СОС мыслом

   Они приезжают в парк развлечений. Вообще-то, Арсений их обожает, и он было думает, что всё не так уж и плохо, но есть два огромных минуса. Первый — все, буквально все, мимо кого они проходят, пялятся на ужасный пивной костюм.

Второй — Шастун первым же делом ведет его к колесу обозрения, а Арсений больше всего на свете боится высоты и в особенности колес обозрения. Все в офисе об этом знают, но не знают причину: если Шастун как-то ее узнал, то его поступок жесток даже для их ужасных отношений.

— Нет, — твердо говорит Арсений, отворачиваясь, чтобы не смотреть на колесо. Оно не особенно большое — не выше сорока метров, и кабинки тут закрытые, но от одного его вида бросает в дрожь.

— Да-а-а, — тянет Шастун, мерзко ухмыляясь, и добавляет с неприкрытым сарказмом: — Это же так романтично. Будем держаться за руки, а на верхней точке я сделаю тебе предложение.

Очень хочется послать Шастуна на хуй, а еще лучше врезать ему коленом по яйцам, но тогда Арсений нарушит условия уговора, и ему придется перед всем офисом признать свою убогость в стихах. Ради этого он пил молочный коктейль и страдал в тире? Нет уж, Арсений живет девизом «Взялся за что-то — доделывай», поэтому даже когда он позорится, то позорится до конца.

— Ладно, — соглашается он, — я пойду на чертово колесо. Но, чтоб ты знал, это низко даже для тебя.

— Это месть за паука, — хмурится Шастун. — Все знают, что из пауков мне нравится только Человек-паук, а ты подсунул мне в ящик здоровенного тарантула!

— Это птицеед! И его укусы неопасны, если у тебя нет аллергии, а у тебя ее нет! — Арсений умалчивает, что насчет аллергии уверен не был, поэтому у него в столе до сих пор лежит автоинъектор с адреналином. Мало ли, пригодится.

— У меня не было времени разбираться, что это за паук — я умирал от страха! — рявкает на него Шастун, а потом хватает его за рукав и тащит к колесу.

— А теперь умру я!

— Сомневаюсь, что ты доставишь мне такую радость. Максимум обоссышься, а в этих штанах никто и не заметит.

Арсений, кое-как поспевая за Шастуном, смотрит на свои брюки — те действительно своим цветом напоминают насыщенного оттенка мочу. Что ж, выбор наряда весьма удачный, ублюдок всё просчитал.

Несмотря на теплую погоду, людей не так много — парк всё-таки детский, поэтому в пятничный вечер это не самое популярное место. Так что очереди к аттракциону никакой, а принимающая билеты девушка ярко им улыбается, что на фоне с какой-то ужасной детской песней, раздающийся из динамиков, пугает сильнее.

— Спасибо, — благодарит ее Шастун, принимая билет обратно, — скажите, а у вас неполадок не было? Он, — тычет пальцем в сторону Арсения, которого нешуточно потряхивает от страха, — первый раз.

— Никаких неполадок, колесо новое, ему всего четыре года. Приятного отдыха, — сухо и уже без тени улыбки отвечает девушка — трудно винить ее в том, что она заебалась.

— И вам. В смысле спасибо. — Шастун подталкивает Арсения к кабинке, но перед самым входом оборачивается и громко добавляет: — И мы не пара!

Арсений фыркает, на секунду забыв о своем страхе — но, стоит ему зайти в кабинку, как тот возвращается. А когда в нее заходит Шастун и закрывает за собой дверцу, становится еще хуже.

— А другие люди? — беспечно, как ему кажется, уточняет Арсений, хотя смотрит только в пол. Очень ненадежный, покачивающийся пол.

— Она же сказала вдвоем заходить. Людей-то мало. — Шастун подпрыгивает, и кабинка качается сильнее — Арсений, от греха подальше, шлепается на сиденье и цепляется за поручень. — А ты и правда боишься, — удивленно.

— Какого хуя ты удивляешься? — С каждым покачиванием кабинки у Арсения замирает сердце. Пол перед глазами плывет. — Ты же знаешь, что я боюсь этих ебаных колес!

— Эй, спокойно. — Шастун шумно опускается на сиденье напротив. — Ты реально боишься? Или я сейчас поведусь, как лох, а ты потом меня застебешь?

— Ты и так лох, — кое-как выжимает из себя Арсений. Не хочется признавать слабость перед Шастуном, но ему не просто страшно, ему жутко — его тошнит, и в груди колет, в ушах шумит. Оторвать взгляд от пола и посмотреть в пластиковое окно даже мысли не возникает.

