Глава 19
рассказанная Александром Степовым
Когда март убежал с холодом и дождями, а апрель нарядил улицы и скверы в изумрудную зелень, перед Женей вполне ожидаемо замаячила перспектива выписки. Тимофей Тимофеевич не мог бесконечно продлевать ее нахождение в стенах поликлиники – теплая весенняя пора оказались слишком большим соблазном для юных любителей уличного экстрима, потому количество свободных койко-мест отделения травматологии с каждым днем катастрофически сокращалось.
Женька была понятливой. Даже слишком. Пока представители доблестной милиции и социальной службы пытались в процессе своих коротких плановых визитов вывести девчонку на чистую воду, та беззастенчиво косила под глупую дурочку, хотя сама определенно о чем-то помышляла, и, готов поклясться, это что-то являлось побегом. Мое случайное предположение о приюте, как сносном способе решения возникших проблем, Женю лишь уморило. Только ее показное веселье напоминал больше истерику, плохо замаскированную под браваду. А потом, словно контрольный выстрел:
− Сань, не парься. Мне уже исполнилось восемнадцать.
− Ага, расскажи кому еще!
− Нет, правда. У меня даже документы есть. Надеюсь, что есть...
− Где?
− В банке.
− Где?!
− В банке. Стеклянной. Литровой. Она в схоронке... Зарыта, в общем. Там еще налички немного...
− Ты шутишь?
− Нет. О серьезных вещах не шутят. Я когда подзаработаю немного, в Италию хочу уехать. Долг свой дочерний отдать надобно...
«Ешкин кот! У нее еще и клад имеется! Графиня Монте-Кристо, прям! Долги она, видите ли, отдавать собралась... Господи, зачем я впутался в это дело?! Мне что, своего геморроя мало было?»
Если говорить начистоту, его, то бишь геморроя, имелось выше крыши.
Во-первых, Леха давеча «обрадовал» новостью: он, типа, окончательно решил переводиться в КПИ. Хотя песню я эту слышал и раньше, но всегда считал ее пустым трепом. А тут вдруг оказалось, что Лехины родители нашли способ, как студента педагогически-индустриального факультета переиначить в будущего инженера, не потеряв при подобной трансформации все блага бюджетной формы обучения. Посему в следующем учебном году моего напарника по жилплощади ждала другая альма-матер, а меня − или подселение, или переселение в чужую комнату. Но это тоже было вилами по воде писано, поскольку существовало «во-вторых». Мало того, что после происшествия с Женей, меня вызвали в деканат на красный коврик, где битый час пришлось отчитываться, отчего это моей скромной персоной так усиленно интересовались опера (эти деловары, видите ли, данные собирали, а мне теперь отдувайся!), так еще и с предстоящей сессией проблемы наметились из-за моих бесчисленных пропусков. В общем-то, я понимал – полнейшее равнодушие к учебе рано или поздно должно было принести соответствующие плоды, но пожинать их не хотелось совершенно.
В-третьих, наши отношения с Алесей... Вернее, их полное отсутствие. Абсолютный вакуум и −460 градусов по Фаренгейту. Я не искал встреч и не звонил, она тоже на свидания не набивалась, а если и пыталась связаться, то безуспешно – моя голая SIM-карта стала этому верным залогом.
Короче, лажа в моей жизни образовалась буквально по всем направлениям. Потому, когда однажды вечером я не нашел Женьку в ее палате, а медсестры и санитарки вместо того, чтобы дать вразумительные ответы на мои вопросы, только испугано шарахались в стороны, на ум пришло самое худшее.
− Куда подевалась девчонка, мать вашу?! − это через полчаса я уже отыскал в дебрях поликлиники дежурного врача травматологии. Им оказался, как под заказ, тот самый Тимофей Тимофеевич. Хотя именно ему меньше всего полагались провтыконы, но в моей душе к тому времени уже накипело с излишком − не то, что материться, прибить кого-то хотелось. Жутко.
