СОС мыслом

    Егор увлеченно обсасывает его шею, а Арсений всё продолжает наблюдать за тем, как Антон Криворотов (определенно, у него какие-то клинические проблемы с Антонами) по-дурацки стоит с охапкой роз посреди холла.

Все выходные Арсений потратил на мысли об Антоне, и не об этом любителе роз, а об Антоне Шастуне. Хотя кто знает, вдруг тот тоже любит розы — любимые цветы они не обсуждали. Они вообще, оказывается, много чего не обсуждали, но это ведь повод исправить сию возмутительную несправедливость, верно?

Его похмельная суббота целиком была занята сожалениями «Зачем я его поцеловал», а трезвое и бодрое воскресенье — сожалениями «Почему я не поцеловал его еще раз». Арсений бы продолжал сожалеть и дальше, но затем с работы приехал Егор, и самобичевание пришлось отложить на неопределенный срок.

— Арсений, — вздыхает тот, отлипая от его шеи, — если «Холостяк» тебе интереснее, то я лучше поеду домой, чтобы ты мог насладиться им по полной.

— Прости, — Арсений кисло улыбается и на автомате вытирает шею от чужой слюны — тут же ловит себя на том, что это наверняка выглядело брезгливо со стороны, — я сегодня не в настроении.

Егор, как всегда ослепительно красивый, отодвигается от него и усаживается поудобнее, всем своим видом выражая желание выслушать. Он всегда участливый и готовый помочь, но, к счастью, не такой влюбленный и безоговорочно преданный, как Антон. Как бывший Антон, разумеется. Господи, надо что-то делать с Антонами, хоть номера им дать. Интересно, кто будет номером один?

Очевидно же, что номер один — Антон Шастун. Тут рейтинг по важности, а не по хронологии.

— И в чем дело? — Егор слегка хмурится, но после клуба у него на скулах до сих пор розовые блестки, которые смазывают весь этот серьезный вид.

— Я… — Арсений облизывает губы и, не думая ни секунды, выдыхает: — Мне нравится кое-кто.

— Антон? — Учитывая многообразие Антонов в жизни Арсения, этот вопрос вызывает лишь больше ответных вопросов, но Егор конкретизирует: — Я про твоего коллегу. Шастуна.

— С чего ты взял?

Егор поднимает бровь, и у него это выходит более эффектно и драматично, чем когда-либо получалось у самого Арсения (по крайней мере, перед зеркалом). Хотя с Антоном даже он не сравнится — с тем, который номер один.

— Арсений, ты говоришь об Антоне постоянно. Каждую нашу встречу. По несколько раз.

— Это неправда.

— Да ты первым делом, как я пришел, рассказал, что в пятницу вы все бухали в офисе, а Шастун твой так налакался, что блевал в туалете.

Что ж, а вот это правда. После их уличного разговора Антон присосался к бутылке с жадностью добравшегося до злата Кощея и уже через полчаса буквально не смог стоять на ногах. Естественно, его вырвало — Арсений чудом успел отбуксовать его в уборную, а потом сидел рядом и придерживал шнурки на капюшоне толстовки, чтобы те не плавали в унитазе.

Вспоминая об этом, Арсений не испытывает ни капли отвращения, хотя других капель там было полно — он сам вытирал Антону рот бумажным полотенцем. И всё это удивительно, потому что обычно он даже мусорный пакет засовывает в другой мусорный пакет, побольше, чтобы контакта с мусором было минимум — такой вот брезгливый.

— Я офисный клерк, Егор. В моей жизни происходит не так-то много интересного, о чем мне еще рассказывать? — дует он губы. — Хотя, ладно, ты прав. Я действительно много говорю об Антоне.

— А у меня ведь с самого начала эта мысль была. — Егор поднимает задумчивый взгляд к потолку. — Но я всё равно не понял.

Арсений натянуто улыбается: Егор с трудом понимает, что если в неделе семь дней, то пятница — это пятый, поэтому удивляться нечему. С другой стороны, если даже Егор что-то подозревал, то арсеньевские чувства к Антону еще более очевидны, чем можно было представить.

— И что мне делать?

— Ты спрашиваешь у своего парня, что тебе делать с другим парнем?

И действительно: как-то нехорошо получается.

— Ты потрясающий бойфренд, — это ложь, но Егор не заметит, — и я тебя не заслуживаю, ты слишком хорош для меня, давай расстанемся.

Егор замирает с непонятным выражением: то ли он очень рад, то ли он очень возмущен — но последнее маловероятно, потому что между ними изначально и не пахло серьезностью отношений. Если между ними чем и пахло, то лишь ванильным лосьоном для тела, которым Егор натирается перед выступлениями.

А затем тот хихикает и, кивнув так, что блестки на свету агрессивно сияют, заключает:

— Ты отвратительный человек. — Точно, Антон похожее недавно говорил. — Ладно, рассказывай всё по порядку.

Арсений, вообще-то, не привык рассказывать: его вариант — это молчаливо мучиться собственными проблемами, пока те не прожрут в нем дыру, а потом заткнуть эту дыру комедиями с Джимом Керри, фотографиями кота и максимальным количеством виски. Откровенничать? Нет, увольте.

Но, наверное, к его возрасту у него просто закончились силы решать всё самостоятельно. Если на жизнь дается лимит, то он его исчерпал, и сейчас он устал, запутался и нуждается в дружеском совете. Только вот друзей у него нет: одни приятели, соседи, коллеги и партнеры на танцах. Даже Матвиенко, как тот сказал на днях, его другом не считает — а ведь Арсений когда-то верил в их дружбу.

— Ты правда хочешь узнать или спрашиваешь из вежливости? — уточняет он у Егора.

— Это имеет значение?

— Да, не хочу тебя нагружать своими проблемами. Мы же не друзья.

— Что? — Рот Егора складывается в обиженную букву «О». — Если не друзья, то кто мы тогда?

Арсений не хочет говорить «никто», потому что, откровенно говоря, он и бывшим-то его не считает. Весь месяц он относился к Егору, как к милому ласковому котенку, с которым классно проводить время — но которого к себе домой не заберешь. Что касается котов, у Арсения уже есть один черный пушистый серун.

— Не знаю. Люди, которые занимались сексом.

— М-да. Обидно, но я переживу… Знаешь, я привык к проблемам друзей, а я-то тебя всё-таки другом считаю, так что вываливай.