— Че-то это уже не прикольно, — напряженно произносит Шастун. — Ты какой-то бледный.

Обычно Арсений сильно озабочен своим внешним видом, но сейчас он озабочен лишь тем, как бы вцепиться в поручень покрепче — нет сил ответить.

— Ты точно не прикалываешься? — с сомнением. — Я до сих пор помню, как ты симулировал обморок, и мы чуть не вызвали скорую.

Арсений не отвечает, продолжая сверлить взглядом пол — и перед его лицом вдруг оказывается сидящий на корточках Шастун с крайне взволнованным видом. Последний раз он выглядел так, когда нашел около офиса больного голубя и пытался его выходить, но в итоге отвез в ветеринарную клинику. Голубя, кстати, в итоге спасли, но что с ним стало потом — загадка.

— Попов, соберись, — Шастун не по-военному приказывает, а просит вроде бы даже ласково — или как будто с буйным психом разговаривает. — Круг — всего семь минут. Мы почти на вершине, значит половина пути пройдена.

— Отлично, у меня есть три с половиной минуты, чтобы придумать тебе месть, — цедит Арсений.

— Я же не знал, что ты в натуре так ссышь с колес! Думал, тебе они просто не нравятся, и это будет весело.

— Всё, придумал.

Арсений слышал, как коллеги пару лет назад обсуждали «Оно» — и Шастун упомянул, что до истерики боится клоунов. До этого дня это был запретный прием, недостойный джентльмена, но сейчас Арсений понимает, что в войне все средства хороши. Надо будет узнать, сколько стоит нанять клоуна на весь рабочий день, чтобы тот ходил за Шастуном по пятам даже в туалет.

— Клоун? — вздыхает Шастун.

— Или два. Или три. Как пойдет. — Каждое слово дается с трудом, приходится выжимать из себя на выдохах вместе с воздухом.

Кабинку покачивает, Арсений зажмуривается, молясь, чтобы всё закончилось поскорее — и чувствует, как его мягко похлопывают по колену.

— Извини, — вроде бы даже искренне выдает Шастун, Арсений от шока аж глаза округляет и пялится на этого придурка — вид у того реально виноватый. — Ты же ел сырой член быка, не думал, что тебя испугает какое-то там колесо.

— Я блевал потом, — зачем-то признается Арсений. Это было с полгода назад, когда он проиграл Шастуну в отвратительном соревновании «Кто больше наплюет в банку» — но там он проиграл заранее, Шастун же известный слюнтяй.

— Знаю — слышал звуки из кабинки. Это я тебе таблетки для желудка потом на стол положил.

— Думал, это Ира. — Арсений отводит взгляд, но автоматически натыкается на окно — и видит распластанный внизу парк, который находится словно в тысяче метров от них. — Блядь, высоко.

— Всего тридцать пять метров. Слушай, это только в фильмах ужасов колеса падают или укатываются к хуям, в реале так не бывает.

— Падают? Укатываются? — сипло отзывается Арсений, сглатывая, и вдруг понимает: кабинка стоит на месте. Люди внизу кажутся такими маленькими, совсем крошечными, и они очень, очень далеко.

— Зря я это сказал.

— Почему колесо не двигается?

Шастун поднимается на ноги и оглядывается, и именно в этот момент из мегафона снизу раздается громкое: «Уважаемые посетители колеса обозрения, сохраняйте спокойствие, аттракцион скоро продолжит движение».

Арсений зажмуривается так сильно, что под веками мелькают цветные пятна, а Шастун плюхается рядом с ним на сиденье и теперь хлопает его уже по плечу.

— Слышал? Колесо скоро поедет, не о чем волноваться.

— Ты что, идиот? — Арсений распахивает глаза и гневно смотрит в наивное лицо Шастуна, которое, кстати, чересчур к нему близко. — Ничего не поедет, потому что что-то сломалось!

— Ты паникуешь! Это же тупо карусель, всё ок.

— Всё ок? Я ненавижу колеса, но из-за тупого пари я застрял тут с тобой, в дурацком костюме, и скоро меня начнет пучить. Это худший день в моей жизни.

На самом деле он драматизирует: в его жизни бывали дни и гаже. Как-то, еще в школе, его заперли в кладовке на три часа, а тогда не было всяких телефонов, чтобы посидеть в Инстаграме. Более того, ему пришлось поссать в ведро для уборки, а потом кучу времени сидеть рядом с этим ведром в полной темноте.

