Пацанка

рассказанная Евгенией Бондарь

Вечер глубокими тенями опустился на железнодорожный пригородный вокзал. Почти все платформы пустовали, только вдоль одной, самой крайней, сновали немногочисленные пассажиры в ожидании скорого прибытия электропоезда. Все эти люди куда-то спешили, к чему-то стремились, может, даже кого-то любили. Молодые и старые, мужчины и женщины... Публика была разномастной, конечно, но в большинстве своем состояла из обычных тружеников, которые после долгого рабочего дня просто хотели без лишних проблем вернуться в родные селения. Они, готова биться об заклад, не хватали звезд с неба – другие лица в неряшливые вагоны электричек не заглядывают, но я все равно испытывала легкую зависть: иметь хоть где-нибудь свой дом, родных, друзей – это такая радость – для одних обычная, для других только лишь желанная.

Разомлев в тепле мягких сумерек, время ползло неспешно, словно нарочно дразнясь. Я уже не находила себе места: то просто стояла под мостом, прячась за холодной бетонной опорой, а то начинала нервно переминаться с ноги на ногу, тревожась, что Саня вовсе не явится, и в то же время страшась его прихода.

Документы и деньги, добытые из чудом уцелевшей схоронки и спрятанные за пазухой, немного согревали озябшую душу. Но чужая одежда, снятая с бельевой веревки в одном маленьком дворике рядом с поликлиникой, хотя давненько успела подсохнуть от тепла моего тела, все равно неприятно давила на плечи. Она словно подтверждала: не дано мне жить иной долей, окромя как воровской.

«Дурацкий день. Дурацкий год. Дурацкая жизнь.

Сил сопротивляться почти не осталось. Бежать, скрываться, выживать... Ради чего все? Еще и парня втягиваю в это дерьмо... Может, самой уйти, пока не поздно?»

− Жень...

Я вздрогнула, обернулась. Саня, оказывается, преспокойненько спустился по полуразрушенным ступенькам с моста в то время, пока я выглядывала его со стороны вокзала.

«А нет, поздно...»

− Привет... Смотрю, ТТТ передал мое художество по адресу.

− Да. Передал.

− Молоток он. С таким хоть в разведку.

− А с тобой можно еще дальше. На Колыму, примером.

Злился Саня. Не сильно, но злился. Оно-то и понятно.

− Не. Нас так далеко не запрут – времена не те, да и граница мешает...

И замолчали оба. Лишь глядим друг на друга, словно мысли прочитать хотим. Первым сдался Саня:

− На, вот... я еду и тряпки кое-какие принес. Свои. Конечно, они великоваты тебе будут, но в спешке ничего другого не нашлось. Я-то думал, ты до сих пор в больничном наряде красуешься...

Я беру из его руки пакет, отвожу взгляд:

− Спасибо, только...

− Вижу, что сама управилась... Там еще кроссовки – тебе должны быть в пору.

− Откуда?

− Хотел кое-кому подарок ко Дню рождения сделать...

Кроссовки и впрямь были новые. Белые с золотистыми вставками. Сроду такие не носила, а потому поспешила быстрее избавиться от опостылевших больничных шлепанцев, которые все время норовили слететь с ноги.

− Как раз в пору. Я с тобой не расплачусь, Сань! Ты – просто армия спасения!

− Зато ты – ходячее бедствие.

«Вот уж умеет ложкой дегтя прямо в лоб зацедить!»

− Какая есть. Сорри! Кстати, тебя менты уже допрашивали?

− Не успели пока. Завтра, скорее всего, это удовольствие испытать придется.

− Говорить что будешь?

Саня повел плечами и еще больше насупился:

− Что валенок я. Тугодум и олух легковерный.

− Верно действовать собрался. Ради пущей убедительности можешь еще что-то о спасении души приплести. Коси под блаженного – может, причислят к религиозным фанатикам и отправят с Богом куда подальше.

− А под кого ты сама «косишь», если не секрет?

«Плохо дело. Ой, как плохо...»

− Э-э-э, Сань, не советую работой следователя заниматься. Без толку это. Если в чем я и была замешана, так по мелочи и не совсем по своей воле. В основном, на шухере стояла – и все!

− Это называется соучастием.

− Это называется выживанием. Жизнь в стае со всеми вытекающими последствиями. Вот ты не пожри трое суток, намокни под дождем до колотуна, поспи рядом с бомжами на вокзале, побегай от своры обозленных псов по пустырю, вот тогда и попробуй чтить должным образом уголовный кодекс!

− Но это не выход.

