Пацанка

рассказанная Александром Степовым

Шел 2001 год...

Тело ныло.

Тело стонало и причитало, устраивая мне полноценный внеурочный бойкот.

Тело вдруг оказалось намного умнее, чем ему положено быть, исходя из факта, что всеми функциями сей хитроумной биологической системы по всем законам природы должен управлять головной мозг. Хотя и последнему в неопределенной ситуации отвратного утреннего пробуждения было как-то все равно – мозг блаженствовал в омуте мягкого бездействия, колышась дряблым желе где-то на дне черепной коробки.

Одним словом, абзац был полный и окончательный. Это я понял, когда будильник возле моей кровати перестал радостно пиликать и начал натужно квакать, вытягивая из севшей батарейки остатки заряда. Сил на то, чтобы прекратить мучения китайского электронного механизма, у меня не наблюдалось. Совершенно.

«И когда же ты сдохнешь, зараза гальваническая?» − пронеслось где-то на задворках сознания и скоропостижно булькнуло в цепкий и спасительный полусон.

− Да заткни ты эту хренотень! Сань!

− ...

− Глухой ты вообще или че?

− Ниче! Ты так воешь, что и глухой услышит!

− Саня, будь человеком, а!

− Отвали!..

− Степовой!

− Едрить твою налево!− тихое шипение сквозь стиснутые зубы в ответ на вполне оправданное роптание Лехи – соседа по комнате, вырвалось у меня само собой. Обычно я сдержан в выражениях благодаря своему почти пуританскому воспитанию: с матерью − вдохновленной учительницей сольфеджио из малогабаритной музыкальной школы родного городка, и отцом − бывшим бухгалтером вышеупомянутого учебного заведения, иного бы и не получилось. Но последствия проживания в студенческой общаге на протяжении трех неполных лет этим утром очень «удачно» вошли в резонанс со зверской крепатурой и зарождающейся головной болью. Ужасно хотелось материться. Впрочем, я героически сдержался. Ну-у-у, почти. Даже будильник выключил, нащупав его на тумбочке возле своей кровати ноющими непослушными пальцами.

− С добрым утром, страна! − попытался было я загладить свое бурчание, но, не дождавшись даже мычания со стороны соседской койки, мрачно добавил, − Вставай, страна народная! Вставай на смертный бой!

А в ответ опять тишина. Даже Лехиного стона не слыхать. М-м-да.... Видать, вечерняя разгрузка вагонов качественным отечественным продуктом, а именно – свекольным сахаром в расфасовке по 50 кг − это вам не танцы-шманцы до упаду. Тут вам никакого удовольствия, а одна грубая физическая сила, которая на картошке и макаронах даже для мышц бесполезна. Они, мышицы энти гадские, без полноценной белковой пищи расти не хотят. Совершенно.

«Надо хоть яиц купить сегодня – и то радость будет... Протеин все-таки!» − сие вполне здравое умозаключение, которое побуждало хоть к какому-то действию, оказалось первым оформившимся логическим построением среди бессвязного хаоса моих вялых мыслей. Но для исполнения задуманного нужно было вставать. А коли уж сполз с койки, то можно и умыться... и побриться... и пожевать чего-нибудь...

«Чего бы такого?.. Во! Да хотя бы и вчерашнюю вермишель. Что, нет? Ясно. Леха молча схомячил... И кильку тоже. Без меня ее приговорил, гад! И когда только успел? А теперь, поглядите на него – спит сном невинного дитяти!»

− Страна, хватить дрыхнуть. На пары пора топать.

− Да пошли они!..

Мой сосед по жилплощади был явно не в духе, а потому теребить его далее становилось бессмысленным занятием. Осталось только вздохнуть и топать на общую кухню с махонькой надеждой, что кто-то из семейных смилостивится и займется моим прикормом. Общага у нас была смешанного типа: девчонки, пацаны и даже полноценные ячейки общества с малолетними спиногрызами жили на этажах вперемешку. Это с одной стороны усложняло проведение досуга – попробуй, организуй сабантуй, если за стенкой хнычет соседский младенец. С другой же – спасало в минуты полнейшего финансового аута – девчата, да и молодые матроны, хотя проявляли внешнее недовольство, видя вопрошающий взгляд вечно недоедающих парней, но в тяжелых случаях редко когда отказывали «голодающим Поволжья» хоть в скудном, но пропитании.

В это утро основательным приготовлением завтрака, а заодно и обеда, занималась только одна хозяюшка − Катя. По ее велению на электроплите что-то усиленно кипело и шкварчало. И это «что-то» было хотя и условно, но съедобным...

− Шестнадцатая! Чайник закипел! Забирайте – мне конфорка нужна!