— Да не будет тебя пучить, — вздыхает Шастун. — Расслабься, окей? Это был безлактозный молочный коктейль.

— Что?

— То, — Шастун, покрываясь румянцем, опускает глаза в пол, — я вчера был в этом магазине и договорился с продавщицей, чтобы она дала безлактозный коктейль, когда я приду с кем-то в костюме пива. Сказал, что друга хочу разыграть.

— Мы не друзья.

— Знаю, но «коллега, который меня бесит» слишком длинно. Так что успокойся, твой кишечник сегодня в безопасности.

— Спасибо, — говорит Арсений прежде, чем успевает подумать над своими словами: он благодарит Шастуна! Получается, живот болел от нервов, а не от коктейля — Арсений и правда истеричка. — То есть я хотел сказать, что ты не такой говнюк, как я думал.

Шастун ободряюще ему улыбается, а затем каждый отворачивается в свою сторону, и они сидят в тишине, прерываемой лишь периодическими объявлениями с мегафона. Сначала их убеждали, что колесо вот-вот поедет, теперь — что возникли небольшие затруднения, но профессионалы с этим уже разбираются.

У Арсения кружится голова, его подташнивает, и он даже на телефон отвлечься не может — цвета на дисплее кажутся чересчур яркими, а текст расплывается. Так что он просто сидит и рассматривает свои колени, упакованные в жуткую синтетику с узором пива.

— Я в детстве видел, как парень упал с колеса, — произносит он тихо, сам не понимая зачем — он никому об этом не рассказывал. — То ли самоубился, то ли пьяный не удержался, не знаю. Упал, как мешок костей, с таким ужасным звуком… А я стоял и ждал, когда он встанет. Хотя понимал, что он уже умер.

— Мне… жаль, — заторможенно отвечает Шастун, явно не ждавший таких откровений: Арсений и сам жалеет, что начал эту тему. — Я не знал. Думал, ты просто высоты побаиваешься, и то типа в шутку. Ты кажешься таким… бесстрашным.

— Это потому что я засунул руку в террариум со змеями? — Это было на спор, когда они с коллегами пошли в зоопарк, и Арсений тогда чуть не умер от страха.

— В том числе. А еще ты к Воле постоянно ходишь, а я его боюсь до усрачки.

— Зря, он тебя больше всех любит.

— Неправда.

— Правда, Шастун, — Арсений кидает на него взгляд, — все тебя любят, придурка такого.

— Кроме тебя. Ты меня ненавидишь.

— Что за бред? Я тебя не ненавижу. Ты подначиваешь меня, я подначиваю тебя, это не ненависть.

— Просто кровная вражда.

— О да, наши дети, а затем и их дети, и дети их детей, будут приклеивать друг друга к стульям и подбрасывать муляжи крыс в ящики рабочих столов где-нибудь на Марсе.

— Ты так сказал, словно у нас будут общие дети.

Арсений морщится и краем глаза замечает, что Шастун делает то же самое. Они вновь замолкают, каждый думая о своем, мегафонные объявления повторяются, люди внизу копошатся, солнце начинает клониться к горизонту. Несмотря на долгое пребывание в кабине, Арсений успокаивается, голова перестает кружиться, и его почти уже не тошнит — привык, видимо.

Скоро будет десять вечера, и, с учетом нерасторопности мастеров, они вполне могут застрять тут до полуночи. Это даже печально: Арсению интересно, что подготовил Шастун на конец их свидания — вряд ли его план ограничивается колесом. Хочется спросить об этом, но тот опережает с другим вопросом:

— Может, пора остановиться? Мне иногда кажется, что мы заходим слишком далеко.

— Ты так говоришь, потому что хочешь избежать клоуна.

— Подловил, — цокает Шастун.

— Но, возможно, ты и прав. Я уже и не помню, с чего всё началось.

— В мой первый день ты сделал скриншот моего рабочего стола, а затем поставил его на обои и удалил все ярлыки. Я два часа пытался понять, почему ничего не работает. А я был новеньким, волновался и стеснялся попросить чьей-то помощи! В итоге Оксана всё сама исправила и рассказала, что это было твоих рук дело.

— И ты решил отомстить мне за розыгрыш?

— Ясен хрен. Я всё-таки вызвал админа и попросил заменить в твоей почте подпись на «С уважением, Человек-жопа», помнишь? — хихикает тот. — Это до сих пор одна из моих любимых приколюх.

