Побочный эффект

Только же вышли, вещи кое-как из поезда вынести успели, тут уже на горизонте девушка появляется и Вилку зажимает в своих объятиях со всей силой. От неожиданности та даже взвизгнула изначально, однако уже вскоре в ответ руками своими прижала и улыбаться начала во все зубы. От этой сцены Кире дурно слегка стало, раздражение сильное появилось.

Вещи их подальше отодвигает и смотрит как Вилка поглаживает Севу по волосам каштановым. Как будто матерью была, а не девушкой. С такой нежностью, даже взгляд изменился совсем. Стал более спокойным и при этом вызывающим уже хоть что-то большее, чем просто полное безразличие к миру всему.

Видит только, что в моменте на неё взгляд опускается достаточно презрительный со стороны Севастианы. Какой-то уж слишком враждебный, причём даже причины на подобное и нет. Она же не делает ничего, не мешает их нежностям, с чего бы вдруг отношение такое к ней появиться могло?

— Виль, скоро такси подъехать должно, тебя мама уже ждёт с самого утра, все спрашивала меня, во сколько ты приедешь, — увести Виолетту побыстрее хочет.

Кира же видит, что намерено пыталась подальше их отвести, будто она угрожала их жизням. Брезгливость в глазах видит медовых, чувствует самыми ворсинками на теле, что не нравится она этой Севе от макушки до пят. Смешно только от этого, хватило всего-то появиться, чтобы уже получить на это неприязнь.

— Хорошо, я тогда с Кирой попрощаюсь сначала, — вновь рукой по голове прошлась и наконец разорвала их объятия, после чего в её сторону направилась.

А ей то уже казаться началось, что она просто так здесь стоит и вещи сторожит. У неё то только рюкзак, это Малышенко в дорогу подобрала целый комплект. Всё же и ей минутку выделить решили, не забыла совсем о ней, после встречи со своей суженой-ряженой.

Чувствует даже, что с ревностью на неё смотрят со стороны. Это так нравится, что даже словами не передать. Выводит Севу из себя, понятно как ясный день, однако такой расклад казался не самым худшим.

— Я так понимаю, что наши пути расходятся на этом? — решает сразу же подвести к концу и направиться поскорее к остановке, нет смысла время тянуть, раз уж и так уже находится в этом месте.

Получает на это кивок слабый, видимо Вилке и сказать то совсем нечего. Видимо и так понимает, что встреча выдалась не самой лучшей. А Кира только специально руки выдвигает перед ней, чтобы обнять перед прощанием. Хочет на реакцию Севы посмотреть и насладиться чувством того, что её считают соперником.

Удивительно даже, вроде никого не уводит, а все равно хочется в лишний раз поиграться на чужих эмоциях, как мышка увиливает и только посмеивается от того, что с ней ничего сделать то и не смогут. Специально еще подольше да покрепче в объятия прижимает. Виолетта видимо не сразу то сама это заметить успевает. Только покорно выдерживает длительную паузу, пока Кира перед прощанием наслаждается моментом.

— Пиши, если что-то понадобится, — тихо Виолетта ей на ухо говорит, чтобы только не услышала рядом стоящая девушка.

Напишет ещё обязательно, раз уж на то дело пошло. Только освобождает подругу от хватки своей и вновь чувствует, как сердце скрипит. У неё будто украли её энергию. Отобрали кислород, который жить помогал. За руку взяли и увели прочь, а ей только и остаётся стоять и смотреть за тем, как фигура отделяется.

Больно сильно.

На удивление намного больнее, чем сама того представляла. Всего один день поодаль будут, а уже будто прошла между ними целая вечность.

Сама же Виолетта и не подозревает ничего, идёт себе и все оборачивается, соскучилась уже по дому своему. Тем более по тому, что людей в Нижнем мало совсем. Обычно всегда движение есть, а теперь вновь так пусто, однако так приятно от этого.

— Вы почему с Кирой вместе приехали? — тут же прилетают ей со стороны недовольные слова, а она уже и не замечает особо.

Нет ей дела до того, что там Сева будет думать по поводу присутствия Киры. Медведева для неё в первую очередь подруга, а значит придётся ужиться с этим фактом, немало же времени прошло.

