Принцесса Востока

Алессандро

Сотрясение мозга хуже, чем я думал. Виктория висит у меня на руках безвольной куклой, и я понимаю — дальше она не пойдет. По крайней мере, не своими ногами.

— Лука! — кричу телохранителю. — Помоги!

Он спускается ко мне, лицо напряженное.

— Как она?

— Плохо. Нужно нести.

Лука оценивающе смотрит на узкую пожарную лестницу, на расстояние до земли.

— Don, это опасно. Лестница может не выдержать вес двоих. Особенно если она без сознания.

Он прав. Конструкция старая, некоторые крепления уже расшатались. Но выбора нет.

— Тогда ты спускайся вниз. Встречай внизу, если что-то пойдет не так.

— Don...

— Это приказ, Лука.

Он колеблется, потом кивает и начинает спуск. Я остаюсь наедине с бессознательной Викторией.

Перехватываю ее удобнее — одну руку под колени, другую под спину. Она легкая, слишком легкая. Похудела за этот год. От горя? От болезни? От того, что я бросил ее в самый тяжелый момент?

Неважно сейчас. Важно только одно — спустить ее вниз живой.

Начинаю спуск. Каждый шаг — испытание. Приходится держать равновесие, нести Викторию и одновременно проверять надежность ступенек. Ветер усиливается, раскачивая лестницу.

На пятнадцатом этаже одна из ступеней прогибается под моим весом. Сердце подскакивает к горлу, но конструкция выдерживает.

— Держись, principessa, — шепчу я. — Еще немного.

Она не слышит. Голова откинута назад, волосы развеваются на ветру. Красивая даже в беспамятстве. Всегда была красивой — с тех самых пор, как я увидел ее в больнице год назад.

Год назад... Боже, как же я все испортил.

Помню тот день, когда доктор сказал, что осложнения после аварии серьезнее, чем мы думали. Что дети у нее вряд ли будут. Помню, как она плакала тихо, беззвучно, уткнувшись мне в плечо. А я не знал, что сказать, как утешить.

И тогда я принял решение, которое казалось единственно правильным. Уйти. Дать ей возможность найти мужчину, который сможет подарить то, чего не смог я. Семью. Детей. Будущее без боли и сожалений.

Как же я был глуп.

Виктория права — я сбежал. Сбежал от собственной боли, от чувства вины, от необходимости смотреть в ее глаза и видеть там разочарование.

Десятый этаж. Руки немеют от тяжести, спина болит. Но я продолжаю спуск.

Внизу вижу Луку, пожарных, медиков. Кто-то кричит, подбадривает. Но я сосредоточен только на том, чтобы не упустить Викторию.

Седьмой этаж. Одна из ступенек внезапно проваливается под моей ногой. Я успеваю ухватиться за перила, но Виктория начинает соскальзывать.

— Нет! — рычу я, прижимая ее к себе крепче.

Баланс нарушен. Мы качаемся на краю лестницы, а внизу зияет пропасть. Один неверный шаг — и все кончено.

Медленно, очень медленно восстанавливаю равновесие. Виктория по-прежнему без сознания, даже не подозревает, как близко мы были к смерти.

— Еще немного, — шепчу я ей. — Потерпи еще немного.

Пятый этаж. Четвертый. Третий.

На втором этаже встречают спасатели. Сильные руки подхватывают Викторию, переносят на носилки. Медик сразу же начинает осмотр.

— Сотрясение мозга, — говорит он. — Возможно, отек. Нужно срочно в больницу.

Я киваю, не доверяя своему голосу. Руки дрожат от пережитого напряжения.

— Don, вы в порядке? — спрашивает Лука.

— Да. Поехали в больницу.

— Может быть, сначала вас осмотрят? У вас кровь на лице.

Только сейчас замечаю порез на лбу. Осколок, наверное. Неважно.

— Сначала Виктория.

В машине скорой помощи медик проверяет ее состояние. Пульс, давление, реакция зрачков на свет.

— Состояние стабильное, но серьезное, — говорит он. — Вы родственник?

— Я... — начинаю и замолкаю. Кто я ей? Бывший любовник? Человек, который бросил ее в трудную минуту? — Я друг семьи.

Медик кивает, не особо интересуясь подробностями.

В больнице Викторию сразу увозят на обследование. Томография, анализы, консультации. Я остаюсь в коридоре, хожу взад-вперед, курю одну сигарету за другой.

Лука сидит молча. Он знает, что лучше не лезть, когда я в таком состоянии.

Через час появляется врач — пожилой мужчина с добрыми глазами.

— Доктор Денисов, — представляется он. — Вы привезли девушку?

— Да. Как она?

— Сотрясение мозга средней тяжести. Небольшой отек, но без критических показателей. Нужно наблюдение в течение нескольких дней, но прогноз благоприятный.

— Можно ее увидеть?

— Она еще не приходила в сознание. Но можно, конечно. Палата 204.

Поднимаюсь на второй этаж. Открываю дверь палаты и замираю на пороге.

Виктория лежит под белоснежным одеялом, голова забинтована, к руке подключена капельница. Лицо бледное, но спокойное. Спит.

Подхожу ближе, сажусь на стул рядом с кроватью. Беру ее руку в свои.

Холодная. Всегда были холодными руки у нее, а я согревал их своими.

— Прости, — шепчу я. — Прости за все.

Она не отвечает. Дышит ровно, глубоко. Живая. Это главное.

— Я знаю, что ты меня ненавидишь. И у тебя есть на это право. Я действительно сбежал, как трус. Но не потому, что разлюбил. Никогда не разлюблю.