О да, Арсений помнит: он заметил свою подпись только спустя неделю, когда представитель «Кока-Колы» спросил у него, жопа — это из-за выдающихся частей тела или у него реально с работой всё настолько плохо?

— Хочешь, открою тебе секрет? — Арсений разворачивается к собеседнику, но они по-прежнему сидят чересчур близко, и это неловко. — Это не я удалил тебе ярлыки, а Оксана — сказала, что вы в универе прикалывались друг над другом часто. А потом она попросила меня взять вину на себя, а я не смог ей отказать.

У Шастуна становится такое смешное выражение лица, словно он узнал, что Дед Мороз — этот алкоголик Вася из соседнего подъезда, который к тому же потрахивает его маму.

— Что? — оторопело переспрашивает он, хлопая ресницами — красивыми, кстати, пушистыми такими. — Ты хочешь сказать, что все это началось по ошибке?

— Ну, за «Человека-жопу» я начал мстить на полном серьезе. Поверь, — с нарочитой откровенностью произносит Арсений, глядя Шастуну в глаза, — то, что было между нами все эти годы, не было ошибкой.

Шастун сначала вопросительно поднимает бровь, а затем смеется, да так задорно, что утыкается лбом Арсению в плечо — тот тоже, не сдержавшись, улыбается. Женщина сообщает в мегафон, что колесо начнет свою работу через двадцать минут.

Отсмеявшись, Шастун не отстраняется, а вытягивает ноги, складывая их на сиденье напротив, и поудобнее пристраивается на плече у Арсения. Почему-то это не раздражает — наверное, Арсений слишком вымотался, чтобы опять на что-то раздражаться.

— А ведь у нас заказан столик в рыбном ресторане.

— Ненавижу рыбу.

— Я знаю.

А ведь, если подумать, Шастун знает его лучше, чем кто-либо, и наоборот. В поисках слабостей они друг друга изучили так хорошо, что это почти нездорово.

Вернее, это ничуть не здоро́во и уж точно не здо́рово.

— Ты знаешь меня лучше, чем мой бывший, — вздыхает Арсений.

— Бывший? — в голосе сквозит удивление. — Антон разве бывший?

— А ты откуда про него знаешь? — Арсений так встряхивает плечом, что Шастун нехотя садится ровно. — Я на работе не распространяюсь о своей личной жизни.

— Я допросил Матвиенко. Хотел отправить твоему парню фотку хуя и написать, что это твой и это ты мне его прислал, — признается Шастун — выглядит вполне серьезным.

— Ты же шутишь. — Арсений прищуривается, но Шастун ни капли не меняется в лице. — Или не шутишь?

— Не шучу. Ты тогда напихал мой телефон дикпиками, и это увидела моя девушка! Мне пришлось ей объяснять, что это всё не мое, но она не поверила.

Арсений прыскает со смеху — невозможно сдержаться, когда он представляет реакцию девушки на галерею, наполненную членами. Некоторые из них были найдены в интернете, другие Арсений взял из тех, что ему присылают извращенцы в Инстаграме.

— Прости, но это смешно. Вы же не всерьез поссорились?

— Всерьез! Мы расстались, — хмурится Шастун, и становится очень стыдно, но тот смягчает: — Хотя мы бы всё равно расстались, у нас давно не ладилось.

— Почему?

— Считала, что я несерьезный, не готов к нормальным отношениям, не люблю ее — всё вместе. И с сексом было так себе. — Он явно говорит лишнего, потому что тут же прикусывает язык в прямом смысле слова — кончик языка оказывается зажат между крошечными шастуновскими зубами. — Бля-я-я.

— Судя по твоему «бля», проблемы были на твоей стороне. Скорострелишь? Или висяк? — Арсений уже не веселится — реально сочувствует. Если бы у него были проблемы с сексом, который является буквальной единственной радостью в его жизни (не считая розыгрышей Шастуна), он бы лег в пустую ванну и плакал, пока та не наполнилась бы слезами. А потом бы утопился и долго там мариновался, как соленый помидор в банке, потому что вряд ли бы его бросились искать в скором времени.

Наверно, первым бы Шастун и забеспокоился, когда Арсений не прислал бы ему классическое вечернее оскорбление — они обмениваются ими даже в выходные.

Шастун молчит, и Арсений мягко извиняется:

— Извини, это личная тема, не отвечай.