— Нам по пути было. Оказывается в одном городе выросли, — пожимает плечами, создавая полную картину того, что её подобное никак не касается. Просто приехали, просто удобнее было вместе сесть на один поезд.

По большей части, она то и не соврала совсем. И вправду ведь так просто обстоятельства сложились, тоже совсем не ожидала. Только ловит на мысли себя, что рада подобному. С Кирой ей почему-то всегда легче, уже стала для неё личным оберегом. Видимо из-за постоянной помощи привила чувство того, что за ней — как за каменной стеной. Всегда можно спрятаться и быть уверенным, что защита будет в лучшем виде.

— Слишком часто она в твоей жизни фигурирует.

— Потому что мы учимся в одном месте, живём тоже в одном месте. Мы не может быть порознь, если везде нам в любом случае приходится сталкиваться, — говорит достаточно банальные вещи, которые и так понять можно было уже давно.

Однако Сева словно не хотела это принимать, чего Виолетта не особо то и понимала. Всё хотела спросить, чего же она так зациклилась на её дружбе с Кирой, а никак не доводилось собраться и все же произнести вслух. Думала только, что может со временем само как-то пройдёт. Не коснётся никак самой Виолетты.

Теперь же тема эта только больше сказывалась и на самих отношениях. Чувство, будто её постоянно перед выбором ставят. Она же выбирать никого не хочет, даже спустя такой короткий срок Кира для неё стала важна.

Слишком важна.

Удивляется порой сама, насколько в ней нуждается. Из неё словно высасывает весь страх и помогает не сойти с ума окончательно. Держать баланс в себе и продвигаться ближе к цели. Только одна Медведева вытаскивала её на улицу, когда из-за ухудшенного состояния Виолетта не хотела даже с кровати подняться, чтобы поесть. Только она помогала влиться в общество и показывала, что Ви не такая ужасная, как она себе надумала.

В такие моменты ей хотелось видеть Севу, а была только Кира. Тогда почему же ей нужно отказываться от человека, который делает для неё так много? Не откажется, ни при каких обстоятельствах. Слишком родной стала, причем даже «слишком» не такое громкое слово, которым можно было бы описать её отношение к блондинке.

— Это не меняет сути, — к чему вообще спор этот был Ви не понимала. Чтобы что?

— Она моя подруга и я буду с ней общаться, хочешь ты этого или нет, — говорит уже более настойчиво, что Севастиане явно не нравится.

Замолкает сразу и молчит на протяжении всего пути. Пытается что-то доказать Виолетте, а она то и решения своего не изменит. Права ведь была, к чему вообще пустые ссоры по одной и той же теме.

Мама только обстановку меняет, в самых дверях встречает их и с чемоданом помогает. Заботится, что удивляет не по-детски. Такой никогда не была, обычно холодная и отстраненная, а тут даже улыбается, хоть и видно, что уставшая уже совсем. По аромату с кухни чувствует, сколько времени та убила на готовку.

— Виол, сходи с Севой вещи разбери и помоги закончить на кухне, там совсем немного осталось, — по рукам её гладит так спокойно и приятно.

Точно мать подменили, это приводит в полное замешательство. Словно попала в мультик «Коралина в стане кошмаров», от чего вскоре точно случиться должно что-то плохое. Не бывают в жизни перемены без причины. И она уже готова к тому, что завтра точно как проснется, тут же все встанет на круги своя.

— Хорошо, ты посиди пока, а то совсем уставшей выглядишь, — медленно отходит, проверяет будто.

Ждет какого-то подвоха, ничего не следует. Женщина только кивает и в гостиную проходит, которая как раз открывалась взору с самого коридора. На диван уже привычный садится, на котором Виолетта раньше засыпала при сильных обострениях, чтобы не будить никого своими бреднями. Даже запахи родные совсем, только мама уже какая-то совсем не родная, другая.

Поверить сложно, что эта женщина растила её и воспитывала. На неё посмотришь и даже не скажешь, что раньше могла ударить любым подручным средством, когда что-то выводило из себя. Может стареет уже просто?

Её только Сева со стороны отдергивает и намекает, что уж слишком долго на месте стоит. Пора идти в комнату и разбираться с вещами, а не высматривать общий антураж. За локоть её берёт и ведёт за собой, Виолетта даже не сопротивляется, и вправду совсем затерялась. В последнее время рассеянной стала, не собрана ни к чему.

