Во время обеда.
День не задался с самого утра. Сэхён проснулась от того, что кто-то тронул её за плечо — осторожно, но с нажимом, как будто вытягивал из какого-то глубоко спрятанного сна. Она сразу поняла, что это мать. Даже не открывая глаз, по ритму прикосновений и еле уловимому движению воздуха.
Она медленно потянулась к тумбочке, нащупывая слуховой аппарат. Надела его, не спеша, привычным движением, а вместе с этим — как всегда — впустила в себя утро.
Шорохи. Хлопанье посуды. Голос матери — слишком громкий, будто для чужого уха. Он был искажён, как будто приходил из другой комнаты, но с каждым словом приобретал всё более знакомые интонации.
— Тебе стоит чаще говорить, Сэхён. Так ты совсем забудешь речь. Ты ведь понимаешь, да? Разговаривать надо, пусть даже просто дома...
Она не ответила. Не потому что не слышала. Просто не хотела. Ответ требовал слишком много сил. Слова не всегда были способом быть услышанной.
К тому же, такие утренние сцены случались слишком часто, чтобы оставались чем-то значимым. Это стало фоном — как гул за окном или вой ветра в морозные дни.
И всё же, осадок остался. Настроение было тяжёлым, как влажная ткань, и тянуло вниз, несмотря на ясное небо за окном.
Ближе к обеду, когда Джису написала ей, предлагая пойти вместе с её приятелями из «Учебной группы» — теми самыми, с кем она занималась дополнительно , — Сэхён вежливо, но твёрдо отказалась. Было не то настроение.
Она шла по школьному коридору, не торопясь, слегка волоча ноги. На одном ухе — аппарат, выкрученный почти до нуля. В рюкзаке — бутылка воды, блокнот, ручка, и мармеладки. Маленький запас, который она носила с собой почти всегда. На случай, если всё вокруг станет слишком-слишком.
Она поднялась по лестнице на последний этаж и привычно обогнула старую дверь, ведущую на крышу. Щелкнув замком, выскользнула наружу.
На крыше было тихо. Тепло и слегка ветрено. Солнце медленно тянулось к зениту, отбрасывая мягкие, длинные тени от антенн и вентиляционных труб. Где-то внизу, с задней части школы, слышались неразборчивые голоса с футбольного поля. Но здесь, на крыше, всё казалось оторванным от остального мира.
Сэхён села у края. Подтянула ноги под себя, расправляя юбку. Аппарат сняла с уха и положила рядом, на сложенную кофту. Мобильный вытащила и положила рядом — будильник уже был выставлен, за пять минут до начала следующего урока.
Мармеладки. Она достала маленький пакетик, оторвала край, положила один кусочек на язык — вишнёвый. Её любимый. Вкус прилип к нёбу, и на какое-то мгновение она почувствовала себя почти спокойно.
Ветер чуть шевелил пряди её волос. Она не поправляла их. В этот момент всё казалось на своём месте.
Глаза её были устремлены вдаль — в сторону заднего поля, где едва различимо двигались какие-то фигуры. Может, старшеклассники, гоняющие мяч. Или учителя физкультуры, что-то объясняющие классу. Всё это было неважно. Главное — она здесь. Сверху. Сама с собой.
Иногда ей казалось, что только в тишине она и по-настоящему существует. Без звуков. Без людей. Без слов. Когда никто не говорит — не нужно ничего понимать. Когда нет диалога — не может быть и ошибок.
Сэхён достала блокнот. Небольшой, с мягкой обложкой и загнутыми уголками. Страницы были исписаны — где-то заметками с уроков, где-то — словами, которые она хотела бы сказать, но не говорила. Где-то — строчками, которые писала просто так, чтобы не чувствовать себя пустой.
«Интересно, если я исчезну, кто-нибудь это заметит?»
Эта фраза уже была написана в одном из старых разворотов. Она не перечитывала. Просто перелистнула, будто бы случайно.
Сегодняшняя страница была чистой.
Сэхён провела ручкой по верхнему краю. А потом, почти не думая, написала:
«Иногда я думаю, что тишина — это всё, что у меня есть. И я её не боюсь. Я её люблю. Но почему она становится тяжелее, когда я смотрю на него?»
Она не написала имени. Не нужно было. Всё было понятно и без этого.
Ветер чуть усилился. Солнце, отражаясь от стеклянных крыш других зданий, щекотало щёку. И на какое-то мгновение Сэхён показалось, будто всё внутри стало легче. Пусть ненадолго, но намного легче.
Сэхён слегка поёжилась. Даже не от холода, а скорее от неожиданности. В голове стоял рой мыслей — спутанных, тянущих за собой воспоминания, которых она не звала. Начиная с того самого дня, когда она перестала слышать, и заканчивая сегодняшним утром.
Она скучала по отцу. Часто, но молча. Не вслух.
Знала, что мать тоже скучает. Особенно по утрам, когда стояла у её кровати, требуя, чтобы та больше разговаривала. Слова «ты забудешь, как говорить» давно стали привычными. Звучали почти как фоновый шум. Но Сэхён понимала — в них было что-то другое. Память. Грусть. Боль.