— Последнее, — отвечает тот после паузы и отворачивается, рассматривая собравшихся под колесом людей. Сам Арсений уже почти без паники смотрит вниз. — А если всё получалось, то я долго не мог кончить.

— У психолога был? Тут же явно что-то психологическое.

— Не хочу об этом, — хмурится. — А вы со своим почему расстались? Я думал, вы еще вместе. Матвиенко сказал, что он тебя чуть ли не боготворит, подарками там закидывает… А он мне много всего рассказал.

— Ты отвратительный человек, и Серёга тоже. И да, Антон действительно меня боготворил, но в этом и была проблема. Он во всем мне потакал, никогда не перечил, а мне нужен… не знаю, человек с характером.

Арсений задумывается на секунду, что если бы Шастун был не таким отвратительным и не был натуралом, то возможно… чисто теоретически… можно было бы представить… что у них что-то бы вышло. Тот обладает всеми чертами, которые Арсения привлекают: он сообразительный, с чувством юмора, с отличной фантазией, а если закрыть один глаз и прищуриться — то почти симпатичный. С членом, правда, беда, но он ведь может быть снизу, а оргазм простаты — тоже оргазм.

— Хочешь пососать? — внезапно спрашивает Шастун, и наваждение как рукой снимает.

— Ты охуел?

— Это ты сейчас охуеешь, — загадочно улыбаясь, произносит тот и лезет в карман.

Арсений готовится всё-таки врезать по яйцам, если этот идиот достанет хуй, но тот достает… кольцо. Детское колечко с огромным леденцом-бриллиантом.

— Выходи за меня! — Шастун протягивает ему кольцо, улыбаясь как припадочный. — Я же сказал, что сделаю тебе предложение, — и начинает ржать.

— О, дорогой, — дурачится Арсений, пихая его в коленку, — это так неожиданно! Конечно, я согласен! А теперь по сюжету мы должны сосаться.

И он затискивает к стенке Шастуна, который от этого хохочет еще сильнее. Он выкручивается, Арсений наигранно чмокает воздух, грозясь, что сейчас ка-а-ак засосет, они шутливо и по-детски борются. В какой-то момент Арсений таки прижимается губами к щеке Шастуна и смачно «пердит» в нее — а тот вдруг поворачивает голову и целует его.

Арсений замирает, и сердце замирает вместе с ним, он пялится на Шастуна распахнутыми от шока глазами — а у самого Шастуна глаза закрыты, и ресницы, светлые на концах, трепещут. Какого черта? Очередной тупой розыгрыш? Это же Шастун, натурал, он бы никогда, он…

Пока Арсений истерически пытается понять, что происходит, этот поцелуй — длился секунды три, не больше — заканчивается: Шастун не отпихивает, но отодвигается сам как можно дальше.

— Извини, — бормочет он. — Это случайно вышло.

«Ага, — думает Арсений, — случайно врезался в мои губы».

— Ничего, — произносит он вслух и поправляет съехавшие очки, глядя на горящее шастуновское ухо, — всё нормально.

— Нет, правда, это вышло на автомате, просто ты меня прижал, и я как-то среагировал, и вообще…

— Я понимаю, всякое случается.

— Серьезно, я неудачно повернулся…

— Не переживай, я же говорю, всё в порядке.

— Это реакция на стресс, я сам боюсь высоты, а мы застряли с тобой на колесе… — Шастун глаз не поднимает, а пялится на свои руки так, будто они его предали. Ну да, на губы-то он смотреть не может — зеркала тут нет.

— Да, ты переволновался, — подтверждает Арсений, хотя сам в это не верит. Он вспоминает свой первый поцелуй с парнем — в лагере, ему было шестнадцать, и он отреагировал точно так же. Неужели Шастун никакой не натурал? Если так, то запоздалый у него кризис, однако.

— Клянусь, я этого не хотел, — всё твердит тот, как заведенный. — Я не гей, я могу это доказать.

Может доказать — совсем ку-ку, чайничек потерял свою крышечку. Хотя Арсений, помнится, такую же ересь нес. И потом, долгие годы спустя, на второй волне своего кризиса тоже — его путь признания был долгим.

— Антон, — кажется, он чуть ли не впервые называет его по имени, — я же сказал, что всё нормально. Нам необязательно это обсуждать.

— Боже, — Шастун закрывает лицо руками, — зачем я это сделал, нам же еще до хуя сидеть в этой чертовой кабине.

— Эй, — Арсений касается его плеча, и тот резко дергается, но на другой конец кабины не убегает, — это не катастрофа. Если ты не хочешь говорить об этом, мы не будем.