Слова идут сами, словно прорвало плотину.

— Я думал, что поступаю правильно. Что ты найдешь кого-то лучше. Кого-то, кто сможет дать тебе детей, семью, все то, чего я дать не смог.

Сжимаю ее руку крепче.

— Но я был идиотом. Думал только о себе, о своей боли. А твою не учел. Думал, что тебе будет легче забыть, если я просто исчезну.

Пауза. В коридоре слышны шаги медсестер, чей-то кашель.

— Знаешь, что самое смешное? — продолжаю я. — Я сам себе не верю. Все эти красивые слова о твоем благе... Может быть, я действительно просто испугался. Испугался ответственности, испугался смотреть в твои глаза и видеть там боль.

Ее рука дергается во сне. Я глажу ее пальцы, стараясь согреть.

— Этот год был адом, principessa. Каждый день я думал о тебе. Каждую ночь вспоминал твой голос, твой смех, то, как ты морщишь нос, когда злишься.

Усмехаюсь грустно.

— А ты злилась часто. Особенно на меня. И была права.

В дверь стучат. Входит медсестра — молодая девушка с приветливым лицом.

— Извините, но время посещений заканчивается, — говорит она мягко.

— Можно еще пять минут?

— Хорошо. Но только пять.

Остаюсь наедине с Викторией.

— Я не знаю, что будет дальше, — говорю я тихо. — Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь. Не знаю, смогу ли я остаться, когда станет трудно. Но знаю одно — я больше никогда не хочу видеть тебя на грани смерти.

Целую ее руку и встаю.

— Увидимся завтра, principessa.

Виктория

Просыпаюсь в больничной палате с ужасной головной болью. Светло, солнце бьет в глаза сквозь жалюзи. На тумбочке стоят цветы — белые розы.

— Я не знаю, что будет дальше, — Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь. Не знаю, смогу ли я остаться, когда станет трудно. Но знаю одно — я больше никогда не хочу видеть тебя на грани смерти.

Не знает, если сможет остаться когда будет трудно? Ну вот пусть идет к черту и не возвращается.

— Наконец-то, — говорит знакомый голос.

Поворачиваю голову и вижу Дмитрия. Мой телохранитель сидит в кресле, читает газету.

— Дима? — голос хриплый, в горле сухо. — Что произошло?

— Взрыв в ресторане. Помнишь?

Память возвращается постепенно, словно пазл складывается по кусочкам. Взрыв. Разрушения. Алессандро...

— Он здесь был? — спрашиваю я.

Дмитрий понимает, о ком речь.

— Да. Всю ночь просидел. Врач выгнал его только утром.

Значит, не приснилось. Он действительно был здесь, говорил что-то, помню голос. Тихий, виноватый.

— Где он сейчас?

— Не знаю. Ушел час назад, сказал, что вернется вечером.

Конечно, вернется. Алессандро всегда был упрямым. Если решил, что должен быть рядом, будет рядом. Пока снова не надумает сбежать.

— Дим, как я здесь оказалась?

— Он тебя вынес. По пожарной лестнице. Ты потеряла сознание на двадцатом этаже.

Он вынес меня... По пожарной лестнице... Рискуя собственной жизнью.

— Идиот, — бормочу я.

— Кто? Он или ты?

— Оба.

Дмитрий усмехается. Он давно работает на нашу семью, знает все наши секреты и слабости.

Входит врач — тот самый доктор Денисов, с которым я познакомилась год назад, когда лежала здесь после аварии.

— Как самочувствие, мисс Волкова?

— Голова болит. А так нормально.

— Это естественно. Сотрясение мозга — дело серьезное. Но томография показывает, что отек спадает. Думаю, через пару дней сможем вас выписать.

— Хорошо.

— Кстати, — добавляет он, — ваш молодой человек очень волновался. Всю ночь не спал, каждые полчаса спрашивал о вашем состоянии.

— Он не мой молодой человек, — отвечаю я резко.

Доктор Денисов поднимает брови, но ничего не говорит. Опытный врач, видел уже всякое.

— В любом случае, он заботился о вас. Это хорошо.

После его ухода я остаюсь наедине с Дмитрием.

— Дим, мне нужно подумать.

— О чем?

— О том, что делать дальше.

— С бизнесом? С семьей?

— С ним.

Дмитрий откладывает газету, смотрит на меня серьезно.

— Виктория, можно вопрос?

— Конечно.

— Ты все еще его любишь?

Прямой вопрос. Дмитрий никогда не ходит вокруг да около.

— Не знаю, — отвечаю я честно. — Год назад любила. Сейчас... Сейчас я не знаю, что чувствую. Злость, боль, разочарование.

— А любовь?

— Может быть. Наверное. Черт его знает.

— Тогда стоит разобраться.

— Зачем? Чтобы он снова сбежал, когда станет трудно?

— А может, не сбежит. Люди меняются.

— Алессандро не меняется. Он такой же упрямый, гордый эгоист, каким был год назад.

— И ты такая же упрямая, гордая женщина, какой была год назад, — замечает Дмитрий. — Может, поэтому и подходите друг другу.

Не отвечаю. Не хочу думать о том, подходим мы друг другу или нет. Слишком больно.

День проходит медленно. Приходят врачи, медсестры, делают обследования.

К вечеру начинаю нервничать. Дмитрий сказал, что Алессандро вернется. Но что я ему скажу? Что мы будем делать?

А вообще, зачем мне нервничать? Пусть сам страдает. Я сделаю так что он свалит в свою Италию первым же рейсом.