***

В понедельник Арсений воодушевлен настолько, что его энтузиазм можно пощупать руками — ну, по крайней мере, увидеть глазами, потому что улыбаться он перестать не может.

Егор насоветовал классных вещей: если Антон не способен в отношения, то теперь самое важное — поддержать его. «Будь рядом, дай понять, что ты готов его ждать. Выход из шкафа — это непросто, так что не дави» — таковы рекомендации на первое время, и Арсений планирует идти по этому пути. Пожалуй, если бы его самого так когда-то поддержали, то его жизнь сейчас была бы в разы проще. Возможно, чуть менее одинокой. Возможно, сильно менее одинокой. Возможно, он не испытывал бы грусть каждый раз, как видит «сеты для влюбленных» в «Якитории».

Утром он заезжает в Сабвей и берет Антону его любимый острый сэндвич, а заодно и горячий кофе себе — поэтому на работу он опаздывает. Все коллеги, кроме Серёжи, который по-прежнему рассекает волны на Бали, уже на месте, даже вечно опаздывающий Антон.

Тот о чем-то увлеченно рассказывает и выглядит бодрым, пусть и несколько помятым и не выспавшимся. Но точно лучше, чем вялое блюющее тело, которое пришлось заталкивать в такси в пятницу.

— Доброе утро, — здоровается Арсений как бы со всеми, но в первую очередь с Антоном — но тот кидает на него короткий взгляд, дополнив его скомканным «Привет» и продолжает:

— И она выглядит как топ-модель, только низковата. Хотя я, конечно, люблю миниатюрных девушек, их можно на руках таскать, и всё такое.

Арсений так и замирает в дверях с кофе и сэндвичем, даже не щурится от бьющего через незакрытые жалюзи утреннего света. Дима на эту сцену смотрит непонимающе (а такое выражение бывает у него примерно никогда), Лёша утыкается в монитор, а Ира кидает виноватую улыбку — словно извиняется за что-то.

— Доброе утро, — вздыхает Дима. — Антоша нам тут рассказывает про свою новую девушку.

Если бы Арсений был в ситкоме, он бы с силой сжал бумажный стаканчик, чтобы тот лопнул и красиво окропил всё кофейной жижей. Но, так как он всего лишь мечтает сниматься в сериалах, то выдает лишь глухое:

— Про кого?

— Про мою новую девушку, — подтверждает Антон, странно улыбаясь, и тут же лезет в телефон, что-то активно листает. — Показать тебе фотки? Мы в Дикси у дома познакомились, прикинь. Она выбирала вино, я ей сказал, что пиво всегда лучше вина, ну и разговорились.

Голос Антона сдавленный, будто он говорит через силу — но Арсению это может лишь казаться, потому что в ушах у него шум. Как если бы к голове привязали две огромных ракушки, и теперь через черепную коробку плещутся волны из одной в другую.

— Ты нашел девушку? — переспрашивает он очевидное.

— Ага, вчера сходили на свидание, и, ну, решили, что встречаемся. Клево, да? — Антон поворачивает телефон экраном к нему и, хоть сидит он далеко от двери, Арсению всё равно удается рассмотреть симпатичную блондинку с надутыми губами. Классической кукольной внешности, на таких молятся девочки и дрочат мужики.

— Да, — тупо соглашается Арсений. — Очень клево.

— Мне стоит спрашивать, что произошло в пятницу? — поправляя очки, уточняет Дима, и Арсений с трудом сдерживает истерический смех.

Он-то думал, что в пятницу между ним и Антоном произошло «что-то особенное», что они перешли на новый уровень. Что Антон без слов сказал: «Ты мне нравишься, и я пока не могу быть с тобой, но я постараюсь» — но тот снова струсил и пошел на попятный. А ведь Арсений почти ему поверил. Или не почти.

— О, рассказать, как я блеванул? — весело предлагает Антон, блокируя телефон. — Кстати, Арс, а ты че мне не сказал, что заезжал в Саб? Я бы попросил себе взять острый итальянский.

Хочется швырнуть пакет с сэндвичем ему в лицо, а затем развернуться и уйти — но Арсений всё-таки не в ситкоме, и ему нужно работать, чтобы кормить себя и кота. Так что он молча подходит к столу Антона, кладет пакет на клавиатуру ноутбука и идет к своему рабочему месту.

***

Егор говорит, что каминг-аут — это не единомоментное событие, это долгий волнообразный путь: два шага вперед, один шаг назад. Он считает, что внезапные отношения Шастуна с девушкой — это тот самый шаг назад после двухшагового поцелуя с Арсением, и Арсений в это верит — но не злиться на это у него не получается.

Шастун болтает о своей девушке при каждом удобном случае. Они с Аней ходили во вторник в кино, в пятницу — в ресторан, в субботу — гулять в парке с собаками, у Ани шпиц, а еще Аня пишет сказки для детей и сама мечтает о детях, и если их отношения будут так же хорошо развиваться, то не за горами и свадьба с этими самыми детьми. От этих рассказов у Арсения перманентно изжога, и он всерьез подумывает об увольнении.

Чтобы хоть как-то снять напряжение (и на этот раз речь точно не про сексуальное), Арсений возвращается к розыгрышам. Он вшивает Шастуну в стул подушку-пердушку, наливает в его бутылку для воды уксус, меняет все ручки на церковные свечи, всё-таки нанимает клоуна, чтобы тот ходил за Шастуном весь день. Арсений даже подговаривает (подкупает) соседа Шастуна каждый день вешать тому на дверную ручку наполненный водой презерватив с живой рыбкой внутри. Кроме того, он ежедневно отправляет на радио поздравление «Антону Шастуну, который наконец-то излечился от поноса» — именно на ту станцию, что они слушают в офисе. А еще он заменяет его компьютер на точную копию из шоколада, обкладывает его клавиатуру лизунами и меняет время на телефоне, чтобы тот на час раньше ушел с работы и потом стоял, как дурак, в ожидании своей Ани.

Ничего из этого не помогло — не только не сняло стресс, но и не принесло былого удовлетворения, потому что отныне Шастун его игнорирует. Не просто не отвечает на розыгрыши — он делает вид, что их нет. Спокойно вынимает подушку-пердушку, выливает уксус в раковину, кидает свечки в мусорку и одалживает у Иры ручку, не замечает клоуна, пропускает мимо ушей поздравления — словом, тотальное пренебрежение, которое лишь сильнее выводит Арсения из себя. Даже Ира считает, что он жалок и ему пора прекратить.