Даже когда проходит в помещение не сразу понимает, где находится, настолько ввело её в ступор поведение мамы.

Или же просто не привычно теперь из-за долгого отсутствия.

— Давай только быстрее, а то поздно уже, а там еще несколько блюд закончить надо. Тётя Лена к твоему приезду готовилась больше, чем к Новому году, — от такого факта даже больше удивляется.

На Севу взгляд кидает полный удивления и растерянности, она то думала, что никого особо её приезд не порадует. Просто за должное примут. А тут оказывается ждали даже больше, чем могла себе представить.

— С чего бы вдруг?

Чемодан ближе к себе пододвигает, становясь напротив большого шкафа, который на половину пустовал совсем. После её отъезда только чувствуется, как место это стало мертвым совсем. Даже похолодало словно, потому что никто не живёт здесь давно. Белякова только рядом стоит и смотрит за её действиями, ожидает момента, когда быстрее уже закончит с возней.

Настроения у неё сегодня явно не было, нервная совсем. Даже взгляд пустой, в нем нет совсем ничего. На Ви смотрит, как на обычную вещь, которая не вызывает у неё внутри хоть что-то. Раньше ведь не так было, а тут такой холод чувствует сильный, от него даже съежиться калачиком хочется и в углу каком-то засесть, лишь бы не чувствовать подобного от близкого человека. Словно с мамой её местами поменялись, обычно так могла только мама на неё смотреть.

— Просто пока ты там тусуешься, по тебе здесь тоже скучают. Невообразимо, правда? — сарказмом в неё плещет, ядом каким-то.

Таким сильным, что даже задевать начинает уже не на шутку. Её будто как провинившегося ребенка отчитывают, хотя и не сделала абсолютно ничего. Как шавку рассматривают с пренебрежением, чего не заслужила совсем.

— Сев, сколько можно? Тебя так задело то, что я приехала с Кирой? — знает же, что это так.

Всегда подобными вещами намекала ей о своей обиде, чего Малышенко никогда не могла понять. Можно ведь как люди просто поговорить, а не делать другому человеку мозг, когда даже времени на подобное нет.

— Меня задело, что ты её ставишь выше меня, хотя мы общаемся намного дольше, — от подобной правды желание только вздохнуть и выйти из комнаты.

Выйти и не слушать подобный бред. Злит сильно, выводы вновь делает с пустого места. Ревнует же, видно прекрасно, хотя Виолетта совсем не давала повода, она просто захотела спокойно жить. С каких пор это считается тем, что она кого-то ставит выше?

Сама же только ближе подходит и за руки берет девушку, большими пальцами ладошки её оглаживает, в глаза карие смотрит. И даже не чувствует того, что соскучилась по этим глазам. Настолько надоело все, что больше нет в сердце какого-либо тепла. Только сухость, как в пустыне. Высохла, словно растение в темноте, которому на самом деле просто необходимо хоть минимальное солнце.

— Ты же сама прекрасно понимаешь, что это не так. Ты в любом случае мне важнее, — возможно хоть эти слова повлияют на что-то.

Уже давно пора было не убегать от этой темы, а пообщаться на чистую воду. Раскрыть свои души и рассказать, что там есть на самом деле. Перестать постоянно отношения их ухудшать из-за незнания друг друга и собственной неуверенности. Вот только неуверенность эта видимо только у Севы была, Виолетта же не чувствовала ничего подобного и даже не подозревала, что вся их проблема была связана с такими отчасти глупыми подозрениями со стороны Беляковой.

— Она мне не нравится, — настаивает на своем.

А Ви только улыбается и лбом своим с её соприкасается, глаза прикрывает. Улыбка легкая на губах появляется уже скорее по привычке. Помнит просто, что раньше любила всегда так делать, чтобы показать свои чувства.

— Я понимаю, — думает только, что может именно сейчас есть шанс.

Не виделись ведь долго, а теперь стоят и откровенничают. Обходятся одним тусклым светом от лампы, чтобы в лишний раз не жечь электричество. Думает, что белый флаг должен же быть, уже так долго вместе, а так ни разу и не поцеловались. Хочет поставить точку и полностью показать, насколько искренними её слова были. Что и вправду Сева важнее всех.

