли страха, хотя внутри все дрожало. Мое тело била мелкая дрожь, но я не отводила взгляд, провоцируя его еще больше. Чейз сплюнул под ноги и отвернулся. Я сглотнула комок, застрявший в горле, и посмотрела на свои дрожащие руки. Каждое его слово, как ледяной нож, вонзалось под кожу. Кажется, я вляпалась по-крупному. Я и представить не могла, что все зайдет так далеко, что меня захотят убить. Сердце колотилось в груди, словно бешеная птица, готовая вырваться на свободу. И самое страшное – я была одна. Совершенно одна. Никого, кто мог бы меня защитить. В этом мире я была предоставлена сама себе.
Я валялась на кровати, скролля ленту Instagram. Девчонки совсем недавно уговорили меня скачать это приложение, чтобы быть в курсе всех новостей и лайкать богатеньких буратин из нашего колледжа. Ещё и заставили выложить пару фоток в профиль, и вот – у меня уже целых пятнадцать тысяч подписчиков. Особенно зашла первая фотка, где я в купальнике, прикрытая лёгким парео. В руке – стаканчик мохито, и я лучезарно улыбаюсь в солнцезащитных очках. В тот день мы с Бетти, моей лучшей подругой детства, были на пляже. Помню, тогда я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Фото набрало сто пятьдесят тысяч лайков и шестьдесят тысяч комментов. Естественно, первыми отметились мои подруги.
Закинув телефон на кровать, я подошла к шкафу. Сама не верю, что вызвалась тусить сегодня. Завтра приезжают мама с отчимом после их затянувшегося медового месяца. А сегодня нужно оторваться по полной, потому что потом опять начнут контролировать каждый мой шаг. Натягиваю свои любимые джинсовые шорты и серый худи. Волосы собрала в небрежный пучок – все-таки иду с девчонками на гонки, нет смысла наряжаться.
Телефон резко завибрировал, отвлекая меня от зеркала. Схватив его, я увидела уведомление о новом подписчике, который лайкнул мои фотки и оставил пару комментов. Любопытство взяло верх, и я разблокировала экран. Мои глаза полезли на лоб, когда я увидела имя своего сводного брата. Какого хрена он подписался на меня? Зашла в его профиль – одна подписка и два миллиона подписчиков. Моё внимание привлекла единственная публикация на его странице, выложенная четыре года назад, но собравшая кучу лайков и просмотров. На фото девятнадцатилетний Клинтон с приподнятым уголком губ, в джинсах и толстовке. Даже юным он выглядел дорого и властно. Моё лицо скривилось, когда я прочитала его комментарий к моей пляжной фотке.
@Clinton: Твои ножки выглядят аппетитными. Дашь попробовать?
Я прикусила нижнюю губу, и внизу живота разлилось томное тепло. Проклинаю себя, когда в голове начинают мелькать непристойные картинки. Я лежу на его кровати с широко раздвинутыми ногами, а Клинтон нежно кусает участок кожи на моём бедре, оставляя алый след, и запрокидывает мою ногу себе на плечо. Я тряхнула головой, чувствуя стыд. Как я вообще могу думать о таком со сводным братом? Я же не какая-нибудь школьница в пубертатном периоде!
@Aggie: Не дам, но можешь помечтать.
Отвечаю я с довольной ухмылкой, которая тут же сползает с лица, когда телефон снова вибрирует.
@Clinton: Я не мечтаю, маленькая, я беру. Скоро увидишь.
Я снова до крови закусила губу, ногти впились в ладони. Чувства к нему спутались в клубок змей, жалящих сердце. Мгновения ненависти сменялись диким желанием прижаться, утонуть в его внимании. Боже, что со мной? Почему Клинтон вызывает во мне такую бурю?