Ночь.
Тьма шептала и визжала, пела и рычала.
Тьма клубилась облаком и тянулась тонкой нитью.
Тьма тыкалась слепыми щупальцами в столетние бревна в поисках лазейки, да только защита была сработана на совесть. Но вдруг в темноте нарисовался ослепительный прямоугольник чистого белого света. Тьма отпрянула на мгновение, зашипев тысячей голосов, ослепленная красным пламенем, сияющим в руке того, кто вышел на порог.
Пламя было сильно, вот только Тьма была бесконечна – особенно сегодня. И она потекла – полетела вперед, ударила в покачнувшуюся фигурку, облепила влажным холодным языком девичье запястье и порвала нитку. Покатились с крыльца огоньки, и не было в них больше силы. Они выстроились в единую линию, словно прочертив тропинку. На одном конце ее стояла Старица - на другом Дева.
Дева поколебалась всего мгновение, прежде чем ступить на первую ягоду. Лопнула тонкая кожица, размазалась по крыльцу сочная мякоть, разлетелись брызги, и погасла последняя капля света, еще теплящаяся в живом амулете. А Дева шла вперед. И, чем дальше уходила она от дома, тем более юным становилось лицо Старицы. Налились тьмой седые косы. Покраснели и изогнулись лукавой улыбкой сладкие губы. Под тонкой рубахой проступили нежные изгибы. А с каждой раздавленной ягодой ложилась строчка вышивки на белую ткань длинной русалочьей рубахи.
Дева встала лицом к лицу с той, кто была Старицей. Черноволосая ведьма подняла руку и медленно провела по лицу и шее юницы.
- Аксинья хорошо тебя скрывала. Почти удалось. Но ты зачем-то приехала, не послушавшись ее наставлений. В мое время к старшим относились с большим уважением.
- Ты кто? – вопрос царапнул горло. Незнакомая красивая девушка напротив презрительно изогнула губы и схватила запястье Анны стальной хваткой.
- Пойдем. Покажу.
Вода хлынула со всех сторон, мешаясь с темнотой.
* * *
Звенислава любовно расправила белое полотно. Сама собирала хлопок и тянула кудель, сама спряла нитку и долгими ночами, с иглой в руках, соединяла тонкие, невесомые, словно паутинки, строчки в единое полотно. Ей так хотелось рассыпать по подолу нитку кровавых капель вышивки, но нельзя – не для людей была сшитая Звениславой рубаха.
Под окнами зазвенели девичьи голоса, выкликающие ее на улицу, и девушка встрепенулась. Ткань под ее пальцами смялась, но Слава спохватилась и разгладила ткань. Все ее надежды, все чаяния сегодня были связаны с историей, которую она вплетала в белые нити. Звенислава склонялась над шитьем, а по стенам плясало красноватое пламя, и, окруженная его лепестками, ее тень выглядела темнее, чем должно. Звенислава пела о любви, а тени плясали танец смерти. Только она о том не подозревала.
Звенислава вышла на улицу и мигом стала неотличима от подруг – таких же простоволосых, украшенных только зелеными ветвями берез да крапивными венками. Белые, черные, рыжие – белых было больше всего – волосы струились по узким спинам разноцветным огнем. Олёна, высокая, статная, вскрикнула и протянула руку: на горизонте возвышался темный горб, словно великан прилег отдохнуть, раскинув по матери-земле длинные волосы лесов и отложив на время щит-озеро, тускло блестевшее у изножья угора. Но сегодня великан проснулся и надел на чело огненную корону. Огромный костер плясал на вершине, и вокруг него уже двигались изломанные тени, покрытые такими же венками, как раскрасневшиеся девицы.
- Смотрите – смотрите, сейчас колесо покатят! – глаза Олёны блестели, словно у молодой косули, но в них был не страх – предвкушение. Звенислава стиснула рубаху у груди. Ее стройные сильные ноги, привыкшие к лесным буреломам и скользким склонам оврагов, напряглись, готовые сорвать девушку в стремительный бег. И когда гигантское огненное колесо, подожженное от купальского костра, прокатилось по темной скуле спящего великана, чтобы в последний раз вспыхнуть и погаснуть, укрытое шелком серебряного озера, Слава первой бросилась к шелестящей листвой березовой роще.
«Ну, русалочки, милые, не подведите!»