Тянется губами к ней медленно, не уверена до конца. Но ведь если любят друг друга, то зачем же так медлить. Хотя бы тогда, когда она смогла впервые приехать за долгое время. Однако Севастиана только шаг назад делает и руки её от своих убирает. А в глазах её читает, что не хочет Сева никакой близости.

И это убивает что-то в ней, мучает Виолетту, совесть её пробуждается. Только спрашивает тихо, чтобы не услышала мама с другой комнаты:

— Почему? — прекрасно понимает, что Сева вполне догадается, к чему вопрос этот.

— Еще не время, — так же тихо отвечает и из комнаты выходит.

Оставляет наедине со своими мыслями, от которых Ви уже становилось просто дурно. В ушах так и застыла фраза, что еще не время. В голове своей словно на вкус пробует эти три слова. Хочет хоть раз услышать три других слова, а слышит все равно одно и тоже.

Раньше как-то мирилась, а теперь уже просто перестала, теперь ей только жутко больно от этого. В ней тоже сомнения поселяются, которых не было еще недавно.

Хочет, чтобы её любили, а в ответ только одно.

Еще не время.

С этим из комнаты выходит следом, ноги уже сами её ведут на кухню, где мать с Севой стоят и продолжают вместе готовить, пока по девушке и не видно совсем, что еще несколько минут назад вновь кинула чувства все Виолетты в урну.

Возможно это и было просто решением Севы.

Возможно она и вправду не хочет, даже спустя такой долгий срок отношений.

Но ведь Ви тоже человек, ей хочется контакта и нежности. Хочется человека рядом чувствовать, чувства чужие на себе ощущать не только заботой. Обнимать до беспамятства и целовать, за руки держаться по долгу. Ей так всего этого хочется, а вместо этого получает холод.

***

Как и было думано, город её буквально осыпал воспоминаниями после прибытия. Каждый уголок казался частью истории, чего-то слишком больного, но все же приятного. Кира только глаза закрывала, дабы в лишний раз в мысли свои не погружаться и идти чётко по курсу. Даже по дороге торт купила маленький, чтобы с пустыми руками не явиться.

В дверях её бабушка встречает, за время это постарела так, что и не узнать. Ниже стала, ходит кое-как. От такого даже стыдно за свое долгое отсутствие, не знала о подробностях их жизни. Только по телефону иногда проскакивало, что ноги у неё больные. И даже помочь не может, денег у самой нет.

— Бабуль, я вам торт купила, с чаем сегодня поедите, — улыбается показательно, а самой так сложно смотреть за всем.

В квартире сложно находиться, запах даже тот же остался. С тех самых времен. Запах сырости и ковров на стенах. От которого ей только больше дурно становится. Стены так давят, места практически нет, воздух словно ворует, не даёт ей хоть немного выдохнуть и почувствовать себя в полной безопасности.

В этих стенах нет безопасности. Даже с присутствием бабушки, чувствует только ту давящую незащищенность, от которой бежать хочется со всех ног, так быстро, чтобы обувь на ходу слетала.

А она только терпит и улыбается, чтобы не показать свою тревогу и не разочаровать близкого человека. Улыбается, а в груди все плачет крокодильими слезами.

— Зачем же ты тратилась, Кирюша, у нас все есть дома, — как обычно подарки от неё принимать не хочет. Проходили эту тему.

Пододвигает только гостинец вновь рукой, чтобы уже взяла и не говорила о полном достатке в доме. Видно ведь, что трудно им живётся. За все время дядя не удосужился им даже лампу в коридоре поменять, которую он же и сломал. Темно так, только с кухни свет проходит, освещает ей хоть немного путь.

На кухне он. Смотрит в эти пустые глаза и вновь чувствует омерзение. Тоже постарел, совсем жизнь людей помотала. С дедушкой рядом место занял и по рюмке уже пьет.

— Вижу в трезвости меня встретить не было желания, — садиться с ними за один стол отпало все желание.

В воздухе уже скопился запах дешёвого пива с ближайшего магазина, которым дядя насыщался ещё когда Кира маленькой была. Что-то в жизни не меняется, хотя уже давно пора бы идти следом за временем и менять отношение ко всему.