Несмотря на свою миниатюрную комплекцию, голосище Катюха имела отменный. Ее, небось, не только жильцы шестнадцатой услышали, но и все, кто находился этажом выше и ниже.

− Привет, Кать.

− Привет...

− Кать?

− У?

− Вот смотрю я на тебя и думаю: «И за что Андрюхе такое счастье привалило?»

− Чего?

− Счастье, говорю, ты. Необычайное!

– Та-а-ак, понятно. Тебе чего надо, Сань?

Похоже, меня раскусили. Хотя... Катерина всегда отличалась умом и сообразительностью. На первых порах она училась со мной и своим будущим супругом, Андреем Зубаревым на одном потоке и задних, насколько помню, не пасла. Впрочем, говоря «училась» − это я немного приукрасил: залетев после первого курса от вышеупомянутого Андрюхи, Катюха уже год сидела в академке и, пока муженек кое-как грыз гранит науки и по полной ишачил в забегаловке быстрого питания, нянчила маленького Зубаренка – голосистое и вечно недовольное создание.

− Кать, дай блинчика. Нет, лучше два. Или три. Ну, по-о-ожалуста!

Смерив меня хитрым прищуренным глазом, молодая мамаша театрально прищелкнула языком и покачала головой:

− Что, худо совсем? Жертва безалаберного ведения хозяйства вышла на тропу попрошайничества?

− Не издевайся. Мы с Лехой вчера после занятий вагоны до опупения разгружали. Домой приползли поздно вечером – и сразу в койку. Теперь кушать хочется – сил нет. А у тебя не блинчики – песня! Аромат на весь блок! Слюни прямо ручьем текут!

Сказать по правде, действительность была не такая уж красочная: на кухне стоял устойчивый запах горелого подсолнечного масла, и вокруг плиты уже висела небольшая тучка сизого дыма. Впрочем, есть хотелось ужасно, а к своим двадцати двум я уяснил одну истину: если хочешь подлизаться к женщине – похвали ее стряпню. Маневр безотказный. Проверенный.

− Ладно. Мой руки и топай в нашу комнату – с Андреем позавтракаешь. Только аккуратно там – малой спит. Шестнадцатая! Чайник!

Упрашивать себя дважды я не дал – нырнул в семейное гнездо горе-студентов, аки щука в прорубь. Даже успел, пока не раздался еще один боевой клич Кати, прикрыть за собой крашенную-перекрашенную дверь из хлипкой ДВП. Впрочем, шумовой фон от этого почти не уменьшился: где-то запоздало тявкал будильник – сородич моего китайца, где-то орало FM-радио, где-то радостно ржали пацаны и наиграно визжали девчонки. Как годовалый малыш мог спать при таком уровне децибел, оставалось загадкой за семью печатями.

− Пс-с-с, Зубарь. Здоров.

Рыжий взлохмаченный парень, оторвавшись на мгновение от процесса шлифовки своих щек электробритвой, выдавил короткое:

− Угу.

− Где упасть можно? Катька разрешила у вас своего червяка заморить.

− Где видишь, там и падай.

Выбор места дислокации оказался проблематичен. В такой же как и у нас с Лехой комнате на двух человек (то бишь «двойке») общей площадью двенадцать квадратных метров разместилось все то, что у нормальных людей с трудом всовывается в однокомнатную квартиру стандартной планировки. Окромя казенной начинки, состоящей из двух сдвинутых вместе панцирных кроватей, ветхого трехстворчатого шкафа и махонького стола со стульями, в эту «рукавичку» были втиснуты всевозможные атрибуты прогрессирующей семейной жизни: детская кроватка, пеленальный стол со множеством полочек, коляска, огромная коробка с игрушками, тумба с телевизором, этажерка с книгами и посудой (да-да, такое соседство духовной и телесной пищи при ограниченном жизненном пространстве вполне возможно), аквариум, вешалка, холодильник, стиральная машина «Малютка», пылесос, утюг, микроволновка, масляной обогреватель и электрический чайник. Три последних достижения современной техники пребывали «вне закона» согласно прописному уставу общежития, но закон этот был так ненавистен всем студентам, что нарушения являлись повсеместными. Особенно, если есть уважительная причина. А у Зубаря – кормящего отца, она определенно существовала.

В довершении всего, вышеописанный интерьер был «приукрашен» гирляндой пеленок-распашонок, натянутой по диагонали через всю комнатушку. Одним словом – дурдом полнейший и, слава Богу, чужой. Хотя, если Алеся тоже залетит, а ее папаша, как и грозился, не пустит меня даже на порог их трехкомнатной квартиры, все возможно...