Добежала она тоже первая. Березовые ветки легонько стегнули по плечу, с которого сползла свободная рубаха, оголяя молочную, чуть светящуюся под лунными лучами кожу. То ли поприветствовали, то ли предостерегли. Звениславе хотелось думать, что первое. Она перешла с бега на быстрый шаг и, озираясь в поисках нужной березки, двинулась вглубь рощицы. Найдя деревце, показавшееся ей наиболее приветливым, развесила на его ветвях сшитый ею подарок для русалок. Оглянулась воровато: вроде и нет в том вины, но, узнай кто из старших, что она тайком сунула под рубаху еще и пучок ржаных колосьев – чтобы русалка взяла ее дар первым – выпороли бы без пощады. К навьям относиться следовало с уважением, но манить их и просить о чем-то запрещалось строго-настрого.
Освободив руки, Звенислава выдохнула и расправила спину, как будто избавилась не от полотна да пятка колосьев, а от пудового камня, висевшего на шее. Поклонилась березке и побрела прочь, не задумываясь о том, куда несут ноги. Она не оглядывалась и не видела, как прозрачные бледные руки погладили оставленную рубаху.
Звенислава вышла на незнакомый ей берег. Казалось, в округе было только одно озеро – то, что поглотило огненное колесо – но ни мягкая трава, устилающая ровную землю, ни узкая, вытянутая с востока на запад полоса воды, покрытая морщинками мелких волн, ей были незнакомы. Не успела девушка испугаться, как с другой стороны на полянку выбежал парень. Остановился, утер лоб рукавом и усмехнулся в густую пшеничную бороду:
- Я уж подумал, что ты решила сегодня дома отсидеться.
- Понадеялся что ли? – вскинув подбородок, уколола Звенислава. Она обхватила себя руками, будто бы из-за прохлады, доносящейся от озера, но на самом деле пытаясь сдержаться и не броситься в объятия, которых так жаждала. Звенислава нарочито равнодушно отвернулась от Рогнара, но внутри нее все пело: не подвела русалка, приняла дар и отблагодарила, вывела любого прямо к ней в цепкие руки!
Шершавая мозолистая ладонь легонько погладила по шее и оголенному плечу, и Звенислава вздрогнула: не услышала, как Рогнар подошел. Руку сменили горячие губы, и девушка протяжно вздохнула, прижимаясь спиной к широкой груди парня.
- И даже злословить не будешь? – шепнул он в выемку над левой ключицей.
Нет. Довольно уже играть, ровно дети малые. Звенислава решила: Рогнар должен быть ее и только ее. И ни Олёна, ни эта пришлая Морена, кою прочили в вешты – никто не заберет у нее парня с глазами цвета неба в летний полдень.
* * *
Ряженые с двух сторон окружили Морену. Слева – жуткие козлоподобные маски, раскрашенные красным и черным, крутились из стороны в сторону, и вокруг себя, припадали к земле, подскакивали, будто за ними прятались настоящие навьи, шипели и стрекотали, гудели и дудели. Ревели костры, зажженные на всем пути до озера, и их языки вычерчивали на земле тени, которых было гораздо больше, чем ряженых.
Справа затянутые в белые саваны, увешанные рябиновыми гроздьями, безликие и бесформенные, покачивались плакальщицы – они скорбно клонились к застывшей на волокуше девице, взвывали и отшатывались, закрывались черными, выкрашенными углем руками, кружились, отчего края саванов взлетали в воздух и опускались гораздо медленнее, чем ряженые меняли положение. С их стороны костров не было, но и промеж них корчились тени.
Звенислава тоже скрывалась под саваном, хотя с куда большим удовольствием нацепила бы козлиную маску и подпрыгивала с другой стороны от волокуши, блестя глазами в прорезях и скалясь влажными зубами. И, в отличие от наигранной веселости и такой же лживой скорби деревенских, провожающих вешту к перерождению, ее чувства были бы искренними.
О да, Звенислава с радостью плюнула бы на волокушу тощей бледной немочи, отнявшей Рогнара! Но она придумала кое-что получше.
Всем известно, что вешта может взять любого мужчину, какого пожелает. И отказа ей не будет, ведь вешта – она даже больше, чем волховка, и уж точно больше, чем простая деревенская девчонка. Вот и выбрала сероглазая нечисть лучшего – ее, Звениславы, Рогнара.
Звенислава подняла лицо, к которому мгновенно прилип пропитавшийся потом саван, к равнодушным небесам. Где-то там Чернобог уже двигался навстречу Белобогу, предвкушая, как получит в свои лапы Коло года. Где-то там, где не рассмотреть глазу даже самого зоркого сокола, Велес, господин незримого и повелитель несбывшегося, уже перебирает ключи, готовясь открыть двери между двух миров. Но даже могучий бог не может уследить разом за множеством дверей – и на то даны ему вешты. Именно они стоят у велесовых дверей в ночь, когда листопад уступает груденю. Они открывают проходы и держат их до рассвета, а утром загоняют разгулявшуюся нечисть обратно, туда, откуда она выползла в мир людей. И за то вештам издревле был почет и уважение: не будет их – кто защитит живых от злобных навий?