— Не хочу, тут не о чем говорить.

— Хорошо, но если вдруг захочешь с кем-то это обсудить, у меня есть контакты психолога. Она помогла мне, когда я… в общем, она мне помогла.

Если бы не Катя, Арсений наверняка до сих пор бы пытался строить отношения с женщинами, а то бы и женился уже. Катя помогла ему принять себя и перестать верить в то, что ориентация — это его проклятье за то, что он слишком много дрочил в четырнадцать.

А если без шуток, то всё тогда было настолько плохо, что он порой подумывал о кардинальных мерах ножа у горла, так что без шуток не надо.

— Мне не нужен психолог, — выдыхает Шастун и тут же скомканно уточняет: — А как ты… ну… понял?

— Что я гей? Первые тревожные звоночки были еще в школе, когда все дрочили на математичку с большой грудью, а я — на физрука.

— У вас что, — Шастун поворачивается к нему и смотрит сквозь веер пальцев, — физрук не был старым алкоголиком?

— Нет, он был молодым и горячим, и я сох по нему до девятого класса. Кстати, до этого момента я спокойно принимал тот факт, что мне нравятся парни, а уже потом меня заклинило. Я-то думал, что это пройдет, как стану старше, но не прошло.

— И что было потом?

— Один парень в лагере меня поцеловал, тогда это всё перестало быть безобидным. Я понял, что дело дрянь.

Вспоминать об этом до сих пор странно. Интересно, что случилось с тем Антоном и где он сейчас? Черт, Арсения по жизни преследуют Антоны, это уже клиника.

— И что ты сделал?

— Пообещал себе, что больше этого не повторится, что буду как все нормальные ребята… Короче, мы с ним сосались в итоге каждый вечер, пока все были на дискотеке.

Шастун смотрит на него так жадно, с таким всепоглощающим интересом, что становится даже неловко — чувствуется, что он впервые обсуждает с кем-то такие темы. Хотя как обсуждает, скорее слушает.

— И ты его любил?

— Нет, — Арсений качает головой, улыбаясь от воспоминаний, — мне он нравился как друг и с ним было клево целоваться, но не более. К тому же он был из Питера, а я тогда жил в Омске, так что нам всё равно не судьба была.

— А что было потом? — с рвением главной бабульки по подъездным сплетням продолжает Шастун допрос. — Когда ты из лагеря вернулся?

— Ничего не было. Я закончил школу, начал встречаться с девушкой. Всё было серьезно, мы до четвертого курса встречались и планировали пожениться. Подали заявление, забронировали ресторан, она сшила себе платье на заказ…

— Ты шутишь. — У Шастуна глаза размером с подносы — такой милый, на совенка похож. — Ты же разыгрываешь меня?

— Нет, ее звали Алёна, — пожимает Арсений плечами, хотя от этих воспоминаний его до сих пор пробирает стыд. — И я на самом деле собирался жениться, но затем был мальчишник, на котором мы с Серёгой переспали.

— С Серёгой?

— Ну да, с Матвиенко, — Арсений удивляется тому, как Шастун удивляется, — ты разве не знал, что мы встречались?

Челюсть Шастуна отвисает абсолютно не метафорически: рот открывается нараспашку, и можно даже рассмотреть его огромный мокрый язык.

— Видимо, ты не в курсе, — смеется Арсений. — Вернее как встречались. Мы официально не были вместе, но снимали одну квартиру, постоянно трахались и отдыхали вдвоем — фактически, отношения и есть. Но это не первый мой «срыв», до этого у меня тоже были парни. Не отношения, а так, на разок. Я был уверен, что это я так снимаю напряжение, а вот как встречу подходящую девушку…

Шастун отводит взгляд — и Арсений сразу понимает, что зацепил слабое звено, наступил на больную мозоль, дернул за неровную нитку и задел за живое.

— Короче, — быстро исправляется он, — я продолжал ходить на свидания с девушками, и вот после одной такой попытки понял, что пора прекращать. И пошел к психологу, а Катя уже помогла мне во всем разобраться.

— Никогда бы не подумал. Всегда был уверен, что ты от природы такой смелый, поэтому открытый гей.

— Я ужасный трус, Антон. Просто понял, что чем дольше скрываешься, тем хуже будет. Врать себе, врать всем вокруг — это такой пиздецкий стресс, который в итоге в могилу тебя загонит.

— Не меня, я не гей, — тут же парирует Шастун.