Рядом тарелка маленькая стоит с закуской, которую, по всей видимости, нарезала бабушка. Теперь же только в холодильнике возилась, видимо складывала все запасы к завтрашнему дню. Даже с больными ногами единственная была в движении, словно мужской пол в доме нужен только для того, чтобы в лишний раз добавить работы.

— Так ты нормально прийти без упрёков не можешь, поэтому и приходится похмеляться, — слова злят так сильно.

Как спичку разжигает внутри неё сильный гнев, а Кира только медленно к столу подходит и бутылку с рук дяди забирает, от чего тот сразу же на ноги подскакивает и смотрит ей в глаза долго. Оба друг друга выводят каждым действием, не могут и минуты провести спокойно, без лишних препираний.

— Это теперь называется похмелиться? — с рук её выхватить пытается силой, а она ловко выворачивается и свое гнет, — Завтра мог похмелиться.

— Ты здесь никто, чтобы мне указывать. Что-то не нравится — вали на все четыре стороны, без тебя прекрасно три года жили и сейчас проживём, — к ней сбоку бабуля только подходит и за локоть слегка хватает.

Чтобы не глупила, молчала просто и делала, что просят. Однако не будет она молчать. Даже если дом не её и вернулась только спустя долгое время. Честь имеет и будет отстаивать до последнего.

Только видит, как желваки играют на лице мужчины. Как в хватке напряжённой встал и точно вскоре разгневается не меньше самой Медведевой.

Решает не играться в лишний раз с этим огнём, просто жестянку на стол возвращает и к выходу идёт, прогуляться на свежем воздухе кажется самым разумным решением. Жалко только бабушку оставлять одну, она то одна за всем присматривает. Однако если останется, уж точно ничем не поможет. Только хуже сделает, проходили подобное.

— Кирюша, ну куда ты по холоду, — кричит ей дед с кухни. Про него даже забыла совсем, не поздоровалась.

Как увидела алкоголь на столе, крышу снесло окончательно. Всё скопившееся внутри начало наружу выливаться в виде едких слов. Даже трясти начало слегка от такого напряжения.

Ей уже было совсем не до того, чтобы возвращаться и пообщаться с дедом как следует. Объяснять ничего не хотелось тем более. Куртку подхватила и шапку только посильнее натянула, прежде чем хлопнуть дверью.

До сих пор в груди горит все, каждая деталь раздражает посильнее человека этого. Потому что вновь вся история повторяется. Точнее, она и не заканчивалась никогда, видимо загораживали его просто, когда говорили, что пить меньше стал. Как сына своего оберегали и Киру обманывали постоянно, на что злится ещё сильнее.

Обманывали словами, что помогать начал и доход приносить. А на деле в доме даже лампу не могут поменять, пропивает каждую копейку, ничего не переосмыслил.

Гнев её только на улице остужается, когда выходит, а там снег валит вновь хлопьями невероятными. Кружляют медленно над небом тёмным, танец общий создают перед глазами. Наблюдает и чувствует, как легче становится. От каждого шага снег хрустит под ногами, а она слушает это как убаюкивающую мелодию.

Голову опустила, прикрывая нос в воротнике, дорогу рассматривает, по заученному пути следует. Сколько бы времени не прошло, всегда будет место помнить, которое иногда было роднее дома. В котором могла ночевать оставаться в особо сложные моменты.

Где сидела и хоть немного себя начинала человеком чувствовать в глуши ночной. На звезды смотрела, словно в них отклик видела какой-то. Ничего не поменялось даже, та же лавочка деревянная, те же качели и поломанная детская песочница.

Та же надпись «Коля лох» на деревянной основе качели, на которую она тут же садиться и закрывает незамысловатые слова. Её это все успокаивает получше любой валерьянки. Наркотик некий, только слабо действующий.

Просто хочется сидеть и надеяться, что не закончится пора прекрасная никогда. Что фонари не отключатся из-за наступления утра, а будут постоянно освещать жёлтыми красками пустую тропинку.

Будут, как и раньше, освещать ей путь, а после надоедать, потому что уснуть не может. Летом когда на лавочку ложилась, всегда только момента ждала, когда наконец жёлтый оттенок пропадет и вместо этого начнёт проявляться алый рассвет. Отсчитывала каждую минуту и все никак дождаться не могла, казалось вечностью время.

