Пацанка

На грани бытия очнешься ты,

Узнав путь догорающей звезды,

Вздохнешь, отпустишь с легким стоном тень,

А где-то в вышине взгрустнет свирель...

− Виталя, как там?..

− Не долез я еще... Скажи, малая, на что тебе этот кот сдался?

− Он мой!

− Кто ж спорит? Твой, так твой... Слышь, он у тебя хоть нормальный? Это же надо выдраться на самый высокий в деревне орех, а потом орать целый день так, будто с него шкуру снимают! Как по мне, то твоего Маркиза лечить надо. Валерьянкой. Как особо нервного...

Виталик мог и не разглагольствовать перед зарюмсаной четырехлетней девчушкой, стоявшей под деревом с высоко задранной растрепанной головкой, ободранными коленками и святой надеждой на него, Виталика, в бесхитростных детских глазах. Но так было проще отвлечься от опасности высоты и ненадежности старых усохших сучьев. А ведь он за последнюю зиму здорово вымахал и весит, должно быть, уже килограмм 50....

− Через два года в армию, а вы поглядите, чем хлопец занят! Виталь, а ну слази немедленно! Ишь, чего удумал! По деревьям лазить! − это раздался со двора голос тетки Валентины. Овдовев еще по молодости, она, будучи бездетной, старательно воспитывала своего единственного племянника вместо гулящей младшей сестры-кукушки, когда-то бессовестно подбросившей годовалого малыша родне и безвозвратно укатившей неведомо куда.

− Пущай лучше по деревьям лазит, чем носится по селу на своем драндулете, как малохольный! − отозвался с того таки двора, но уже со стороны хлева дед Степан, а потом глубокомысленно добавил, − От его тарахтелки куры скоро нестись перестанут!

«Драндулет-тарахтелка» являла собой видавшую виды «Яву», вернее, почти «Яву», поскольку Виталик, откопав на какой-то свалке покоцанный скелет заводской модели, уже два с лишним года упрямо начинял его всем, что попадалось под руку, сотворив из мотоцикла нечто самобытное и буйное.

− Виталя мне Малкиза достает! − смело встала на защиту парня малолетняя хозяйка несчастного кота, − Не лугайте его.

Тетка, узрев наконец-то под орехом Женечку − внучку соседки Борисовны, которая гостила этим летом в деревне, театрально сплеснула руками:

− А где тебя, дите, носило? Чего ободранная-то такая?

− Я залезть хотела....

− Да пропади он, этот кот, пропадом! Чего было его из города сюда таскать? Здесь и своих полно!

− Таких нет. Он сибилский!

− Чего?

− Сибирский, теть Валь. Порода такая. Лохматая, − и подтверждая свои слова, Виталик, наконец-то спустившийся с дерева, ткнул тетке под нос спасенную от разрыва глотки животину.

− Тьфу, ты! Убери его, ирода, от меня, а то исцарапает, − махнула тетка рукой и пошла обратно во двор, поправляя на ходу косынку. Через мгновение оттуда раздалось ее озабоченное «цыпа-цыпа...», возвещавшее о том, что пришло время вечернего кормления всего их подсобного разноголосого хозяйства.

Парень улыбнулся, почесал кота за ухом и отдал усатого обормота Жене:

− Держи. В доме запри, чтобы больше не сбегал.

Перехватив под передние лапы совершенно обессиленное животное, девочка радостно выпалила:

− Пасибо! Ты холоший!

− Кушай, не заляпайся, малая. Ладно, пойду я, кролям накошу чего-нибудь. А ты не стой сама возле дороги − мало ли...

Так получилось, что Женя была последней, с кем говорил Виталик. Выполнив свою святую обязанность по кормлению кроликов, он впопыхах опрокинул в себя стакан молока, переоделся, тайком от тетки да наперекор начавшейся мелкой измороси выкатил свою экс-«Яву» из гаража и смотался по-быстрому со двора в направлении соседней деревни, где в старом ободранном клубе намечались традиционные субботние танцы.