— Ты как ребенок, — говорит Егор, когда они подъезжают к тиру и паркуются у здания. — Я не для того сказал, что тоже стреляю, чтобы ты тащил меня сюда и хвастался перед Антоном, как цирковой собачкой.

— Почему нет? — Арсений цокает и от прилива недовольства не с первого раза расстегивает ремень безопасности. — Он постоянно хвастается своей Аней, почему я не могу хвастаться своим парнем?

— Мы не встречаемся.

— Он этого не знает.

Весь месяц, что Шастун встречается с Аней, Арсений без умолку твердит о Егоре. Как Шастун не затыкается о своей девушке, Арсений так же рассыпается в дифирамбах своему парню. В его рассказах Егор стал уже не обычным стриптизером, а чуть ли не самым главным стриптизером на планете, причем от его танцев геями становятся даже натуралы, а сами геи и вовсе обращаются в пепел — Танос вошел в чат.

— Арсений, если ты хочешь его внимания, просто скажи ему об этом. — Во взгляде Егора почти мольба — это раздражает. Как и то, что даже после бессонной ночи в клубе тот выглядит так, словно две недели отдыхал на Мальдивах — но под пальмами, потому что загара нет.

— Что я ему скажу? — морщится Арсений. — «Какого хуя ты нашел девушку, хотя до этого чуть ли не в любви мне признался?» — это? Между нами ничего не было, всего-то пара поцелуев, и то один из них из-за пари.

— И ты так распсиховался из-за пары поцелуев?

Арсений мог бы сказать, что дело не в поцелуях, а в том, что эти поцелуи открыли ему глаза на собственные чувства к Шастуну — и что как раз они бесят его до трясучки. Он мог бы сказать, что думает о Шастуне всё свободное время, а по ночам тот ему снится. Он мог бы сказать, что, несмотря на огненное раздражение, Арсений при каждой встрече с Шастуном думает о том, что больше никогда не сможет его поцеловать.

Он мог бы сказать — но он по-прежнему не привык открываться кому-то, так что брякает лишь:

— Да.

— Арсений, — зовет Егор так осторожно, словно за этим последует «ты приемный», — ты что, ни разу не влюблялся раньше?

— Что? — Арсений поднимает бровь. — С чего ты взял? Влюблялся, конечно.

— Тогда почему ты ведешь себя так, будто тебе десять и ты впервые влюбился в соседа по парте?

Арсений как раз считает себя очень влюбчивым: он даже в Егора чуть не влюбился на первом свидании. Но потом тот предложил пойти «кормить булочками уточек в пруду», и вся симпатия испарилась. Шастун никогда бы не предложил идти кормить уток — он предложил бы кидаться в уток хлебом, и это было бы куда веселее, хоть и куда менее этично.

Арсений влюблялся раз тридцать — проблема в том, что ни разу еще он не влюблялся дольше, чем на месяц. Сначала ураган чувств и бешеная страсть, а спустя несколько недель возлюбленный уже неинтересен. Каждый раз у Арсения ощущение, что он прочитал человека, как книгу, а перечитывать сразу не хочется — может, через годик-другой, но лучше отдать кому-то другому: он за разумное потребление.

И лишь с Антоном у него ощущение, что он не книгу читает, а бесконечную серию комиксов, которые ни за что не перестанут выпускать. Антон — это «Человек-паук», и его невозможно перечитать, сколько ни пытайся. Только думаешь, что дошел до последнего выпуска, как выходит следующий, а уж всяких приквелов, сиквелов, вбоквелов и командных линеек и не сосчитать.

— Пойдем уже, — ворчит Арсений, выходя из машины, и Егору ничего не остается, кроме как последовать его примеру.

За стойкой их встречает чувак с пальмой на башке — дреды торчат из дырки бейсболки, что в сочетании с татуировками на лице выглядит как минимум дико. Но Егор смотрит с таким восхищением, что Арсений закатывает глаза и обращается к парню сам:

— Добрый вечер.

— Хай. Записаны? — отзывается тот, причмокивая губищами — огромные, идеальные для отсоса. Арсений глубоко убежден, что все парни с пухлыми губами либо геи, либо латентные геи. Кстати, можно ли назвать губы Шастуна пухлыми?

— Да, Арсений Попов, — заторможенно отвечает он, потому что все мысли заняты губами Шастуна. — Я уже у вас был.

— Ща, — кивает парень, и его пальма слегка пошатывается. Никакого бейджа на его потрепанной жизнью футболке (она выглядит так, словно ее носили, не снимая, лет десять) нет, так что о его имени остается лишь догадываться. Наверняка какой-нибудь «Пес Дьявола» — другое Арсению в голову не приходит, вряд ли такие люди в сознательном возрасте носят те имена, что дают им мамы.

— А я Егор Булаткин, — зачем-то сообщает Егор, который не плывет, а прямо-таки сплавляется на байдарке. — Я тоже член клуба. Часто бываю.

— В натуре?

— Да! Показать свой член? В смысле членскую карточку. Членскую карточку показать?

— Не видел тя тут, — парень пожимает плечами, но вдруг щурится, глядя на Егора, — но лицо знакомое.

— Если ты бываешь в клубе «58», то я там танцую. Я стриптизер.

У Арсения ощущение, что он наблюдает за чем-то жалким — вроде как за карасем, который выпрыгнул из ведра с пойманной рыбой и теперь перешлепывается по берегу. Очевидно, что он становится свидетелем любви с первого взгляда — что обидно, между прочим, потому что на него Егор так не реагировал.

— Не, письки в блестящих трусах меня не интересуют, — отмахивается парень, и Егор заметно грустнеет: уголки его губ печально опускаются. — Слух, а ты не снимался в кино, не? Я один трэшак недавно смотрел, как же его… «Дерьмовый парень»? Нет, «Хуевый бойфренд». О, «Так себе пацан».

— «Неидеальный мужчина», — подсказывает Егор совсем уж грустно. — Режиссер мой друг, попросил сняться.

— Ты снимался в кино? — охуевает Арсений.

— Точно! — Парень щелкает пальцами. — Я знал, что где-то тебя видел!

— Я думал, этот позор никто не смотрел. Мне за него так стыдно, ты бы знал… Но Марюс так просил, мне было неудобно отказать… — Егор поворачивается к Арсению: — Я тебе об этом говорил раз пять точно.

— Информация о плохом кино сразу выветривается из моей памяти, — бубнит Арсений.