— Я образно.

Шастун снова открывает рот, и весь его вид выражает «Я хочу сказать что-то очень важное», но именно в этот момент кабинка покачивается, и колесо начинает движение. Это сбивает Шастуна с настроя, и тот захлопывает рот — момент проебан.

***

У них еще есть время поехать в рыбный ресторан, о котором говорил Шастун, но тот везет его домой — и он пугающе молчалив. Не отрываясь, следит за дорогой, руки прилипли к рулю. Арсения это напрягает, потому что он таким коллегу не видел ни разу, даже когда Воля отчитал того за проеб с проектом. А там был серьезный косяк: вместо фото с зубной щеткой в Инстаграм «Филипса» было залито фото собаки — повезло, что собака оказалась симпатичной и подписчикам понравилась.

— Антон? — зовет Арсений, и Шастун вздрагивает, кидает на него вопросительный взгляд, но молчит. — Всё в порядке?

— Да, всё хорошо.

— Ты не подкалывал и не разыгрывал меня уже полчаса, это задевает мои вражеские чувства. У тебя что, есть другой враг? — нарочито оскорбленно.

— Извини, дорогой, устал на работе, — вымученно улыбается тот и добавляет серьезнее: — Надеюсь, свидание было достаточно отвратительным, хоть и программа была неполная. Думаю, застрявшее колесо всё окупило.

— А что еще было в программе?

— Ну, — улыбка становится более искренней, — пока мы бы ели твою любимую рыбу, группа со сцены пела бы каверы на всякие песни. «Звезда по имени Арсений-лох», «Как здорово, что Арсений лох», «Я тебя никогда не забуду, потому что ты лох» и, конечно, «Голубоглазый лох».

— Что-о-о? — смеется Арсений. — Ты нанял кого-то, чтобы переделать известные песни на унижающие меня? Я польщен!

— Нанял? — Шастун поднимает брови, на секунду отвлекается от дороги и смотрит на него: — Я сам их написал!

— Тем более.

— О да, ты вдохновляешь. — Он наконец сам смеется, и Арсений почему-то не способен оторвать от него взгляд. С каких пор Шастун вдруг стал привлекательным? Может, дело в игре освещения? Огни ночной дороги, и всё такое.

— И это всё?

— Нет, ближе к полуночи мы должны были выйти на мост и запустить китайские фонарики с надписью «Арс лох».

Мелькает мысль, что, вообще-то, если исключить подначки, Шастун спланировал максимально романтичное свидание. Мороженое, тир, колесо обозрения, ресторан, кавер-группа с авторскими песнями, фонарики с персональными надписями — такое любого впечатлит. На планирование этого должны были уйти недели.

— Удивительно, что ты не выбрал полет на воздушном шаре, на котором написано, что я лох, — несколько сконфуженно говорит Арсений. — Слишком дорого?

— Была такая мысль, но надпись ты во время полета не увидишь, да и другие люди в темноте не разберут. А еще я всё-таки не такой псих, чтобы на час или два поднимать тебя в воздух, учитывая, что ты боишься высоты.

— Очень мило с твоей стороны.

— Посмотри с другой стороны, там тоже ничего.

— Надеюсь, это ты про мою задницу, — подмигивает Арсений, но, к счастью, Шастун следит за дорогой и не видит, как беззастенчиво с ним флиртуют.

Арсений флиртует с Шастуном? Господи, он сошел с ума, другого объяснения этому нет. Интересно, еще не поздно попросить повернуть к ближайшему психдиспансеру?

— Уверен, ты считаешь, что твоя задница лучше, чем «ничего», — закатывает глаза Шастун. — Хотя тут даже я соглашусь: такими шарами можно кегли в боулинге сбивать.

Это комплимент? Или оскорбление? У Шастуна всегда удивительным образом получается сочетать одно с другим. Лучше это проигнорировать — здоровее будет для психики.

— А где фонарики? — неожиданно сам для себя уточняет Арсений.

— У меня в багажнике, а что?

— Не хочешь их запустить? До полуночи, — Арсений сверяется с часами на приборной панели, — еще час, двадцать раз успеем доехать до набережной.

Он убеждает себя в том, что исправит «лох» на «лорд» — а почему бы не отправить в небо «Арс лорд»? Возможно, вселенная примет его запрос и сведет с каким-нибудь симпатичным парнем голубых кровей. И не только кровей.