И все бы ничего, и все бы как всегда: дружеские шутки-прибаутки да девичьи улыбки, а опосля − нравоучения тетки. Вот только к сельской дискотеке тем вечером парень так и не добрался...

Под утро Валентина Степановна оказалась в районной больнице с инфарктом...

А через два дня две деревни рыдали над закрытым гробом шестнадцатилетнего мальчишки...

Женечка же, по малолетству так ничего и не уразумевшая, еще долго заглядывала в соседский двор, надеясь найти там Виталю, но натыкалась при этом только на молчаливого, почерневшего лицом деда Степана.

***

Тот день в конце лета выдался неимоверно знойный. Когда солнце достигло своей высшей точки на небосклоне, даже домашняя скотина умолкла, очумев от духоты и назойливости мух. Вся немногочисленная детвора: как местная, так и приезжая, искала хоть какое спасение возле небольшой речушки, и Женя также не являлась исключением, хотя бабушка Вера от сего обстоятельства восторг не испытывала. Впрочем, речка находилась совсем рядом с домом, а дед Иван, фанатично рыбачивший с утра до вечера каждый божий день, клятвенно обещал следить за внучкой, как за зеницей ока.

Но обещания обещаниями, а каждый дурень знает: хороший улов и малые дети – понятия несовместимые. Посему, чем громче со временем шумела и резвилась ребятня, тем дальше по берегу, сетуя и пыхтя, удалялся дед Иван, таща следом за собой полный набор рыбацкого снаряжения. Он все больше и больше щурил свои старческие глаза, пытаясь разглядеть среди светлых детских головок темноволосые кудри Женечки, но бросить на произвол судьбы три спиннинга просто не мог: инстинкт охотника был сильнее здравого смысла.

Наконец, дедово упорство увенчалось успехом: сначала клюнула красноперка, потом − пара карасей. Вдохновленный рыболов уж было размечтался о целом ведре улова, как тут вдруг:

− Деда Вань, Женьки нет!!! − надрывно закричало несколько детских голосов...

***

Девочка так и не поняла, как пошла под воду. Плавала она очень плохо, но «поплавком» всплывать умела. И «звездочкой» держаться на поверхности водной глади тоже умела.... А тут ноги поскользнулись на глиняном склоне изменчивого речного дна, и она поехала, словно с горки... В головке мелькнуло: «Крикнуть бы...» Промелькнуло и застыло от страха. Женя запоздало сделала судорожный вздох, но в легкие вместо воздуха попала вода. В груди словно что-то сжалось, а потом взорвалось и разлетелось на куски...

− Дыши!

− А?

− Дыши, Женя! Ты еще сможешь...

Она непонимающе уставилась в белую пустоту:

− Виталя? А бабушка говолила, что ты уехал... далеко.

Соседский парень, странный и очень бледный, непонятным образом вынырнул из пустоты и опустился возле Жени на корточки. Горькая улыбка тронула его бесцветные губы:

− Да уж... уехал! Дальше некуда... Ты это, малая, давай, мотай отсюда.

− Куда?

− Почем мне знать?! Уходи, я сказал! − Виталик уже кричал, и в глазах его накрепко засело отчаянье.

Но Женя упрямо мотнула головкой и уцепилась маленькими пальчиками в его руку. Парень вздрогнул, словно от боли, и простонал:

− Зачем ты так, а? Ведь не знаешь, как здесь... Послушай, ты еще можешь жить! А я не могу... но так хочу!

Девочке стало очень-очень жаль сильного рослого красивого Виталика, который, оказывается, тоже умел бояться. Она порывисто обняла его за шею и тихо пролепетала:

− Пошли вместе.

Парень, застывший словно изваяние, открыл и закрыл было рот, моргнул, как-то сник, но через мгновение встрепенулся, крепко прижал ее к своей груди и тоже прошептал:

− Женька... Глупая маленькая Женечка... Ты ничего пока не понимаешь, а потому прости меня.