— Да ты че, классный фильм! — Парень, кажется, искренен, что шокирует Арсения окончательно: Егор снимался в фильме, да еще и в хорошем? — В смысле он такой плохой, что даже хороший. Я ржал все полтора часа.

— Это драма, — вздыхает Егор.

Что ж, а вот в это Арсений уже верит. Слава богу, а то если Егор и правда оказался хорошим актером, этот удар стал бы контрольным — Арсений бы умер на месте. Ну, упал на пол и задергался бы в истеричных конвульсиях точно.

— Ну лан, драма так драма, — снова пожимает плечами парень. — А, вижу, Егор Булаткин. Хуя струя, ты часто стреляешь. Платиновый статус.

— Да, просто обычно на Маросейке. Мечтал быть полицейским, и вот как-то закрутилось. Завертелось.

На Егора жалко смотреть — он вот-вот растает, как пластилин на батарее. Он и в трезвом-то состоянии несет чушь, а уж опьяненный любовью так совсем дурачком становится.

— Огонь, — присвистывает парень. — Инструктор вам не нужен, прально понимаю?

— Нет, мы сами как-нибудь справимся.

— Окей. Вы записывались в третью общую галерею, но у нас первая свободная, давайте туда вас запульну?

Ну уж нет: Арсений специально выбрал третью, потому что, по неосторожно оброненным в офисе словам Шастуна, тот всегда ее и берет, причем именно в это время.

— Мы хотели бы третью, — сообщает он уклончиво, но менеджеру, видимо, абсолютно насрать, почему кто-то хочет тусить с посторонним человеком, так что тот лишь кивает и уточняет:

— Понял. Наушники и очки свои или наши?

***

Егор остается поболтать с Эдом, тем самым дредастым менеджером, который похож на дьявольского пса, а Арсений при первой возможности ломится в третью стрелковую галерею. Он надеется, что Шастун не застрелит его при встрече, потому что умереть так бесславно было бы глупо — Шастун стреляет из боевого. Арсению же, как не члену клуба, в отсутствие инструктора доверили лишь пневматику, которой подстрелить можно разве что кролика. Хотя он, конечно, пацифист и стрелять готов только в крыс — и то только своими острыми шуточками.

Одну из таких Арсений готовит для Шастуна — и специально подходит близко, но не слишком, чтобы тот заметил его.

Шастун замечает его не сразу: добивает магазин, кладет пистолет на стойку и уже потом видит Арсения — его брови взлетают вверх от удивления, но затем лицо озаряет такая искренняя и широкая улыбка, что заготовленная шутка рассыпается в ничто. Он быстро снимает наушники и даже вынимает беруши, спрашивает радостно:

— Арсений? Ты что тут делаешь?

У Арсения ощущение, что он положил учительнице на стул канцелярские кнопки, а та внезапно решает раздать всем детям конфеты. И стыдно, и исправить ничего уже нельзя, потому что на стул учительница всё равно сядет.

— Пришел пострелять, — скомканно отвечает он, теребя в кармане коробочку с берушами — наушники болтаются на шее.

— Тебе понравилось в прошлый раз? Арс, надо было мне сказать, пошли бы вместе!

Сердечко Арсения скукоживается, как виноград на солнце, и скоро точно превратится в изюм. А он ведь ненавидит изюм. Как и все, впрочем: наверняка даже сам изюм ненавидит изюм. Ненависть к себе — в этом Арсений шарит.

Он не слышит, как заходит Егор, а понимает это по шастуновскому выражению лица — вся радость из него уходит, оставляя после себя лишь изумление, раздражение и еще какую-то непонятную Арсению эмоцию.

— Что он тут делает? — хмурится он.

— Привет, — дружелюбно здоровается Егор, подходя к Арсению и приобнимая его за талию — от этого прикосновения тошнота подступает к горлу, хотя Арсений ведь сам просил его вести себя «максимально по-бойфрендовски». — Помнишь меня? Это же благодаря тебе мы с Арсением познакомились.

И, приподнявшись на носочки, чмокает Арсения в щеку. Шастун смотрит на это с таким выражением лица, словно на его глазах кто-то соорудил башенку из говна, а затем съел ее. Причем говно Шастуну и принадлежало. М-м-м, хуета.

— Помню, — сухо отрезает тот. — Стриптизер по скидке, которого я нашел на сайте для шлюх.

— Я не шлюха, — парирует Егор так спокойно, что Арсений мимолетно восхищается: иногда его бывший (или нынешний, но фальшивый) прямо-таки гуру самообладания.

— Плевать, ваши отношения меня не касаются. — Антон раздувает ноздри, у него всё лицо красное, а из ушей едва пар не идёт — но он всё продолжает на них смотреть, будто не может оторвать взгляд. — Я был о тебе лучшего мнения, Арс. Не думал, что ты притащишь его сюда.

— Это не твое личное место, знаешь ли, — выдавливает Арсений, и выходит предсказуемо жалобно, хотя должно было быть едко. Он жалеет, что всё это начал.

Ему казалось, что привести «своего парня» в «особое место» Шастуна будет весело: тот наконец разозлится и проявит хоть какие-то эмоции, перестанет игнорировать. Но на деле эти самые желаемые эмоции вызывают только стыд и печаль — хочется перепрыгнуть через стойку и пойти встать вместо мишени. Так, чтобы голова оказалась вместо черного картонного круга.

— Я, пожалуй, оставлю вас наедине. Наслаждайтесь, — бросает Шастун и разворачивается к стойке, чтобы взять пистолет, но Егор неожиданно выдает:

— Ты же любишь пари?

Арсений теряется: это что, это к чему и зачем, что Егор задумал — они о таком не договаривались. В их планах было просто понервировать Шастуна тем, какая они милая пара.

— Что? — хмурится Шастун.

— Пари. Вы вроде с Арсением любите всякие споры, разве нет?

Шастуна кукурузит, но глаза блестят интересом — он по натуре азартный и от споров отказаться не способен. Сто процентов, что если предложить этому дураку на спор засунуть в жопу банан (причем не снимая кожуру), тот первым побежит в ближайший «Перекресток».

— И что ты предлагаешь? — аккуратно уточняет он, но Арсений видит: уже согласился.

— Пять выстрелов, у кого из пяти больше попаданий в центр — тот победил. — Губы Егора трогает тень улыбки: и ничего хорошего это не предзнаменует.

