ГЛАВА 14
Виктория
В семь вечера дверь открывается. Входит он.
Выглядит усталым. Одежда мятая, лицо небритое, глаза красные от недосыпа. На лбу заклеенный пластырем порез.
— Привет, — говорит он тихо.
— Привет.
Молчание. Дмитрий поднимается с кресла.
— Я пойду покурю, — говорит он дипломатично и выходит.
Мы остаемся наедине. Первый раз после той сцены на лестнице.
— Как самочувствие? — спрашивает Алессандро.
— Нормально. Голова болит, но врач говорит, это пройдет.
— Хорошо.
Снова молчание. Он стоит у двери, словно готов в любую минуту сбежать. А я лежу в кровати и не знаю, что сказать.
— Спасибо, — говорю я наконец.
— За что?
— За то, что вынес меня. Дмитрий рассказал.
Он пожимает плечами.
— Не мог же я оставить тебя там.
— Мог. Год назад оставил.
Слова вылетают сами, прежде чем я успеваю их остановить. Алессандро сжимается, словно от удара.
— Виктория...
— Нет, — перебиваю я. — Не надо. Не сейчас. Я устала, голова болит, и я не готова к разговорам.
— Хорошо. Тогда просто скажи — хочешь, чтобы я ушел?
Вопрос прямой, честный. И я не знаю, что ответить.
Хочу ли, чтобы он ушел? Часть меня кричит "да!" — та часть, которая помнит боль, унижение, бессонные ночи после его исчезновения.
Но есть и другая часть. Та, которая помнит, как он согревал мои руки, как целовал в висок, когда думал, что я сплю. Как рисковал жизнью, чтобы вынести меня из горящего здания.
— Не знаю, — отвечаю я честно.
— Тогда я останусь. Пока ты не решишь.
— А если я решу, что хочу, чтобы ты ушел?
— Уйду.
— И не вернешься?
Он колеблется.
— Не знаю. Наверное, все равно буду рядом. Издалека. Чтобы знать, что с тобой все в порядке.
— Как год назад?
— Не так, как год назад. Тогда я бежал от ответственности. Сейчас... Сейчас я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.
— И счастлива?
— И счастлива.
— Даже если не с тобой?
Долгая пауза. Он смотрит в окно, на закатное небо.
Алессандро
Он смотрит в окно, на закатное небо. Его голос звучит глухо, сдержанно, как будто каждое слово он вытаскивает из себя сквозь пепел.
— Я хотел бы сказать "да". Правда. Быть хорошим, великодушным, правильным. Но, чёрт... — он усмехается, криво, почти беззвучно, — я ненавижу эту мысль.
Он делает шаг ближе, и я вижу, как напряглись его руки — сжаты в кулаки, как будто он сдерживает не себя, а бурю внутри.
— Я представлял, как ты с кем-то другим. — Его голос становится тише, темнее. — Как он касается тебя. Как ты улыбаешься ему. Как ты говоришь "люблю" — не мне.
Пауза. Он моргает, будто сбрасывая образ с глаз.
— Хочешь знать, что я чувствовал? Будто мне вырезают сердце ржавой ложкой.
Я не отвечаю. Он подходит ближе. Его глаза — как затмение. Бездонные, опасные.
— Ты думаешь, я святой? — Он горько усмехается. — Нет. Я — одержимый ублюдок, который всё ещё хочет тебя, даже после всего. Особенно после всего.
Он резко вздыхает, будто воздух в лёгких обжигает изнутри.
— Я срываюсь, когда тебя нет рядом. Я ревную к каждому взгляду, каждому слову, которое ты даришь кому-то, кроме меня. И да, если ты выберешь другого, я не смогу просто смотреть со стороны.
Он сжимает челюсть.
— Я буду ненавидеть его. Хочешь, честно? Я, может, даже убью его. Или себя. Или обоих. Хуй знает.
Он скидывает куртку, руки дрожат.
— Я сгораю к чертям. Ты думаешь, я ушёл тогда, потому что не любил? Нет. Потому что любил слишком. Потому что я опасен, когда люблю.
Он делает паузу, его голос почти шёпот:
— Я мог бы стать твоим проклятием. Но, чёрт, я всё ещё мечтаю стать твоим домом.
Он медленно опускается на стул у кровати, избегая моего взгляда.
— Я не прошу прощения. Потому что не заслужил его.
Он смотрит на меня, глаза красные, голос срывается:
— Я просто... не могу не быть рядом. Даже если ты меня ненавидишь. Даже если ты уже не моя.
Молчание. Закат сгорает в окне. А между нами — только правда, которую больше не спрятать.
— Почему? — спрашиваю я. — Почему ты так думаешь?
— Потому что я умею только причинять боль тем, кого люблю. Доказал это год назад.
— А может, просто не умеешь любить правильно?
Он поворачивается ко мне, и в его глазах такая боль, что становится жаль его.
— Может быть. Но тебе от этого не легче.
— Не легче, — соглашаюсь я.
Молчим. За окном начинает темнеть. В коридоре слышны голоса, шаги.
— Алессандро, — говорю я тихо.
— Да?
— В ресторане, на лестнице... Я говорила ужасные вещи.
— Ты говорила правду.
— Не всю. Я была зла, хотела сделать больно. Сказала то, что думала, но не все, что чувствовала.
Он ждет продолжения.
— Я действительно ненавижу тебя за то, что ты ушел. Но... — делаю паузу, подбирая слова. — Но я также благодарна тебе за то, что ты меня спас. И не только сегодня.
— Principessa...
— Не называй меня так, — говорю я автоматически, но уже без прежней злости.
— Виктория. Ты ничего мне не должна. Я сделал то, что должен был сделать. Не больше.
— Нет, больше. Ты рисковал жизнью.
— Твоя жизнь стоит любого риска.
Простые слова. Сказанные без пафоса, просто как факт. И от этого они еще больнее.
— Не говори так, — прошу я.
— Почему?
— Потому что я начинаю верить. А верить тебе опасно.
Он кивает, понимая.
— Тогда не верь. Просто... позволь мне быть рядом, пока ты выздоравливаешь.
— А потом?
— Потом ты решишь, что дальше.
— А если я решу неправильно?
— У тебя есть право на ошибку.
Странный ответ. Год назад он решал за меня, что мне лучше. Сейчас готов позволить мне самой выбирать.
— Хорошо, — говорю я. — Оставайся. Но с условием.
— Каким?
— Честность. Полная честность. Никаких благородных умолчаний, никаких решений "ради моего блага". Если хочешь уйти — скажи. Если боишься — скажи. Если сомневаешься — тоже скажи.
— Хорошо.
— И еще одно условие.
— Слушаю.
— Если уходишь — уходи навсегда. Без писем, без слежки издалека, без "заботы о безопасности". Либо ты со мной, либо тебя нет в моей жизни вообще.
Он молчит долго, обдумывая.
— Жесткие условия, — говорит наконец.
— У меня нет сил на полумеры. Год назад чуть не убили.
— Хорошо. Принимаю.
— Тогда садись. И расскажи, что произошло в ресторане. Кто взорвал здание и зачем.
Алессандро садится в кресло, которое освободил Дмитрий. Начинает рассказывать.
И я слушаю, понимая, что сделала первый шаг. Не знаю, правильный или нет. Но сделала.
Остальное покажет время.