Пацанка

рассказанная Евгенией Бондарь

«Б-б-божечки! Холодно-то как! Когда же эта проклятая зима закончится? Когда это все закончится?! Мамочка, милая, ну почему ты уехала? Зачем ты уехала? Зачем меня бросила?! Я так старалась слушаться! Я так старалась...... Ох, мама, мамочка... Каково тебе за тем чертовым бугром? Пять лет почти прошло – много денежек заработала? Так много, что о дочке родной позабыла?»

− Чернявая, давай, прекращай скулить! Сама дрыхни, и другим дай покемарить... А то пойдешь, вон, с мелкими, ручку тянуть. Со своей мордашкой можешь вполне реально передовичкой заделаться.

«Попрошайничать? Еще чего!»

Закусив губу больно, до крови, я задавила в себе начало истерики. Нельзя мне быть слабой. Нельзя раскисать.

− Ген, малые вчера десять часов отстояли. Промерзли насквозь. Дай им хотя бы отлежаться сегодня!

Парень хмыкнул и повернулся набок, натянув старое вонючее пальто до самых ушей и просипел:

− Ну, так я не против. Кому ж хилые надо будут? А вот мы под вечерок вместе потопаем. Ты да я, я да ты... Делов наворотим!

− Мы скоро с твоими делами в ментовке окажемся... или в лесочке с проломленными черепушками.

− Не очкуй, подруга, – никто нас не отмудохает! Все путем будет! Зинка, скажи ей.

Радом с Генкой зашевелилась груда тряпья и показалась серо-русая голова девчонки. Ей то ли тринадцать, то ли четырнадцать. Курносый нос, трогательные веснушки... А наряду с этим – беспросветная тупость и безграничная развязность. Короче, дитя улицы и начинающая шалава в чистом виде. Не ее вина, но все же...

− Ага! Не бзди! Кобыла такая, а воет в углу, как шавка побитая. Можно подумать, плохо ей здеся! Кормят, поят, ноги раздвигать ни перед кем не заставляют... Ай, больно! Ты че, Козырный?!

Отвесив «милой» подзатыльник, Генка недовольно прошипел:

− Базар фильтруй, маруха! Чернявая у нас культурная, не то, что ты – существо одноклеточное! Вот пущай такой и остается покаместь – для верности предприятия.

Я вздохнула и закрыла глаза. Действительно, что уж тут причитать. Поздно. Докатилась. Осталось только клей начать нюхать да самогон лакать ... Как все. Как эта дуреха Зинка. Соплячка мнит из себя невесть что и орет благим матом на всю детвору. При этом сама совершенно не утруждается и во благо «коллектива» даже палец об палец ударить не пытается. Ух! Заехать бы ей меж глаз для просветления мозговой деятельности, да только хлопот тогда не оберусь – Генка за пассию компенсацию потребует. Может даже натурой. Боже, пятнадцать лет пацану! А все туда же... Козел! Одно радует – хотя бы с двумя извилинами в башке. И пока не слишком настойчив: не хочу в дамки – мое право. Вольному воля, блаженному рай...

− Ты давай, Чернявая, не парься. Отдыхай. Когда надо будет – подниму.

«Спасибо! Благодетель наш! Век ноги целовать буду! Если не подохну от всего этого... Тьху, тошно-то как!»

Рядом, учуяв разговор старших, зашевелились головастики. Мелкие все. Сеньке девять. Машке и Руслану десять. Хотя с виду и колючие, как ежики, а на деле ласку, доброе слово выпрашивают, в глаза заглядывают. А самое главное – по имени называют – сразу засекли, как дурацкие дворовые клички мне на нервы действуют. Видят, что бастую из принципа, и себе тихонечко шепчут:

− Женя, расскажи что-нибудь.

«Что вам рассказывать? Сказочку о том, как маменьки-папеньки ваши вдруг резко протрезвеют, с бухлом завяжут, а вас конфетами-подарками по макушку забросают? Или поведать страшную быль о гадах, которые такую как вы мелочь ловят и на зелень меняют? А потом, как карта ляжет: кого на порнуху, кого на органы...»

− Потом. Сейчас охоты нет лясы точить.

Пододвинувшись поближе к теплой трубе, попыталась вздремнуть. Но сон отступил основательно, оставив после себя зверский холод, пустоту, обрывки бессвязных размышлений. И опять захотелось выть. Ужасно.

... Семнадцать. Хорошо, хоть выгляжу значительно младше. Плоская, как доска. Гибкая. Для пущей сохранности и отвода жадных глаз нещадно стригу волосы и ношу свободные мальчишеские тряпки из секонда. Попробуй, разгляди, что под ними... В нашей группке оборванцев по силе соперником мне может быть разве что Генка. Он – тертый калач: сирота, детдомовский. Несколько раз попадал в облаву, но всегда умудрялся смываться. Нашу территорию держит крепко, как заправской пограничник. Башляет одному придурку с рынка, благодаря тому пока и держится. Не злой, но может сорваться, взбелениться, один раз хилого мальчонку чуть до смерти не забил из-за кражи своего плеера – едва смогла оттащить сумасшедшего. Ему под стать еще два кадра – Игнат и Стас. Одному – тринадцать, второму... Второму, вроде бы, тоже. Эти по доброй воле из дому ушли, свободе собственных мелких желаний потакая. Если такие не загнутся и вырастут – далеко пойдут по кривой дорожке. Тушите свечи, господа менты!

...Сегодня 6 марта. Я не была дома уже почти год. Как бабуля померла, так и... Забыла, когда нормально мылась, когда нормально ела... Местная шпана жует всякую дрянь. Бестолково все. Бездумно.Глупо. Когда денег нет − грызут, что найдут в мусорных контейнерах, когда подвалит счастье – нагребут в ларьке чипсов и соленых орешков, обожрутся, пивом все зальют, а потом животами мучаются. Бывает, правда, послушают редких волонтеров, пойдут в Центр, отмоются, оттают и опять... на волю. А я нет. Не могу. Если уж кругом дерьмо, пусть оно остается хотя бы стабильной температуры. Боюсь, что очередной сбой в привычном жизненном укладе не выдержу, сломаюсь. А потому сижу, как улитка, в своей раковине и из последних сил пытаюсь не потерять остатки человеческого облика. А еще, по возможности, силюсь готовить что-то в старом котелке, который нашла на свалке. Сама жую, самых маленьких подкармливаю. Правда, в городе плохо с дровами. И с местом, где можно спокойно разложить огонек, тоже худо. Но, при особом желании, выкрутиться можно. Старшие, видя мои хозяйственные потуги, только насмехаются – не понимают, что я, тетка такая,рядом с ними, малолетками, делаю. А как по мне, то лучше в стае, чем одной.Лучше уж в тесном голодном и холодном мирке беспризорников, у которых еще хоть что-то теплится внутри, чем в скотском мире равнодушных взрослых. За подтверждением этого далеко ходить не нужно. Вот оно, подтверждение, рядом сопит. Ксюша – наглядное пособие тесного контакта со средой полностью созревших моральных уродов. Она, как и Гена, детдомовская, годков четырнадцати, не более.Прибилась к нам в середине зимы. Все думали – немая, пока ее однажды ночью не прорвало – орала, словно сирена на ментовском«бобике». Оказалось, Ксюшу в букете с другими девчонками аккурат под Новый год прямо с госучреждения в баньку попариться отвезли. К дядечкам... После этого и убежала на улицу. А что мозгами немного поехала, так что уж тут удивительного? Упаси Боже так попариться, как она, бедная...