И тут белая пустота стала похожа на молоко. Теплое, сладкое, парное молоко... Но в нем тонуть было еще хуже, чем в баламутной речушке.

***

Женя приходила в себя с большим трудом. Было слишком больно и почему-то страшно обидно. Но ее так настойчиво трясли и тормошили, что пришлось все же приоткрыть глаза и надрывно закашлять, задыхаясь и одновременно исторгая из собственных легких речную воду. Глубокая тишина, повисшая над девочкой, в ту же мгновение разразилась радостным и облегченным криком всех: от мала до велика.

− Ты как, внученька?

Дед Иван был белее снега и все время, пока Женечку растирали сухим полотенцем чьи-то заботливые руки, держался за предательски ноющее сердце.

− Н-н-нормально, д-деда.

Во всеобщей сумятице никто так и не заметил, что растерянная малышка с посиневшими трясущимися губками вдруг ни с того, ни с сего начала внятно выговаривать букву «р»...

***

Дождь... Поворот... Грузовик навстречу... Мгновение полнейшей тишины и пустоты...

«Это конец...»

Резкая вонь паленой резины... Стон метала... Вспышка боли...

«Не надо!»

Ярость боли... Безумие боли... Бездна боли...

«Я не хочу умирать!!!»

Звон упавшего неба и... Женя, задыхаясь и ловя ртом воздух, открыла глаза.

Она была в своей комнате и в своей постели, но ее все равно трясло. Холодный пот покрывал маленькое худенькое тельце, а в груди, надрываясь, стучало перепуганное сердечко. Пытаясь успокоиться, она инстинктивно протянула руку к пуфику, где раньше любил спать ее Маркиз, но пальцы в который раз погладили пустоту.

Кот убежал еще летом в деревне, после того, как Женя едва не утонула. Увидев свою бледную обессиленную хозяйку на руках деда Ивана, зашедшего в дом, Маркиз отчего-то зашипел, ощетинился и сиганул на улицу через открытое окно...

***

− Я совершенно не понимаю, что случилось с вашим ребенком! Евгения раньше была такой спокойной и ласковой девочкой! В куклы играла, песенки там разные пела... А теперь что? С мальчишками дерется! Во время сонного часа постоянно вертится и шумит! Пререкается даже! Где это видано, скажите пожалуйста?

Лидия Михайловна − воспитатель-методист с двадцатилетним стажем возмущенно уставилась на Женину маму, словно это именно она регулярно нарушала режим дня и прописные порядки дошкольного воспитательного заведения под красочным названием «Капитошка». Наталья, растившая дочь в одиночку, готова была провалиться сквозь землю. Женщина сама пребывала в замешательстве: после лета, проведенного в деревне, ее малышка, действительно, порядком изменилась. Правда, иногда в ней можно было еще уловить то милое очарование, которое все родные так хорошо знали, но это, право, длилось недолго: от ангела до чертенка у Жени лежал лишь один шаг.

− Я вам настоятельно рекомендую вплотную заняться воспитанием девочки. Может, даже стоит показать ее специалисту, − не унималась воспитательница, абсолютно при этом позабыв о непосредственном наличии в группе истинной «виновницы торжества».

Женя стояла возле своего шкафчика, вцепившись в плюшевого медведя, и безотрывно смотрела в пол. Ее раздирали противоречивые чувства, главным из которых было смятение. Она не признала своей вины, не понимала, что от нее хочет эта злая тетка, не желала вообще ходить в этот детский садик, но также ужасно не хотела огорчать маму. К тому же она опять не выспалась из-за своих странных, жутких снов.

Когда со временем девочка окончательно замкнулась в себе и перестала активно общаться со сверстниками, все обреченно оставили ее в покое, списав все на какой-то там очередной возрастной кризис развития детской психики...