Но Звенислава не думала об этом. Все ее нутро полнилось черной злобой и больной яростью на лежащую сейчас в волокуше Морену. Лицо будущей вешты было умиротворенным, уголки тонких губ чуть изгибались. Меж скрещенных на груди рук поблескивали струйки жемчужных бус. Бледно-голубое платье в ночной тьме казалось припорошенным снегом. Она выглядела неземной, словно родилась из лунного луча. Впрочем, Звенислава не видела ни хрупкости тела, ни изящества тонких, будто стеклянных, запястий, ни острых высоких скул. Она шла возле волокуши и недоумевала, как мог Рогнар променять ее – яркую, сочную, полногрудую, с губами алыми, точно спелая брусника, укутанную в черный шелк ниспадающих до колен волос – вот на это? Не иначе как просыпающаяся силы вешты тому виной.
Что ж, не будет силы – не будет и привязки.
Так думала Звенислава, оскорблённая гордая Звенислава, и, затуманенная собственным горем, не желала видеть дальше собственной нужды.
Волокуша подползла к берегу и остановилась. Ряженые в масках замерли; плакальщицы, напротив, взвыли громче. Волокушу медленно приподняли. Кто-то подал руку Морене, и она сошла со своих погребальных носилок, тихо звякнув многочисленными нитями бус. С шорохом, похожим на перестук дождевых капель, ссыпались вышитые звездами рукава. Ее подвели к воде, поддерживая с обеих сторон. Когда темные волны лизнули носки серебристых башмачков, Морена на мгновение будто снова стала собой: сонливость стекла с нее дождевой водой, и личико девушки – она ведь была не старше Звениславы – стало по-детски испуганным. Впрочем, его тут же заволокла поволока равнодушия, и будущая вешта пошла вперед – прямо в отражающую звезды глубину.
Таково было последнее испытание вешты. Она должна была умереть и воскреснуть, чтобы перед ней пролегли дороги в оба мира разом.
В руках Морена несла тяжелый, окованный железом щит. Едва могла удержать его обеими руками. Его веса было бы довольно, чтобы она не смогла подняться со дна раньше времени. Веште должно было оставаться под водой, пока вода не заполнит ее целиком и не вытолкнет наружу.
Так было всегда.
Но сегодня все будет иначе.
Хрипло закаркал ворон, предвещая чью-то скорую кончину. Звенислава, наблюдающая за уходящей в озеро девицей, улыбалась. Если бы кто-то увидел эту улыбку, то отшатнулся бы, а то и за волхвом побежал, чтобы изгнать нечисть из ее тела. Но Звениславу скрывал покров, прочно удерживаемый рябиновым венком. И никто не видел ее лица.
Так же, как никто не видел, что она на мгновение склонилась над волокушей так низко, что рассмотрела и редкие белесые ресницы, и грубоватую кожу на щеках Морены. Склонилась и отпрянула, не замеченная никем, и уж тем более, погруженной в забытье соперницей. Только маленькая красная точка темнела на руке той, кому не суждено стать вештой.
Морена билась под водой, словно рыба, вытащенная на берег, но этого не видел никто.
Морена беззвучно разевала рот и захлебывалась обрушившейся на нее водой, не понимая, почему та не хочет родниться с ее телом.
Морена царапала горло в кровь, и алый туман поднимался к поверхности, но была ночь, и вода была черна.
Морена все же поднялась на поверхность. Поднялась и закачалась снулой белой рыбиной, расплескав по озеру белые рукава.
Звенислава взвыла вместе со всеми, но в ее голосе был не ужас – торжество.
* * *
Анна согнулась пополам, выкашливая воду. В ушах звенело, а глаза жгло просто нестерпимо. Вода была прохладная, чистая, но для Анны ее вкус был настолько мерзок, что она невольно вцепилась в собственное горло, расцарапывая его в кровь, лишь бы вытащить последние капли наружу. Подломились ноги, и девушка упала на колени, содрогаясь в кашле. Ей казалось, что она все еще там, на озере возле маленькой деревни, то торжествующе кричит в черное небо, пока не срывается голос, то бьется под водой, тщетно пытаясь справиться с судорогами, не дающими всплыть и вдохнуть горящими легкими ледяной октябрьский воздух.
Зрение возвращалось медленно, а тело все еще тряслось после пережитого ужаса.
- Ты ее убила, - просипела Анна. Горло болело неимоверно.