Однажды, она застала мать плачущей на кухне. Это было после одной из таких «утренних речей». Женщина сидела у окна, сжав в руках чашку чая, из которой давно выветрился пар. Сэхён тогда не подошла. Просто смотрела из-за двери, молча.
На следующей неделе она старалась говорить больше. Мать улыбалась, даже хвалила. А Сэхён — мучилась. Словно каждый звук был занозой, которая напоминала ей о том, что она потеряла не только слух. Она потеряла голос, каким он был раньше. Потеряла отца. Потеряла себя. После этого, она говорила реже.
Увлечённая своими мыслями, Сэхён не сразу заметила, что на крышу кто-то вошёл. Она, как обычно, сидела у края, поджав ноги под себя. Пиджак был снят, аппарат — выключен. Телефон лежал рядом с выставленным будильником. Всё было на своих местах.
И всё же, что-то изменилось в воздухе.
Она почувствовала чужое присутствие, ещё до того, как поняла, кто именно это был.
На её плечи легла тяжесть. Не пугающая. Тёплая. Знакомая, но не своя. Она вздрогнула и резко обернулась — глаза расширились, дыхание сбилось на секунду.
Пи Хануль.
Стоял рядом, слегка склонив голову, будто изучал её реакцию. На его лице не было привычной ухмылки, ни даже равнодушия. Скорее — сосредоточенность, как будто он пытался что-то вспомнить. И как только она посмотрела на него — он медленно поднял руку к виску. Ладонь ко лбу, потом вниз. Потом — указал на себя, и руками показал, будто кто-то садится.
«Привет. Могу присесть?» — как учили в учебниках по жестовому языку.
Он выглядел немного неловко. Будто повторял то, что учил накануне ночью. А может — и правда учил.
Это и смутило, и удивило Сэхён одновременно. Она не ожидала. Ни от кого. От Хануля — особенно.
С её губ сорвалась лёгкая, почти незаметная улыбка. Голова качнулась в кивке — разрешение.
Он сел рядом. Не слишком близко. Но достаточно, чтобы она могла видеть, как у него двигаются руки, когда он, снова прищурившись, начал складывать жесты.
Сначала он указал на неё. Потом поднял палец. Нахмурился. Показал у виска — вопрос.
«Почему ты одна?»
Сэхён невольно посмотрела на него дольше, чем стоило. Было видно, как он старается. Как всё ещё немного путается, но не сдается. И это тронуло.
Она медленно, нарочито отчётливо, ответила:
«С каких пор ты учишь жестовый язык? Почему начал?»
Хануль замер. Его брови чуть сошлись, губы сжались в узкую линию. Он начал медленно повторять её жесты — словно пытаясь разобрать смысл. И выглядело это настолько сосредоточенно и мило, что Сэхён едва не засмеялась вслух.
На ум сразу пришёл стикер, который она часто кидала Джису — котёнок с лапками на голове, пищащий от недопонимания. Выражение лица Хануля сейчас было точь-в-точь такое же.
И она не сдержалась. Засмеялась. По-настоящему. Беззвучно, но искренне. Губы расплылись в широкой улыбке, глаза защипало от света и эмоций. Смех рвался наружу, как будто долго прятался.
Хануль замер. Его глаза округлились, как будто он увидел что-то удивительное. Может, и правда — впервые увидел её такой.
А потом — тоже улыбнулся. Чуть скованно, но от всего сердца. Словно что-то внутри него расслабилось. Он не отводил взгляда. Даже моргать стал реже — будто хотел запомнить всё.
Сэхён слегка потупила взгляд, пряча щеки, которые уже начали разгораться. Было странно. Неловко, но довольно приятно.
Она потянулась блокноту и ручке — движением, почти автоматическим, но в этот раз в ней было что-то новое. Волнение. Как будто пальцы дрожали чуть больше, чем обычно. Она старалась не смотреть на него слишком явно, но боковым зрением замечала, как Хануль чуть подался вперёд, как будто ждал.
На чистой странице она медленно, аккуратно вывела:
«Изучаешь жестовый?»
Буквы были ровные, с мягкими завитками — она всегда писала именно так, стараясь, чтобы её слова выглядели красиво, даже когда не звучали. Протянула ему блокнот.
Хануль взглянул на строчку — и почти сразу кивнул. Уверенно, без тени смущения.
Его взгляд вернулся к ней, а в нём — всё та же спокойная сосредоточенность. Без лишних эмоций, но не отстранённая. Напротив — в его взгляде было что-то внимательное.
Сэхён снова написала.
«Зачем?»
Он не сразу ответил. На секунду замер, будто не ожидал прямоты. А потом медленно поднял на неё глаза. Не прячась, не отводя взгляда — смотрел прямо.
«Хотел пообщаться с тобой» — написал он чуть ниже. Его почерк был неровный, немного размашистый, как у тех, кто редко пишет от руки. «Думал, так будет удобнее, но не учёл того, что всё за короткие сроки не запомнишь.»
Сэхён читала, и где-то внутри у неё будто что-то перевернулось.
