Забытые

Мы сидели в здании, вдыхая пыль и слушая, как за дверью бродит Смотритель. Его шаги не спешили удаляться — напротив, казалось, он нарочно кружит неподалёку, будто поджидает, когда мы выйдем.

Шепот лежал у стены. Точнее, то, что от него осталось. Его тело казалось целым, но лицо было чужим: черты сгладились, глаза потухли, а улыбка застыла так, будто её нарисовали. Никто не решался прикоснуться.

— Мы должны идти, — сказал Сыч. — Сидеть здесь — значит ждать, пока он заберёт всех.

— А его? — я кивнул на мёртвого товарища.

Сыч посмотрел холодно:
— Его больше нет. Запомни: в Зоне нет тел. Есть только оболочки.

Мы двинулись дальше.

Город тянулся бесконечно. Дома выглядели одинаково — новые, но пустые. Иногда мы видели людей, но все они были как нарисованные: лица гладкие, движения повторялись, как будто их кто-то зациклил. Я уже перестал удивляться.

— Сюда, — Сыч указал на узкий переулок. — Дальше по прямой опасно. Там бывает «Эхо».

— Эхо? — переспросил один из наших, здоровяк с кличкой Камень.

Сыч кивнул.
— Место, где прошлое и настоящее сливаются. Шагнёшь туда — и услышишь крик того, кем был когда-то. Но если отзовёшься, застрянешь там навсегда.

Меня передёрнуло.

Переулок встретил тишиной. Стены домов здесь были исписаны словами. Бесконечные надписи, словно тысячи рук оставляли их в спешке: «Помни», «Не смотри назад», «Я — это не я».

Шепот шагов зазвучал следом за нами. Я обернулся — никого. Но когда я моргнул, слова на стенах поменялись. Теперь они складывались в фразу:

«Ты уже забываешь».

— Слышите? — прошептал я.

Остальные остановились. Тишина. Но потом из глубины переулка донёсся шёпот. Не один — сотни, тысячи голосов. Они повторяли слова, которые мы слышали раньше: имена, крики, молитвы, признания. Голоса были слишком личными, будто крали из наших воспоминаний.

— Не отвечайте, — сказал Сыч. — Что бы ни услышали, не отвечайте.

Но это было невозможно. Голоса били прямо в сердце. Я услышал отца — он звал меня так, как в детстве, когда я прятался от грозы. Услышал смех женщины, которую любил когда-то. Услышал самого себя, молодого, уверенного.

— Иди сюда, — прошептал голос. — Ты же знаешь, что здесь твой дом.

Я шагнул было вперёд, но Камень резко дёрнул меня назад. Его лицо исказилось от напряжения.

— Держись, — сказал он. — Они пытаются вытащить нас.

И тут из тьмы показались фигуры. Они двигались медленно, словно шли сквозь густую воду. Лица их были пустыми, но голоса продолжали звучать. Один из них протянул ко мне руку — и я увидел на запястье знакомый шрам. Точно такой же, как у меня.

— Это я... — выдохнул я.

Сыч резко толкнул меня к стене.
— Это не ты. Это то, что от тебя останется, если сдашься.

Фигуры продолжали приближаться. Их становилось всё больше. Переулок сжимался.

— Быстрее! — скомандовал Сыч. — За мной!

Мы рванули вперёд. Голоса усиливались, превращаясь в рев. Казалось, весь мир вокруг кричал наши имена. Стены дрожали. На секунду я почувствовал, что память утекает — как вода сквозь пальцы. Я не помнил, кем был до рейда. Не помнил, откуда родом. Только имя оставалось, и то зыбкое.

Мы вырвались из переулка на открытую площадь. Фигуры исчезли, но шёпот остался где-то глубоко в голове.

На площади возвышалась странная конструкция: кусок стены, но подвешенный в воздухе. Камни висели, скреплённые невидимой силой, и в середине светилось что-то. Небольшой кристалл, пульсирующий светом, как сердце.

— Вот он, — сказал Сыч. — Осколок памяти.

Мы замерли.

— Кто пойдёт? — спросил Камень.

— Я, — сказал я неожиданно для самого себя.

Подойдя ближе, я почувствовал холод. Кристалл словно смотрел на меня. Я протянул руку и взял его.

В тот миг мир перевернулся.

Я стоял в комнате. Чистой, светлой. На столе книги, лампа. И женщина. Её лицо было чётким, настоящим. Она улыбалась мне.

— Ты пришёл, — сказала она. — Я ждала.

Я хотел спросить, кто она, но язык не слушался. Вместо этого я ощутил, как внутри меня что-то разрывается. Воспоминание. Настоящее. То, что я когда-то потерял.

Женщина подняла руку и коснулась моей щеки. Тепло. Настоящее. Я вспомнил её имя... но в тот же миг оно растворилось. Словно кто-то вырвал его из головы.

И тогда я понял: Осколок не отдаёт память. Он показывает её — чтобы потом забрать ещё больше.

Я очнулся на площади. В руках горел кристалл. Остальные смотрели на меня молча.

— Ну? — спросил Камень.

— Это ловушка, — выдохнул я. — Он показывает то, чего не должно быть.

Сыч кивнул.
— Зато теперь ты знаешь цену.

Ночь накрыла город быстро, будто солнце выключили. Мы укрылись в одном из домов. Там стояли кровати, застеленные чистым бельём, будто нас ждали. Я не доверял ни одной детали, но усталость брала своё.

Мы легли, не разговаривая. Только я долго не мог уснуть. В голове крутилась улыбка той женщины, её голос. Я пытался вспомнить, кто она. Но чем сильнее старался, тем больше забывал остальное.

Я не помнил, где родился. Не помнил лица матери. Не помнил, зачем я здесь.

И только одно слово горело в памяти:

«Забытые».

Я проснулся от шороха. Камень стоял у окна и смотрел наружу.

— Что там? — спросил я.

Он не обернулся.

— Они пришли.

Я подошёл ближе. На улице стояли фигуры. Сотни. Их лица были пустыми, но среди них я увидел себя. Смотревшего прямо в окно.

— Это мы, — прошептал Камень. — Те, кем мы станем.

И тогда я понял: мы не выживем.

В углу комнаты загорелась надпись, словно сама проступила из воздуха:

«Помни, пока можешь».