Да-а-а... Только вспомню чаровницу – истома берет. И надо ж такому было случиться, чтобы родители свою единственную дочку нарекли не просто Лесей, а именно Алесей – на белорусский манер. Длинные густые волосы цвета созревшей пшеницы, серые, широко посаженные глаза, продолговатый овал лица... Не сногсшибательная красавица, но определенно хорошенькая − прямо олицетворение старого шлягера. А старые песни я любил всегда – это у меня от матери.

Немного помечтав, я выбрал, наконец-то, теплое местечко аккурат возле тарелки с блинчиками, как бы невзначай, присел на стоявшую рядышком «Малютку» и принялся энергично поглощать то, что заботливая Катюха приготовила на завтрак своему слегка очумевшему от семейной житухи муженьку.

− Сань, ты головой своей соображаешь? Зачем на стиралку сел? Она же пластмассовая! Раздавишь к такой-то матери!

Это, ясное дело, уже залетела с кухни наша кормилица. Катя в гневе была страшна и ласковых слов для соседей-раздолбаев обычно не подбирала. Могла такую правду-матку загнуть – уши завянут и в рулончик свернутся.

Зная свою вину, я, как ошпаренный, вскочил с хрупкого агрегата и инстинктивно дал задний ход. Но тут мне под ноги подвернулась какая-то игрушка Зубаренка-младшего. Естественно, устойчивость была потеряна, и я почувствовал, что вот-вот навернусь. Ситуацию спасла лишь запоздало проснувшаяся реакция и еще не полностью утраченная гибкость – в детстве восемь лет заниматься легкой атлетикой – это что-то да значит. Мой проделанный кульбит на мгновение смог разрядить обстановку и заставил молодых родителей снисходительно усмехнуться, дескать, что с тебя, неумехи, взять-то можно, окромя анализов? Зеленый совсем!

− Не ушибся?

− Нет, вроде... Тесновато у вас здесь, однако. Хоть коляску на общем коридоре поставили бы...

Услышав подобный совет, Катя только обреченно махнула рукой:

− Оставляли уже... Так близнецы Лариски туда песка насыпали. Уже три раза! Представляешь?

Лариса Зацепина, также жившая с двумя своими чадами на нашем блоке, являлась одновременно и аспиранткой деффака, и матерью-одиночкой двух мальчишек-пятилеток. Как ей удавалось совместить эти две должности – непонятно. Близнецы были – оторви и выбрось. Ситуацию частично спасал детский садик, частично – сердобольные вахтерши. Иногда в гости к внукам приезжала бабушка, но ненадолго. Хватало ее дня на три, максимум. Потом нервы сдавали, и бабуля сматывала удочки, оставляя дочке право самой решать свои житейские проблемы.

Впрочем, Лариса не отчаивалась. Штукатурка в три слоя и каблуки-шпильки – что еще нужно? К тому же, когда она запиралась в душе с очередным своим кавалером, об этом знали все семь комнат, наслаждаясь в полной мере своеобразным акустическим эффектом, возникающим благодаря компактной планировке блока. Были ли эти ее показательные выступления результатом безысходности или каким-то раскрепощенным способом самореализации – не знаю... да и знать, вообще-то, не горю желанием.

Одним словом, весело мы жили. Весело и почти дружно. Только вот иногда песок в коляске попадался...

− А?

− Глухой ты, Сань, или что?

− Да так... задумался просто.

Катя насмешливо изогнула бровь и протянула мне чашку чая:

− Ну-ну... Мыслитель. А на пары ты идти собираешься? Или, может, как Андрей, в забой уходишь?

− В забой? Фастфудовский? Не-е-е. С меня пока и сахара хва...

Посмотрев на настенные часы, висевшие над сборным панцирным ложем семейства, я понял, что опаздываю. И опаздываю страшно.

− Катюха, целую твои белые ручки! Не дала умереть с голодухи! Родина тебя не забудет и все такое... Да, может, че купить надо? Я после пар на оптовик заскочу.

− Нет, Сань. Хотя... погоди. Масло мне подсолнечное нужно – последнее сегодня израсходовала. Там ларек один есть, третий с края. Так рафинированное в нем дешевле. И памперсов хотя бы маленькую упаковку глянь. Хорошо?

Выслушав все наставления, я вскочил, еще раз поблагодарил за завтрак, вылетел на коридор, забежал в свою комнату, натянул то, что попалось под руку, и не было при этом слишком изжеванным, еще раз толкнул Леху, получил в ответ крепкое матерное слово-наставление и, абсолютно игнорируя оное, вырулил на выход с твердым намерением выполнить свой студенческий долг ради будущей стипендии.