Или, пусть это и совсем уж фантастический вариант, Арсению просто не хочется расставаться с Шастуном. Тот не такой уж и говнюк, иногда с ним почти приятно общаться. К тому же зачем Арсению ехать домой, что его там ждет? Полуфабрикаты из морозилки? Все части «Бриджит Джонс»? Пустая и холодная постель?

Черт, коту же надо пожрать навалить и наполнитель в лотке поменять, иначе начнет гадить на паркет. Впрочем, если Шастун согласится, Арсений готов пожертвовать паркетом, а в кошачьей миске еще полно сухого корма — она у него автоматическая.

Но Шастун долго молчит, покусывая губы, словно не может решиться, а затем всё-таки качает головой:

— Нет настроения, я исчерпал лимит подколок на сегодня. И мы к твоему дому почти подъехали.

— Ну… ладно, как скажешь. Чем займешься на выходных?

— У меня свидание с девушкой, — последнее слово звучит так четко, что для большего акцента не хватает только плакатной растяжки на дороге. Между прочим, достаточно было простого «У меня свидание», ведь в случае Шастуна и внутренней гомофобии уточнение не нужно.

— Класс. Тогда круто вам потрахаться, — едко бросает Арсений, непонятно с чего почувствовав прилив злости, — надеюсь, у тебя встанет.

— Встанет, не сомневайся. Желаю и тебе найти, в чью жопу пристроить свой хуй.

— Обязательно. — Арсений бы сказал, что пока единственная доступная жопа в его окружении — это жопа кота, но, во-первых, это слишком жалко, а, во-вторых, зоофилия ему претит. Но ничего, у него много знакомых геев — на одноразовый секс кого-нибудь найдет.

— Смотри хуем не подавись.

— Не переживай, я мастерски заглатываю.

Румянец Шастуна заметен даже в полумраке салона — но есть вероятность, что это от злости, потому что из его раздутых ноздрей разве что пар не идет. Он заезжает во двор дома и тормозит у первого же подъезда, хотя прекрасно знает, что Арсений живет в пятом.

— Карета прибыла, — раздраженно цедит Шастун, и вспоминается, как тот сравнивал его с тыквой. Уж если Арсений тыква, то сам Шастун — злобная мачеха.

— Отлично, этот вечер наконец закончен, — фыркает Арсений, выходя из машины и перед закрытием дверей бросает добивку: — До понедельника, если, конечно, твоя дама не откусит тебе голову после соития.

— У меня хоть есть человек, который может откусить мне голову.

Класс, вдарил по больному месту — по одиночеству. Арсений хлопает дверью так, что у самого барабанные перепонки едва не лопаются, и с гордо поднятой головой шествует к своему подъезду. На полпути он вспоминает, что забыл в машине рюкзак со своей нормальной одеждой (а также с ключами от квартиры, планшетом и ежедневником) и разворачивается обратно — Шастун вместе с его рюкзаком уже стоит у машины.

— Спасибо, — буркает Арсений, выхватывая рюкзак, и тут же снова разворачивается к подъезду.

— Арс, подожди, — окликает его Шастун, да еще и за руку дергает, нахал такой. Ничего не остается, кроме как вновь повернуться:

— Что?

— Ты сказал… — Он тушуется, будто бы минуту назад не хвастался своим будущим трахом. — Ты сказал, что у тебя есть контакты психолога. Скинешь?

Арсений так охуевает, что отвечает не сразу. Ему очень хочется съязвить про планы Шастуна на выходные или буквально ткнуть его носом в кризис ориентации, но он сам себе дает мысленный щелбан. С такими темами один шаг не туда — и вот тебе готовый гомофоб.

— Конечно, — наконец соглашается он. — Я с радостью. Катя — великолепный специалист.

— Спасибо.

Гремит гром, мелькает молния — вот-вот пойдет дождь, а они стоят в темном дворе, где нет ни души, и смотрят друг на друга, как два придурка. Арсений размышляет, насколько убого будет пригласить Шастуна к себе — просто чтобы вместе посмотреть «Дневник Бриджит Джонс», разумеется.

— Ну, до понедельника? — отмирает Шастун первым.

— Да… До понедельника.

И Арсений снова уходит, хотя уходить, если честно, совсем не хочется — он даже думает тормознуть, пока машина не уехала, и вернуться под каким-нибудь тупым предлогом. Например, Шастун же обещал его сфотографировать, но так этого и не сделал — а ведь Арсений обожает позировать!

Но когда он всё-таки решается обернуться, то слышит шорох шин по асфальту.