Он действительно хотел говорить с ней. Учить ради неё. Пусть и немного. Пусть и криво, но захотел. Она не была к такому готова.
Всё, к чему она привыкла — это отстранённость, неловкость, заминки. Люди всегда либо игнорировали, либо пытались вести себя с ней слишком правильно. А он просто сделал шаг вперёд. Не спрашивая, не объясняя. Просто — подошёл.
Она не подняла на него глаз, когда снова писала. Слишком боялась, что он заметит, как горят её щёки.
«Я могу тебя научить.»
Фраза вышла почти нечаянно. И в то же время — осознанно. Когда он прочитал — задержался дольше, чем нужно, как будто перечитывал. Или просто смотрел на её почерк. Потом поднял взгляд, и в его глазах было что-то новое.
Хануль взял у неё ручку, немного смял бумагу внизу и вывел:
«Может, вне школы?»
Сэхён замерла. Потом — кивнула. Почти сразу. Слишком быстро. Но назад было не вернуть.
Сердце будто сжалось. А потом — стукнуло в грудную клетку с такой силой, что она испугалась, что он это услышит. Хоть и знала, что это глупо.
Её лицо оставалось почти спокойным, только губы дрогнули в уголке. Но внутри всё волновалось, словно после долгой зимы, под кожей зашевелилась весна.
Она осмотрела взглядом место, где сидела, потянулась к упаковке мармелада и протянула ему.
«Хочешь?»
Хануль посмотрел на неё вопросительно. Потом — взял. Несколько штук. Осторожно, почти деликатно. И, кажется, по привычке, произнёс вслух:
— Спасибо.
Она всё равно прочла это по губам. Кивнула. И — впервые за всё время — просто позволила себе смотреть на него открыто. Без пряток. Без мыслей, что за этим последует. Просто так. Потому что ей этого захотелось.
***
Сэхён лежала на кровати, уставившись в потолок, который уже несколько минут начинал казаться ей куда интереснее, чем был на самом деле. Мягкий свет ночника рассеянно струился по стенам, отбрасывая тени от полок, а в комнате было тихо — настолько, насколько она сама себе позволяла. Аппарат лежал рядом, выключенный, как всегда в такие вечера. Её личная тишина.
Она думала. Прокручивала в голове сегодняшний день. Картинки всплывали одна за другой: как он появился на крыше, как неловко жестами спросил, можно ли сесть. Как она предложила ему мармелад. Как он взял его — и сказал «спасибо». Как это, казалось бы, простое слово, оставило у неё след внутри.
С тех пор прошло всего несколько часов, но ощущение от этой встречи всё ещё будто тихо пульсировало в груди. Она не рассказала Джису. Не из-за того, что не хотела. Просто не была уверена, что сама до конца поняла, что между ними вообще было.
Теперь — пожалела. Она скучала по реакции подруги. По её дурацким, преувеличенным выводам. По её словесным бурям в переписке.
Рука начала шарить по кровати в поисках телефона. Он валялся чуть дальше, чем она помнила — упал с подушки. Сэхён нащупала его, разблокировала экран и открыла привычный чат.
Пальцы замерли на мгновение. А потом, вместо логичного объяснения, она просто написала:
«Мы встречаемся с Ханулем на этих выходных.»
Отправила. И сразу же зажмурилась.
Это было слишком прямо. Слишком вызывающе. Почти как признание, хотя на самом деле всё не так. Но зато она знала: это сработает. Джису могла не отвечать по несколько часов, но на такое — откликалась мгновенно.
Ответ пришёл в виде целой грозы сообщений:
«Что, прости?»
«Ты и Хануль?»
«У вас свидание?»
«И ТЫ ГОВОРИШЬ МНЕ ОБ ЭТОМ ТОЛЬКО СЕЙЧАС?!»
Сэхён засмеялась. Тихо, как всегда, но искренне. На губах появилась кривая, почти виноватая улыбка. Она живо представила лицо Джису — округлённые глаза, приоткрытый рот, растерянность и шок в каждой черточке.
Набрав ответ, она отправила:
«Почти. Он подошел ко мне на крыше. Начал изучать жестовый. Я предложила ему помочь. Решили провести первый урок вне школы. В более приятной обстановке.»
Джису прочитала тут же. А затем, как и положено, взорвалась:
«Это почти свидание, Хён-а~»
«Не верю в это»
«Неужели Мистер Неприступность решил оттаять?!»
«Я же говорила, он влюблён в тебя!»
Сэхён фыркнув, отбросила телефон в сторону. Он упал рядом с подушкой, но продолжал вибрировать каждые несколько секунд, ознаменовывая, что Джису не собирается так просто сдаваться.
Она прикрыла глаза. В груди было странное чувство — не совсем тревога, но и не покой. Ближе к чему-то новому. К тому, что пока не поддаётся определению.
Сэхён не знала, что получится. Не знала, что он думает. Не знала даже, почему она согласилась сразу.
Но знала одно. Теперь — уже точно.
Разжав пальцы, она взяла телефон и быстро, прежде чем успела передумать, отправила последнее сообщение:
«Думаю, он мне нравится.»