− Чего орете, как ненормальный? Здесь вам государственное лечебное учреждение, а не кабак! – это, соответственно, выдал уже он.
Разговор происходил в коридоре, время – самое оживленное для болящих: все, кто были в состоянии, выползли из своих «номеров» с целью вечернего моциона и встречи с посетителями. Поняв, что спорол лишнее, я глубоко вздохнул и тихо выдавил:
− Где она?
− Сбежала.
− Когда? Я только вчера с ней виделся...
− Сегодня. После обеда. А до этого, знаете ли, у нас двое гостей было... В погонах. Личностью Евгении очень интересовались – ее фотка на каком-то там опознании прошла по не очень хорошему делу. Кража, кажется... Девочку прямо с койки в отдел хотели забрать, да с слишком уж торопились – в привезенных документах печать одна затерялась. Вроде бы пустяк – оттиск чернильный, а все ж державный герб, хоть и малый, уважать надо! Я в этом деле непреклонен и страшно щепетилен – в ответе за ребенка как-никак получаюсь. Потому, пока то да се, Женю решили тихонько в бокс перевести – от греха, как говорится, подальше. А чтобы панику среди всей детворы не сеять, я сам и вызвался ее туда спровадить. В общем, посадили голубку в клетку, а клетку под охрану... Эх, кто ж знал, что дело так обернется?
Слушая весь этот фарс, я почему-то думал о банальном. О трех бананах и пачке творога, что лежали сейчас в моей сумке. Вот так нес-нес передачу и не донес... А еще припомнились Женькины больничные тапки и халат. И как теперь она в таком виде по улице шастает?
− Голубка сделала ноги...
− Представьте себе! Я ж, дурень старый, совсем позабыл, что бокс у нас до реконструкции помещения харчеблоком был! Пока столовую на этаже не заделали, туда с кухни кастрюльки с супом-кашей таскали, чтобы больным обеды по тарелкам разливать сподручней было. Почитай уж пятнадцать годков прошло – как о таком мне помнить, согласитесь?
− Да уж...
− Вот и я о том. Забот каждый день полно, старость – не радость, а тут еще эта запасная дверь. Ее уж забыли, когда отворяли − шкафом заслонили, и ладно. Только девчонка слишком глазастая оказалась: шкаф в сторонку немного ссунула, а там из запоров − только один шпингалет... Когда документы нужные подвезли, от Евгении и след простыл. Тут-то началось веселье! Мне даже письменным творчеством заняться пришлось, словно главврачу отделения делать больше нечего!
− И как, успешно?
− Что вам сейчас рассказал, то и милиции нарисовал. Хотя, кому оно надо? Что им с одной фотки, где девчонка из-за отека и гематом сама на себя не похожа? Показаний ее нет, очной ставки ни с кем не было... Дурость все, в общем... − с этими словами он достал из кармана халата сложенный в несколько раз листок бумаги. − Ладно, Александр, поговорили − и хватит – время, к сожалению, не резиновое.
Ошарашив меня окончательно, Тимофей Тимофеевич махнул на прощание рукой и направился довольно бодренькой походкой вверх по лестнице. Я озадачено проводил его взглядом и уж сам намеревался двинуть куда подальше, как вдруг увидел возле своего ботинка оброненную врачом бумажку.
«Что ж это ТТТ сорит своими записями? Окликнуть его, что ли...»
Звать никого не пришлось. Листок с неровными оборванными краями оказался мультяшным рисунком, сделанным поспешно и не слишком удачно обычной шариковой ручкой. Но, как бы ни был художник неряшлив, главное он уловил, а потому узнать изображение оказалось делом двух секунд.
С белой бумаги на меня хитрым прищуром смотрел Багз Банни, точно такой же, как на Женькиных носках. Только в лапе у него была не морковь, а табличка с надписью «РОЮ НОРЫ ПОД МОСТОМ».
«Ешкин к... кролик!»