− А где выход? Не видела я его год назад, не вижу и сейчас... Думаешь, мне радостно было смотреть, как Генка атамана из себя корчит, кражи мелкие организовывая? Думаешь, веселилась, когда «реальные пацаны» сопливые, ради потехи, над теми же вечно пьяными бомжами издевались, гнилыми помидорами их забрасывая, или дочиста общипывали прохожих, чтоб потом было за что вечерком хорошенько «гульнуть»? Не поверишь, но даже мораль пробовала читать! Правда, чем чаще я вякала, тем больше становилась изгоем даже в их сранном беспризорном мирке! А знаешь, каково быть изгоем среди изгоев? Знаешь, что стоило сдерживать собственную злость, чтобы не разметать, не разнести все к чертовой матери! Ведь хотелось, клянусь, ой, как хотелось! Но потом всплывали в памяти деньки подзаборные, полные одинокого отчаянья на грани сумасшествия, а еще... С одной стороны, вроде бы, сволочата, а с другой – просто брошенные и никому ненужные дети. Такие же, как и я...

− Нет, Жень. Дети так, как ты, не рассуждают.

− Может и так... Никогда не знаешь, когда заканчивается детство и начинается...э-э-э, что я такого смешного сказала?

Саня меня просто поражал: минуту назад хмурым сычом смотрел, а теперь едва улыбку сдерживал.

− Да так... Не заморачивайся − это я кое-что вспомнил.

− Ржачное?

− Почти сакраментальное. Кстати, что делать дальше собираешься?

− Уеду. На юг. Сейчас тепло... Слышала, там подзаработать можно...

− Да?.. – окинув меня прищуренным взглядом, парень недовольно хмыкнул. – Даже не хочу спрашивать, каким это способом ты собралась «зарабатывать»...

− Совсем... того, да?! Я... я много что умею делать, а то... на что ты намекаешь... никогда, слышишь?!

− Боюсь, тебя спрашивать не будут. Грешно быть настолько наивной в твоем-то положении. Молоденькая девушка. Одинокая. Симпатичная. Беззащитная... Удивляюсь, как ты до сих пор продержалась.

«Я тоже...»

Безысходность опять спазмом скрутила живот. Ужасно захотелось забиться в какую-нибудь нору, а там уж скулить, скулить, скулить... Ведь прав был Саня. Абсолютно. Он озвучил то, о чем я даже опасалась думать...

Я отвернулась и вытерла предательские слезы.

«Нет. Я сильная. Вынесу все и выстою! Иначе нельзя! Иначе...»

Его теплая ладонь легла на плече, сжала не больно, но ощутимо, опять вернула меня в исходную позицию.

− Ладно. Не паникуй. Одну я тебя никуда не пущу. Пока все не утихнет, к своим отправлю на месяц-другой.

У меня отвисла нижняя челюсть. Уж чего-чего, а такого я не ожидала.

− Вряд ли они захотят знаться с такой...

− Какой? Не мни из себя невесть что! Ты − самая обыкновенная девчонка. Немного взбалмошная и упрямая, но вполне адекватная. Если дать тебе время оклематься и увидеть в этой жизни хоть что-то хорошее, станешь совсем как моя сестрица.

− Сестра?

− Ага. Ей тоже восемнадцать исполнится в ближайшее время, Кстати, это сеструхе кроссовки предназначались. Светка − будущий конструктор-модельер, гордость матери и настоящее сокровище для потенциальных женихов. На данный момент количество оных пересчитать проблематично – пальцев на конечностях не хватит.

− Мучается, поди, бедная.

− Ха! Даже не напрягается. Смотрит на жизнь просто и весело, а с кавалерами строга, но справедлива: кто с танцев до дома должным образом сопроводит, тот и несет пальму первенства по ухаживанию. Вплоть до следующей дискотеки. Попадешь в ее наманикюреные коготки – быстренько преобразишься, вот увидишь.

− С трудом верится.

− Ничего. Всему свое время. Правда, чтобы моих домашних попервах не шокировать, сочиним тебе легенду – и им спокойнее, и тебе комфортнее! А после посмотрим...

− Но...

− Не «но», а решено! Только сразу срываться с места не стоит – лишние подозрения нам ни к чему. Сегодня вторник, верно? Значит, осталось три дня до ближайших выходных ... Нужно, Женек, подумать, где ты сможешь их пересидеть... У тебя есть что на примете?

− Нет.

− А если проведу тебя в общагу и на ночевку определю, согласишься?

− А то! Только не пойму, зачем тебе все это?

− Просто...

− Ничего просто так не бывает, Саня. Не сестрица ведь я тебе. Ни родная, ни двоюродная. Чужие, совершенно разные мы с тобой люди, но...

− «Мы в ответе за тех, кого приручили». Знаешь, кто сказал?

− Один самоотверженный почитатель роз. Не знал, наверное, бедняга, как они колются.

Парень озадачено выпучил глаза, икнул и не придумал ничего лучше, чем прыснуть со смеху:

− Ну, Женек, ты и... штучка.

− Ты тоже тот еще фрукт.