В то короткое время их отношений Егор был перманентным милашкой, но теперь Арсению кажется, что тот не так-то прост. Есть в этом парне что-то дьявольское, и это даже возбуждает — хотя Шастун, едва не пердящий от раздражения, всё равно возбуждает сильнее.

— Легко, — ухмыляется тот. — И что делает проигравший?

— Выполняет желание победителя, это справедливо.

Шастун покусывает губы в секундной заминке, но всё-таки кивает — очевидно, он уверен в своей победе. Арсений тоже в ней уверен, он сам видел, как Шастун круто стреляет. Егора даже жаль, он же совершенно не умеет проигрывать: как-то Арсений обыграл его в карты, и тот неиронично расстроился, хотя игра была на раздевание и исключительно ради секса.

Несколько минут в ожидании пистолетов они проводят в ужасном, почти зловещем, молчании — и когда Эд приходит с оружием, это кажется благословением. Правда, даже после этого молчание продолжается, и парни не перебрасываются классическими «Заставлю тебя жрать червей» или «Ты у меня будешь голым на парковке танцевать». Споры Шастуна с Арсением всегда сопровождаются подколками и потому кажутся шутливыми, с Егором же всё серьезно.

Шастун стреляет первым. Он сосредоточен, брови сведены, губы сжаты в тонкую линию, руки сжимают ствол — это почему-то выглядит эротично, и Арсений мимолетно фантазирует о длинных пальцах на совершенно другом стволе. Конечно, в мишень попадают пять пуль из пяти, но это было ожидаемо. Интересно, что Шастун попросит сделать Егора? Арсений надеется, что это будет не слишком унизительно — но, с другой стороны, Егор сам в это ввязался.

Тот, никак не комментируя череду выстрелов Шастуна, подходит к Арсению и, мягко улыбаясь, просит:

— Поцелуешь на удачу? — И взгляд у него такой, словно он что-то задумал. Арсений почти напуган, потому что к такому хитрожопому Егору он не привык: его Егор всегда был похож на свежеиспеченный румяный хлебушек.

Он наклоняется и чмокает его, но, стоит ему отстраниться, как Егор подается вперед и снова впечатывается в его губы, грубо пропихивает язык ему в рот. У Арсения от этого глаза распахиваются, но он быстро берет себя в руки и отвечает на поцелуй с той же страстью — чтобы со стороны казалось, что они и правда без ума друг от друга.

Кажется, слышно, как скрипят зубы Шастуна — но, возможно, Арсений принимает желаемое за действительное. Или это звуки разбитого сердечка, хотя и неясно, чьего именно.

— Долго еще будете лизаться? — недовольно ворчит Шастун, и Егор наконец-то прекращает ротовое насилие и отстраняется.

Он подмигивает ему, а после подходит к стойке, берет пистолет и направляет его так уверенно, что Арсений начинает сомневаться, а победит ли Шастун в этом дурацком пари. У Егора на лбу написано «дурачок» (на самом деле пока там ничего не написано — но после знакомства с Эдом тот по-любому что-то напишет перманентными красками), но стал бы он так глупо рисковать?

Ах да, у него ведь платиновый статус, что бы это ни значило.

Стреляющий Егор не так сосредоточен, как Шастун: наоборот, он выглядит расслабленным — но Арсений через монитор наблюдает, как под глухие раскаты баллистических волн кучкуются дырки в центре мишени. По сравнению с ним Шастун просто мазила.

— Будем сравнивать мишени или всё очевидно? — весело спрашивает Егор, снимая наушники — Шастун зеркалит его жест, но вот выражение лица у него совсем другое.

Он кажется растерянным. Не удивленным, не злым, а именно растерянным, словно не может понять, как же такое произошло. Как ребенок, который узнал, что конфеты под подушку кладет вовсе не Святой Николай, а мама.

— Но как? — лепечет он, глядя почему-то на Арсения — будто у того есть все ответы.

— Я давно стреляю, — беспечно улыбается Егор. — Так что, я загадываю желание?

— Загадывай, — покоряется Шастун, не ерепенясь. Он так и продолжает смотреть на Арсения, и от этого вина скручивается змеей где-то в желудке. Если это вернет ту радость, какой Шастун сверкал совсем недавно, Арсений готов пройти по площади и чтобы в него кидали гнилые овощи и кричали «Позор!».

— Хочу, чтобы ты надел вот это, — всё так же улыбаясь, говорит Егор и достает из заднего кармана джинсов наручники. Добротные, металлические, а не какие-нибудь мармеладные или меховые из своего стриптизерского арсенала.

— И зачем?

— Одно кольцо тебе, другое — Арсению. Объявляю вас мужем и женой.

Арсению кажется, что он расслышал что-то не то, поэтому он снимает наушники и уточняет:

— Что, прости?

— Да, я что-то не понял, — Шастун хмурится, — в смысле ты хочешь нас двоих заковать? Ты охуел? Мы так не договаривались!

— Это же желание, я могу пожелать что угодно. А я хочу, чтобы вы двое провели в связке сутки.

Змея в желудке активизируется и жалит в мягкие уязвимые стенки — иначе как объяснить то, что у Арсения вновь начинается изжога? От перспективы провести с Шастуном бок о бок целые сутки на него накатывает и стыд, и злость, и страх, и предвкушение. И, конечно, возбуждение — всё-таки речь о наручниках, а сексуальнее них пока ничего не придумали.

— Я не буду. — Шастун прячет руки в карманы, хотя никто насильно сковать его и не пытается. — Любое другое желание.

— Мы не торгуемся, — отрезает Егор, и Арсений начинает в шутку подумывать о тройничке: такой властный лейтенант (или кто он там в образе) Булаткин ему нравится.

— Арсений против.

— Я против, — подтверждает тот, пусть это и пиздеж обыкновенный, семейство воблаговые. — Но так как ты должен выполнить условия пари, то мне ничего не остается, кроме как согласиться.

В глазах Шастуна читается «Почему ты предал меня?», но он смиренно протягивает руку Егору, который застегивает на запястье кольцо наручников. Когда второе смыкается на запястье Арсения, это ощущается странно: неуютно и дискомфортно, но в то же время волнительно. Металл холодит кожу и слегка тянет руку вниз, и это совсем не похоже на наручные часы или браслет.

— А ключи? — напоминает Арсений.

— Я завтра сам вас открою. Уже решили, где проведете эту ночь?

Осознание настигает только сейчас: они связаны. Это значит, что они не могут сходить по отдельности в туалет, в душ, им придется вместе спать. Они даже раздеться не смогут, не покромсав одежду на куски.