- И убила бы снова, - Звенислава вскинула гордую голову. Раскаяния в ней не было ни на грош. – Даже зная, какова будет расплата. Я свое не отдаю!
- А какова оказалась расплата? – Анна неожиданно для себя зашипела не хуже змеи. Но обломки наконец стали складываться в единую картину, и картина эта ей ой как не нравилась. Вокруг них со Звениславой по-прежнему была непроглядная тьма, на границе которой отплясывали рогатые желтоглазые тени, но Анне больше не было страшно. Как будто кто-то повернул рубильник, и страх пропал. Она не знала, надолго ли, но была рада этой передышке. И не замедлила ею воспользоваться.
- Ну ответь, - Анна медленно, упираясь рукой в колено, все же встала на подгибающиеся ноги. Сделала шаг. Другой. Звенислава как-то поменялась в лице. Теперь она наблюдала за девушкой не снисходительно, а настороженно.
- Место возле Двери не может пустовать, - прошептала наконец она. Ее рука скользнула к горлу, как еще недавно – рука Анны. – Я убила вешту раньше, чем она взяла силу. И эта сила потянулась к тому, кто оказался с ней связан через смерть. Я не желала этого, и не знала, что, в отличие от остальных вешт, меня проклянут и изгонят из деревни. Я жила одна в лесу, и только самые отчаянные иногда рисковали показаться на пороге с немыслимыми просьбами. Мне повезло лишь найти ученицу, которой я передала силу, но и мое проклятие перешло на нее!
- А с нее – на ее ученицу... Или дочь... И на всех остальных потомков тоже, - прошептала Анна, прожигая взглядом, полным ненависти, самоуверенную девицу, испоганившую жизни десятков женщин, живущих после нее.
- Боги оставили нам возможность все изменить, - попыталась защититься она. – Когда проходит девять раз по девять лет, проклятая вешта может попытаться разорвать круг, но для этого нужно, чтобы преемница добровольно согласилась принять на себя проклятие!
- Я так понимаю, никто не согласился.
- А ты бы согласилась? – выкрикнула Звенислава.
- А я и так как проклятая живу! – рявкнула Анна в ответ. – Может, и согласилась бы... если бы добром. Бабушка – слова застряли в горле, и Анне пришлось глубоко подышать, прежде чем продолжить. – Она пыталась спасти меня от этого, так?
- Она была одной из самых сильных вешт, которых я знала, - прошептала Звенислава. – До последнего дня ей хватало умения открывать и закрывать Дверь и удерживать навий в узде. Она не передала силу ни дочери, ни тебе и понадеялась, что та умрет вместе с ней. Но связь между вами была слишком сильна, и сила нашла тебя и притянула к Двери ровно накануне Велесовой ночи.
- И ты тут как тут оказалась. Удачненько, - Анна плюнула под ноги Звениславе и сжала кулаки. Ей хотелось вцепиться девице в лицо, выцарапать глаза, бросить в осеннюю грязь и задушить, медленно, чтобы видеть, как черные глаза затягиваются поволокой... Но Анна только провела рукой по глазам, сбрасывая наваждение.
Нельзя убить того, кто мертв уже много столетий.
- Как это должно быть?
- Ты хочешь принять силу? – Звенислава не поверила своим ушам.
- А ты хочешь позадавать вопросы? Или все же получить шанс на освобождение?
- Я...
- Давай, - Анна протянула руку. Звенислава посмотрела на нее как на ядовитую змею. – Чего там надо сделать, умереть и возродиться?
Звенислава неожиданно усмехнулась. Подалась вперед и быстро чиркнула острым ногтем поперек запястья Анны. Тут же проделала то же с собственной рукой и приложила к руке девушки. Два потока крови, вместо того, чтобы упасть на землю, медленно расплывались в воздухе, будто он стал водой.
- Кровь, кровь, - зашептала проклятая вешта, и Анна невольно стала беззвучно повторять за ней, – Руда, руда, ты не вода, пролейся по земле, оденься в серебре, птицей взлети, проклятие забери! Отдай, руда, всю силу, что ветра не здесь носили, и влей ее ты в жили, и впредь чтоб люди жили!
Кровь свернулась в единую ленту и ворвалась в разрез на запястье Анны такой жгучей болью, что она не выдержала и закричала в темное, плачущее дождем небо.
Вдруг Звенислава улыбнулась, и ее улыбка была полна торжества.
- Уверена, Аксинья будет очень рада узнать обо всем, что здесь произошло. Я передам ей привет!
Последнее, что запомнила Анна – как лицо проклятой вешты на глазах постарело и сморщилось, и Звенислава стала удивительно похожа на Аксинью.