Уже и забыла, насколько раньше сложно было, как в компаниях больших слонялась и забыться пыталась. Дядю осуждает, а сама ведь тоже могла пить, пока с ног валиться не начнёт. Стала его женской копией. Так мерзко, но так правдиво. Злит её, потому что никогда не хотела быть таким же человеком, а в конечном итоге стала даже хуже.

Что характер, что действия у них схожи. Вот только радует одно — она хотя бы любить может. Тот даже родителей своих бил, а она любит и дорожит. Значит не полностью человечность потеряла, ещё может иметь шансы на что-то хорошее.

— Блять, — руками голову прикрывает и слегка бьёт, чтобы выбить из себя все воспоминания.

Знала ведь, что так будет. Приедет и начнётся вновь весь штурм в голове. Будет по улицам ходить и в каждом закоулке слышать отголоски воспоминаний. Как самовоспроизведение происходит, без её ведома начинается и никак закончиться не может.

Что она вообще здесь забыла, если в любом случае вновь оказалась на улице?

Жила ведь как-то, по звонкам вполне хорошо общалась. А теперь только себя мучает сильно, пытается ударами убрать то, что в ней всегда существовать будет.

Прошлое.

Оно следует по пятам, особенно когда дома находится. Там словно весь эпицентр её страхов. Кира только крутится в нем и успокоится не может. Помнит ведь, как маленькая в шкафу пряталась, потому что мать все никак не могла найти себе достойного супруга.

А после вещи свои поганые собрала и уехала просто к одному из своих хахалей, от которого сына родила, чтобы жизнь новую начать. От неё отказалась, зато с новым ребёнком живёт припеваючи. А Кира просто как пробный вариант была, на свет родила и оставила на шее у своих родных.

Даже ни разу не познакомила с братом, запретила вовсе появляться в её доме. Сколько бы не пыталась приехать и посмотреть, выводила тут же и говорила, чтобы забыла вовсе путь к ней и её семье.

Семья.

И вновь это слово. Теперь понимает, почему семью она никогда не видела. Потому что у мамы её семья была, вот только её частью Кира никогда не могла стать. Только с одного места в другое кидали как ненужную вещь, а она терпела и ждала, когда закончится все наконец-то.

Глаза прикрывает и чувствует уже, как слезы текут капельками вдоль щеки. Чувствует, как ненавидит все свое никчемное детство.

Ненавидит себя и этот город.

Ненавидит мать, которая даже звание этого не заслуживает.

В груди все переполняет слишком, все сейчас дома к праздникам готовятся, а она опять дворовая шавка, которую унизили и оставили с этим жить дальше. Ей никогда не было места, только под ногами словно мешается.

Пытается пальцами стереть с себя этот позор в виде жидкости солёной, а никак не может. Ведь должна была когда-то выплакать всё, а не только улыбаться и делать вид, что у неё непробиваемая защита. Не понимает даже, как она с одной эмоции на другую перескочить успела, будто гнев был только прикрытием настоящих чувств.

Ей так одиноко теперь, не хочет совсем одна разделять это. Вот только и вправду одна осталась. Обычно всегда Виолетта рядом была, помогала как-то не падать духом, подбадривала шутками и музыкой. А теперь нет её. Сейчас ей нет дела до боли Киры, даже если хочет чувствовать присутствие Вилки в такой момент.

Сама помогает, а в конечном итоге все равно одна остаётся. Всегда остаётся наедине с собой, как не крути. Даже любить может только она, в ответ не получает подобного. Словно запрещено ей получать хоть какую-то отдачу. Только другим помогать может, себя отдавать, а после вновь оставаться у разбитого корыта.

Такая никчемная, что места ей нет совсем в жизни других. Всегда знала об этом, а сейчас словно очнулась и осознала, что не хочет больше такого.

Хочет любить и быть любимой.

Хочет говорить открыто, чтобы получать что-то в ответ.

Может Кира слишком многого хочет, но разве у неё нет правда на это? Есть, а значит будет пользоваться им сполна, даже если сложно и непривычно. Потому что надоело ей уже все откровенно, поездка эта сломала окончательно, доломала всё её внутреннее состояние в пух и прах. Место накрыло волной отчаяния, нескончаемой ненавистью ко всему.