— Егор, а можно спросить, какого хуя? — ласково спрашивает Арсений, на что Егор по-дружески хлопает его по плечу и отходит подальше, будто с расстояния двух метров ему никто не сможет выдать пендаля.

— Очевидно, что нормальные пути решения проблем вам не подходят, — спокойно объясняет он. — Так что попробуем нестандартные. Игровое обучение, всё как у детей.

— Каких еще проблем? — Шастун дергает рукой — Арсений рычит и дергает ей в ответ, и всё это приводит к дурацкой игре «перетяни канат», где канатом выступает короткая цепь наручников. — Мы не дети, блядь! И нет у нас никаких проблем!

Егор не успевает ответить, потому что дверь открывается, и в галерею заглядывает Эд — скорее заглядывает его пальма, чем он сам.

— Слышь, моя смена закончилась, — обращается он неясно к кому. — Пошли, куда ты там хотел.

Арсений хочет занудно поправить на «пойдем», но видит счастливую улыбку Егора и решает не портить им атмосферу. Хотя вряд ли это бы им ее испортило — у них она явно своя.

— Давай, — соглашается тот. — Я надеюсь, — говорит он уже Арсению, — вы друг друга не убьете. В крайнем случае звони мне, и я примчу к вам, как супергерой, — еще и подмигивает, говнюк такой.

— А куда это вы собрались вдвоем? — Шастун удивленно хлопает глазами.

— Бургеров пожрем, — объясняет Эд. — Хотите с нами?

— Да.

— Нет, — одновременно с Шастуном отвечает Арсений и тут же добавляет: — Шастун, ты идиот? Не хватало нам еще бургеров!

— Чем больше времени я проведу наедине с тобой, тем лучше, — отрезает тот.

Очевидно, что он имел в виду «меньше» и оговорился, но Арсений не привлекает к этому внимания и пытается скрыть улыбку, заявляя:

— Я согласился участвовать в этом из благородных побуждений, значит и делать всё мы будем так, как хочу я.

Шастун так охуевает, что поднимает брови, а его голос подскакивает на пару тонов:

— А хуй пососать ты не хочешь?

— Я бы с радостью, но, — Арсений оглядывается и обнаруживает, что Егор уже ушел. Даже не попрощался — просто вышел из комнаты, пока Арсений отвлекся на шастунячью придурь, — но мой парень ушел.

— Уверен, твой рот анатомически помнит его отвратный хуй, так что просто представь… Кстати, а почему твой парень приковал меня к тебе наручниками? — Теперь Шастун хмурится, что придает ему еще более глупое выражение. — Что-то тут не складывается.

И всё-таки он тупой, как сапожок.

— Видимо, его задолбало, что я постоянно жалуюсь на то, как ты меня достал, — находится Арсений. — И он решил, что сутки с тобой помогут нам найти общий язык. Что, разумеется, бред, потому что меня ждет максимум стокгольмский синдром.

— Я тебе что, насильник какой-то? — цокает Шастун и продолжает обиженно: — Я же тебя вообще, блядь, не трогал. Прощал тебе все твои издевки, даже когда ты мне уксус в бутылку налил. Я до сих пор этот вкус чувствую! А клоун? Это же пиздец, хотя, кстати, я теперь их меньше боюсь... Но этот клоун пердел целый день, и от него по́том воняло… А рыбы? У меня аквариум с рыбами! И я тебе ничего не сказал, ничего!

Шастун от избытка эмоций дергает рукой, Арсений по инерции дергается тоже и чуть не впечатывается лбом ему в нос — но вовремя упирается свободной ладонью в чужую грудь. И замирает.

— Извини, — извиняется Арсений то ли за прикосновение, то ли за все свои розыгрыши. Не может же он сказать, что их причина как раз в «Я тебя не трогал» и «Я тебе ничего не сказал».

— Но сейчас, — Шастун мягко отталкивает его от себя, — ты перешел все границы. Ты знал, сука, что это место для меня много значит, и привел сюда его.

— Я…

— Нет, заткнись, не хочу ничего слышать, — морщится тот, а Арсений злится: этот придурок ему даже объясниться не дает! — Ночуем у меня. Мне надо собаку выгулять, и вообще у меня квартира больше.

— Нет, мы едем ко мне, потому что мне надо покормить кота.

Шастун аж от злости краснеет — едва не сливается со своей красной толстовкой, но в итоге нехотя соглашается:

— Ладно, едем к тебе кормить кота, а потом едем ко мне.

Арсений не то чтобы хочет оставлять кота в одиночестве на всю ночь, но сейчас с Шастуном лучше не спорить, так что он молча кивает.

***

О том, чтобы Шастун вел машину, не идет и речи, так что им приходится взять такси. Таксист попадается «с юморком» и всю дорогу шутит про тюрьму, сериал «Побег» и «Вы убьете меня и угоните тачку, да?», поэтому к концу поездки Арсений действительно испытывает острое желание пойти в маньяки.

Но дурацкие шутки — это полбеды, гораздо сложнее управлять своим телом с девяностокилограммовым балластом. Нужно заново учиться ходить, чтобы попадать в один темп и не дергаться постоянно, нельзя привычно почесать нос или поправить челку. И, что хуже, присутствие Шастуна чувствуется неизменно, как присутствие призрака в проклятом доме.

Арсению не повезло вдвойне: у него закована ведущая правая рука, а левой он умеет делать примерно ноль вещей. Он даже телефон всегда держит правой, ей же печатает, открывает двери, включает свет. Левой он только дрочит, но в данной ситуации это сомнительное преимущество.

Черт, ему ведь придется отказаться от ежевечерней дрочки перед сном, а без нее он засыпает плохо.

Через каждые несколько ступенек делая паузы на вялые переругивания, они поднимаются к квартире Арсения, и тот после третьей попытки открывает дверь ключом. Сразу с порога ясны две вещи: первая — утром Арсений не выключил свет, вторая — Базилик совсем недавно хорошо посрал.

— Воняет, — глубокомысленно заключает Шастун, шумно пыхтя сзади ему в ухо.

— Это кот, — огрызается Арсений, — он какает. Животные вообще какают, знаешь ли.

— Я в курсе. У меня собака.

Точно, Арсений постоянно забывает, что у Шастуна есть собака — он же ее ни разу не видел, а тот о ней не говорит. С точки зрения Арсения, это делает того плохим хозяином, потому что если ты не говоришь о своем питомце как минимум пять раз в день, ты не слишком-то его любишь.

— Как ее зовут?

— Не скажу. — Шастун сам пропихивает его в прихожую и закрывает за собой дверь. — После сегодняшнего я тебе вообще не доверяю. Вдруг ты будешь издеваться над моей собакой, а этого я тебе уже точно не прощу.

Это обидно, но Арсений заслужил.

— Я бы никогда так не сделал.

В прихожую вальяжно выходит Базилик и смотрит снизу вверх своими желто-зелеными глазами, в которых явно отражается пренебрежение ко всему человеческому роду. Определенно, вонять начинает сильнее.

— Что такое? — каким-то чересчур осторожным тоном спрашивает Шастун.

— Я ничего не говорил.

— Ты тяжело вздохнул. Ты так вздыхаешь, когда на кухне заканчивается твой ублюдский горький кофе.

Меньше всего на свете Арсений хочет посвящать Шастуна в происходящее, но они связаны, так что ликвидировать последствия котоклизма им придется вместе.

— У Базилика на шерсти фекалии.

— В смысле жопа в какашках?

— Да.

— Ну, пойдем помоем, — спокойно предлагает он, и Арсений невольно поднимает бровь. Шастун поднимает обе и уточняет: — А что ты предлагаешь? Оставить его бегать в говне?

— Ты же понимаешь, что нам придется мыть его задницу?

— Слушай, у меня собака, а она свои какашки даже ест иногда, да и не только какашки… Я такое видел, что тебе и не снилось. Уверен, ты никогда не вез к ветеринару собаку, у которой из жопы торчит говняная игрушечная машинка.

— Как это вышло?

— Какой-то ребенок в парке оставил, а она сожрала. Тупая она у меня, короче. Ветеринар сначала сказал, что само выйдет, но в итоге вышло только наполовину.

— Говорят, собаки похожи на своих хозяев.

Вопреки ожиданиям, Шастун не злится, а смеется — а затем одобряюще улыбается, и у Арсения отлегает от сердца. По крайней мере, Шастун не вписал его в свою записнушку обидок навечно и без шанса на реанимацию.

***

Базилик — по натуре хладнокровный и меланхоличный кот, но лишь пока дело не касается мытья. При малейшем журчании воды он обретает невиданную силу и мощь, его когти вырастают до невероятных размеров, зубы становятся острее бритвы, а глаза мечут молнии, поэтому мыть его нужно в четыре руки.

Скованными руками они держат вырывающееся кошачье тело, свободной же рукой Арсений моет пушистую задницу, а Шастун — держит душ. Это не очень удобно, и Арсению приходится извернуться рогаликом, но справляются они быстро, хоть и не без царапин. Как только Базилик помыт, выжат в полотенце и посушен феном, тот смывается под кровать, а Арсений вытирает пот со лба, хоть это и бесполезно: он с ног до головы мокрый и в шерсти. Мог бы участвовать в конкурсе мокрых маек для оборотней. Шастун не лучше — у него почему-то даже волосы мокрые и забавно вьются на кончиках.

В ванной жутко жарко, влажно и тесно, так что они ютятся буквально на одном квадратном метре — но Арсений за проведенный вместе час уже привык.

— Твой кот меня укусил, — жалуется Шастун, показывая след от крохотных зубок у большого пальца. — Такой же злой и бесчувственный, как ты.

Арсению одновременно хочется поцеловать, где болит, и дать по лбу, тем самым усилив общее количество боли.

— Он просто сразу чувствует мудаков.

— Тебе он тоже руку расцарапал.

Арсений кидает взгляд на длинную кровящую царапину через всё предплечье.

— Это знак любви.

Шастун закатывает глаза, а затем вытирает руки о влажную же толстовку и морщится.

— Есть во что переодеться?

Ах да, они не могут просто переодеться, потому что просунуть руки в рукава не получится. Видимо, Шастун тоже доходит до этого незамысловатого вывода, потому что стонет:

— Су-у-ука.

— Можно разрезать рукава.

Вот тут Арсению везет: он в футболке, в то время как на Шастуне толстовка, да еще и его любимая — тот часто ходит в ней на работу. Арсению собственную футболку не жаль: она с надписью «модель» и подарена бывшим, так что давно пора было ее разорвать и сжечь.

— Я свою толстовку резать не буду, — протестует Шастун.

— Ты не можешь ходить в одном и том же сутки. И вообще, эта толстовка уже воняет, ты когда ее стирал последний раз?

— Между прочим, — вид у Шастуна в высшей степени оскорбленный, — толстовки как Конверсы, их не стирают.

— Что за бред? — Арсений поднимает бровь и вспоминает, что все кеды Шастуна выглядят так, словно они достались ему еще от деда, который заполучил их на войне как трофей. — Я разрежу аккуратно, в любом ателье потом зашьют.

— Обещаешь?

— Слово пионера.

Шастун щурится и смотрит пытливо, но в конце концов уверившись в честности Арсения, кивает.

***

Арсений не был пионером, и если бы Шастун помнил его год рождения и чуть лучше знал историю, он бы это знал.

Сначала Арсений честно пытался разрезать толстовку аккуратно, но он совершил сразу несколько ошибок: резал не по шву, тупыми канцелярскими ножницами и сверху, вдоль плеча. В итоге рукав-то он, конечно, разрезал, но толстовку пришлось стягивать через низ — она не пропихивалась из-за второго рукава, так что Арсений сделал еще несколько разрезов. А затем еще.

— Ты ублюдок, — кидает Шастун, переступая через красные лохмотья. — А ты ведь обещал.

— Это была ложь во благо, — пожимает Арсений плечами и небрежно разрезает свою футболку — уже через подмышку. Жаль, нельзя кинуть ее в ведро, засыпать фотографиями бывшего и ритуально поджечь. Впрочем, расставание с Антоном — с тем, который не на первом месте — вовсе не было болезненным. Да и Арсений сам его бросил.

Он стоит в исполосованной футболке, Шастун — в майке, трогательно обнажающей острые ключицы и яремную впадинку, покрасневшая шея вся в налипших шерстинках. Арсений зачем-то делает шаг к нему, и теперь они еще ближе — так близко, что это не укладывается ни в какие рамки личного пространства.

Арсений рассматривает взъерошенную челку и раскрасневшиеся щеки, смотрит на пушистые ресницы, светлые на концах, на родинку на носу, на пот над верхней губой — и испытывает невозможно-невыносимое желание поцеловать Антона. Очевидно, что оно взаимно: это заметно по тому, как часто тот дышит, раздувая ноздри, как он покусывает губы, как плавает его взгляд.