Не помнит уже, когда подняться успела и домой вновь направиться. Даже на время не решилась посмотреть, просто заметила в один момент, что свет во всех домах погас. И сама от такого эмоционального срыва чувствует только полное опустошение. Словно взяли колбу с водой и высушили до самой капельки.

Идёт и все думает, как же вообще докатиться успела до подобного. Чтобы бояться в дом возвращаться и избегать его на протяжении многих лет. Когда же успела вообще не на ту дорогу ступить и получить то, что теперь имелось.

— Ты чего так долго? Я уже не знала, закрывать ли дверь входную, — бабушка к ней тихо подходит, со спины появляется, когда она домой зашла и ключ начала проворачивать в замочной скважине.

Вздрагивает слегка от неожиданности, рукой быстро по глазам проводит, чтобы точно ничего не было видно по её лицу. Как испуганное дитя смотрит, а там только свет горит вновь с кухни и бабушка возле прохода стоит обеспокоенная вся.

— Решила подышать свежим воздухом, — самое банальное, что она вообще могла придумать.

Понятно ведь и так, по глазам её красным все прочесть можно. Особенно человек, который растил и воспитывал её. Рядом был даже в самые тяжёлые моменты. Бабушку любит сильно, единственная дарит ей свет и радость, а ещё желание продолжать жить.

Желает в будущем в ответ показать, что любовь родственная не может состоять только из соли и грязи. Можно жить по другому, только если начать что-то менять. Вот только нет у неё средств пока, как ноша продолжает только существовать и бегать от своих же мыслей.

— Не ссорьтесь больше с Сашкой, он же тоже по тебе скучает, — подходит к ней и по руке водит приятно, успокаивает словно.

Кира не любит подобное, тем не менее продолжает просто стоять и пытаться вновь не поддаться искушению. Держать себя в тяжёлых рукавицах.

— Хорошо, я уже спать пойду. Устала с дороги, — сбежать хочет от всего в комнату.

Закрыться в четырех стенах и там остаться под полной защитой и гарантией того, что после выйдет и все будет намного лучше. Перестанут в голову мысли эти треклятые лезть, винить себя и весь мир в своём горе больше не будет.

— Правильно, иди поспи. Я тоже уже пойду, — медленно убирает ладонь свою теплую и проход ей даёт.

Она же только быстрым шагом сбегает как трусиха последняя. Закрывается плотно, по двери скатывается медленно. Не понимает уже совсем, что вообще происходит с ней. Почему же так плохо то стало.

Почему же её все терзает внутри, а после вновь становится дырой глубокой.

Кажется Кира вовсе уже перестала понимать саму себя. Так долго убегала через наркотики и алкоголь, что теперь от неё и следа не осталось. Даже в зеркале перестала того человека видеть. Только исхудалое лицо и взгляд пустой. Такой пустой, что даже самой смотреть просто не хочется.

В ней больше нет ничего человечного, зачем же тогда ждать от других хорошего отношения к себе, если сама не может подобное предоставить для себя? Убивает только медленно и создаёт в себе монстра настоящего. Медленный суицид да и только.

Телефон из кармана с наушниками достает, видимо решила, что ей хоть это сможет разум очистить. Надеется на что-то, вот только уже и не на что.

Однако все же листает медленно плейлист и натыкался на ту самую песню, которую с Виолеттой ночью одной слушали на повторе. Которая ассоциировалась только с тишиной и спокойствием. С зелёным лугом и лесной дорогой в глазах любимых.

Только с Виолеттой эта песня могла ассоциироваться. Единственная создала внутри приятное чувство, которое убивать совсем не хотелось. Скорее держать при себе как что-то самое драгоценное и в руках согревать, даже если самой холодно до безумия.

Включает в наушниках на полную громкость, все равно уже, если будет слышно за дверью сквозь динамики. Просто хочет хотя бы мысленно оказаться вновь на подоконнике вместе с Малышенко и взглянуть на очаровательные черты лица. По волосам руками пройтись и отметить для себя, что они мягкие и приятные.

Сказать наконец, что дура последняя и влюбилась в неё так сильно. Готова себя даже отдать целиком и полностью, лишь бы только ценила её чувства.

Потому что это любовь.