У Арсения самого теплеет на губах от этого чувства, а сердце заходится в груди, стучит тревожно и с предвкушением. Теперь между ними не стоит бутылочной баррикадой алкоголь, а значит и оправданий тоже никаких нет. Он подается за поцелуем, но Антон в последний момент отступает — Арсений еще мгновение жвачкой тянется за ним.

— Лучше у тебя остаться, — неразборчиво бубнит Антон, отворачиваясь. — Надо Ане позвонить, чтобы собаку выгуляла.

Арсений опешивает и не сразу понимает смысл слов, а потом чувствует себя так, словно набрал в рот целую горсть кринжовника. Но всё лучше, чем английский хлеб от Антона.

— У нее есть ключи?

— Да, есть, — Антон лезет в карман и достает покоцанный мобильник, отодвигается как можно дальше — даже руку вытягивает. — Я ей дал на всякий случай.

Это обидно, хотя по-настоящему обижаться не получается. Но за три года Арсений был у Антона дома всего раз, когда резал его трусы, и то явился туда без приглашения — притесался к Оксане, которая поливала цветы в отсутствие хозяина. Ему даже собаку увидеть не удалось — ее забрал к себе кто-то из Антоновых друзей.

А Аня при этом не только имеет право с этой собакой гулять, у нее и ключи есть. Насколько же они сблизились за этот чертов месяц? Такими темпами и правда не за горами свадьба, а Арсению наверняка придется идти перед молодоженами и посыпать землю лепестками роз. Или обсыпать их рисом. Или выпускать голубей. Или самому выпускаться.

— Алло, Ань… — негромко говорит Антон, и, как бы Арсений ни силился напрячь всё что можно и нельзя, голос Ани у него расслышать не получается — громкость телефона явно на минимуме. — Слушай, я хотел попросить… Ты не выгуляешь сегодня Ка… собаку мою?… У меня тут просто ЧП кое-какое, я потом всё объясню… Да нет… — Он кидает какой-то печальный взгляд на Арсения. — Всё сложно.

Арсений закатывает глаза: у людей не бывает «всё сложно», бывает только «ты придурок», «я придурок» и «мы оба придурки» — всё, вариантов больше нет. Антон заканчивает разговор, прячет телефон обратно в карман и вдруг спрашивает сконфуженно:

— А одеваться мы будем как?

— Легко, у меня есть куча ненужных безразмерных футболок, разрежем с одной стороны рукав, потом его же и завяжем. — Определенно, они будут фэшн-катастрофами, но дома некому звонить в полицию моды — Базилик их не сдаст. — Ты уверен, что хочешь остаться у меня?

— Так удобнее. Вторую такую поездку на такси я не выдержу.

— Какую — со мной? — едко уточняет Арсений, а затем добивает идиотским: — А Аня твоя не будет ревновать?

От собственных детских подколок по-стыдному горят уши, но он не может перестать колупать эту болячку. Антон смотрит на него каким-то нечитаемым взглядом и, так и не ответив, берет у него ножницы и сам разрезает лямку своей майки. А затем и вторую — и майка белым флагом падает к его ногам.

У него почти безволосая грудь, светлая кожа и мягкий на вид живот с темнеющей блядской дорожкой. Арсений невольно залипает, с интересом рассматривая полуголое тело перед собой, а Антон раздраженно пихает его в плечо, чтобы отвернулся.

— Не все качаются в зале по пять часов в неделю, уж извини.

— Не больше трех, — чувствуя жар на щах, пожимает Арсений плечами и отворачивается к шкафу, начинает копаться в нем одной рукой, выискивая нужные футболки. — Не надо стесняться, ты хорошо выглядишь.

Настолько, что Арсению хочется его обнять, поцеловать, да и вообще просто хочется, без всяких уточнений. Это в шестнадцать лет ты мечтаешь о ком-то с фигурой Криса Хемсворта, а ближе к сорока фантазируешь о ком-то, кто будет таким же душкой, как Крис Хемсворт.

Всё-таки Крис Хемсворт, конечно, охуенный.

— Ага, как же, — обиженно откликается Шастун.

— Прекрати прибедняться. У тебя так себе работа, и ты в шаге от нищеты, так что девушки твои клюют явно не на финансы. Юмор тоже работает, с ним у тебя проблем нет, но… Ты красивый, Шастун. И ты в курсе.

Судя по длинной паузе и открытому рту Антона, который отражается в глянцевой дверце шкафа, тот не в курсе.

— Ты угораешь надо мной? — настороженно отзывается тот.

Он точно не в курсе.

— Почему ты думаешь, что я не могу считать тебя красивым?

— Потому что ты мистер «Привет, пацаны, я красивый» и считаешь красивым только себя.

— Я никогда так не говорил.

— Конечно, именно так ты не говорил, но ты постоянно говоришь о своей красоте в третьем лице. — Антон всё-таки делает шаг к нему и вытаскивает из шкафа первую попавшуюся футболку — Арсений ее обожает, потому что на ней написано «pen is art», и это его любимый каламбур на этой неделе. — Вот эту.

— Эту мы резать не будем, — отрезает Арсений. — Когда это я говорил о своей красоте в третьем лице?

— «Ой, мне в Инстаграме написали, что я похож на Киллиана Мерфи», «Подруга нарисовала мой портрет», «Зеркало какое-то мутное, я же на самом деле выгляжу лучше?» и еще тысяча способов напомнить всем, какой ты красивый.

Все эти примеры были мотивированы вовсе не желанием похвастаться. Сравнение с Киллианом вызвало у него недоумение, нарисованный Дариной портрет — смущение, а зеркало — наоборот, недовольство своей внешностью: Арсений тогда был бледный и опухший с похмелья.

Он так теряется, что не успевает остановить Антона, и тот разрезает белоснежный рукав футболки.

— Я не…

— Да молчи уже, — фыркает Антон, нелепо пытаясь натянуть футболку через ноги, но дальше колен дело не продвигается, так что он подключает и вторую руку — Арсений по инерции нагибается. — Ты до хуя красивый, это факт. А теперь помоги мне.

Делать нечего, так что приходится помогать, и это даже к лучшему, потому что они заняты делом — и Антон не может заметить арсеньевский румянец. Щеки, по ощущениям, тлеют углем в мангале..