Глава 11
Ночь казалась особенно тёмной, будто звёзды спрятались от того, что должно было случиться. Нори стояла у окна, сжимая цепочку с кольцом. Камень больше не светился, но не было и сомнений, он знал, что она задумала. Может быть, даже звал её.
Тело ныло от усталости, но внутри всё горело. Записи, голоса, видения — всё слилось в один зов, отчётливый и глухой, как колокол где-то глубоко под кожей. Она надела куртку, пряча дневник в потайной карманс кольцо под рубашкой, у самого сердца. Выйдя за порог, она не обернулась.
Дорога к замку была укутана в туман, словно сама ночь пыталась спрятать её шаги. Но она не боялась. Даже наоборот, каждая минута пути приближала её к тому, кого она хотела видеть больше всего. Ворота не скрипели, словно и они помнили её. Зал с картиной встретил её тишиной и полумраком. Всё было на своих местах — будто здесь ничего не менялось уже сотни лет. Нори подошла ближе. Встала перед портретом, к которому столько раз возвращалась во снах, мыслях, чувствах.
— Хан, — прошептала она. — Я знаю, что ты здесь. Мне нужно поговорить.
Её голос разнёсся по залу, будто пробудил что-то под каменными плитами. Свет луны скользнул по полу, осветив багровые отблески на стекле картины. И как тогда, в самую первую ночь, воздух дрогнул. Из тени колонн, медленно, неторопливо, как будто всё ещё был частью другой реальности, вышел он. Холодный, тихий, внимательный.
— Ты слышала зов, — сказал он, не спрашивая, а утверждая.
Нори кивнула. Она шагнула ближе, не отводя взгляда от его глаз. — Я видела её. Солмару. Видела... себя. И я знаю, что кольцо связано с этим. Я не могла просто остаться дома.
Хан чуть склонил голову. Его лицо было задумчивым, почти тревожным. — Ты начинаешь помнить, — произнёс он. — А с памятью всегда приходит не только сила, но и боль.
Она медленно протянула руку к нему. — Помоги мне понять.
Он взял её ладонь крепко, будто удерживая не просто руку, а нить между мирами. Где-то в углу вспыхнула свеча, едва слышно щёлкнуло дерево старинной мебели, и на мгновение показалось, что сам воздух стал гуще.
— Истину не поймёшь с первого взгляда, — тихо сказал Хан, не отводя от неё взгляда. — Она не открывается сразу, не кричит, нна шепчет и ждёт, чтобы её услышали.
Нори чувствовала, как кольцо на цепочке у неё на груди стало теплеть, словно отзываясь на его слова.
— Всё это... дневник, кольцо, сны... — её голос дрожал. — Это ведь всё не просто совпадение, правда?
Он покачал головой. — Ничего случайного не осталось, Нори. С того момента, как ты вошла в этот замок, как коснулась картины... — он улыбнулся едва заметно. — Всё стало на свои места. Просто ты пока не видишь всей картины. Ты внутри неё.
Она кивнула, сжав его пальцы чуть крепче. — Я чувствую, будто вспоминаю то, чего не жила. Как будто внутри меня есть кто-то ещё. Или... я это она?
Хан опустил взгляд на их руки. — Ты не просто отражение Солмары. Ты не её тень. Но её кровь, её клятвы, её память. они живут в тебе. Перерождение это не копия. Это возможность завершить то, что было разрушено.
Нори выдохнула, не зная, что сказать. Слова были слишком узкими для чувств, что поднимались в ней волной, тревожной, но светлой. И тут кольцо на цепочке слегка дрогнуло, и в его камне мелькнул слабый свет, словно сердце камня отбилось в ответ.
— Прошлое не забывает. Потому что ты единственная, кто может разорвать этот круг. Не потому что должна, — он смотрел на неё мягко. — А потому что ты уже начала это делать.
Она подняла голову, в глазах была смесь огня и льда. — Ты знал, что я найду этот дневник? — Говорила она, доставая дневник ведьмы из потайного кармана.
— Да, — он не стал отрицать. — Я не вмешивался. Лишь охранял. Потому что то, что в нём, должно было быть найдено только тобой. Никем другим.
Между ними снова повисла тишина. И в этой тишине зашуршали страницы дневника Солмары — будто сам воздух их листал. Они раскрылись на фрагменте, написанном потускневшими чернилами:
«Она вернётся. Не с огнём, с пеплом. Не с проклятием, с выбором. И когда придёт её время, сама земля отзовётся.»
Нори провела пальцами по строчкам, почти не дыша. Кольцо у груди стало горячим, и она положила ладонь поверх.
— Я не боюсь, — сказала она тихо. — Только не хочу идти одна.
Хан медленно коснулся её щеки. Его прикосновение было лёгким, как ветер сквозь шёлк.
— Ты не одна, Нори. Никогда больше.
Как только Хан прошептал эти слова, в зале стало ощутимо теплее, как будто стены на мгновение перестали быть каменными, а воздух приобрёл плотность дыхания. Нори не отводила взгляда от его глаз, но краем внимания уловила странное движение, почти незаметное, но живое.
В дальнем углу комнаты, на древнем кованом подсвечнике, вдруг вспыхнул огонь. Без искры, без спичек. Просто свеча загорелась. Огонь был тихим, мягким, но слишком уверенным, чтобы его можно было счесть случайностью. Он дрожал, как сердце, но не гас, будто знал, что его ждали.
Нори не дышала. Тишина, наступившая после вспышки света, казалась плотной, почти вязкой, как сон, в котором нельзя пошевелиться. Она чувствовала, как в груди нарастает пульс, будто сердце отзывалось не только на пламя, но и на него. На Хана, стоящего перед ней, как нечто невозможное, живое, настоящее.
Он сделал шаг ближе. Ни слова, ни вздоха — просто шаг, от которого воздух стал ещё теснее.
— Это ты... — прошептала она, еле слышно.
Хан смотрел на неё с той самой тоской, что была в каждом письме, в каждом взгляде, в каждом прикосновении, которого он себе не позволял.
— Я боялся, что, когда ты вспомнишь... — он чуть наклонился, и голос стал тише, — ты отвернёшься.
— А я всё равно выбрала бы тебя, — ответила она, не подумав.
Он не улыбнулся, просто медленно поднял руку и вновь коснулся её щеки. Его пальцы были холодными, но от этого внутри неё вспыхнуло тепло.
— Значит, всё повторяется, — сказал он. — Только на этот раз... по-другому.
И прежде чем она успела что-либо ответить, он склонился ниже. Их губы встретились в той тишине, где горела одна-единственная свеча. Поцелуй был сначала осторожным, почти призрачным, как прикосновение памяти. Но в этой лёгкости таилась бездна чувств, терпения, сотен лет молчания и ожидания.
Когда Нори прикрыла глаза, всё вокруг будто перестало существовать: не было каменных стен, не было проклятия, не было прошлого — только их дыхание, пульс и вечность между губами.
Тишина, что повисла между ними после поцелуя, была не пустой, она была наполнена теплом, мыслом, ощущением, будто внутри неё наконец встал на место последний кусочек мозаики.
Нори ещё какое-то время смотрела в глаза Хану. Они больше не казались такими пугающими. Нет, в них всё ещё было что-то древнее, чуждое обычному миру, но и удивительно человеческое. Грусть, любовь, нежность и страх. Особенно страх не за себя, а за неё.
— Этого больше нельзя прятать, — сказала она. — Я не могу сделать вид, что ничего не узнала. Не могу жить дальше, будто это просто легенда. Всё это... люди должны знать правду!
Хан молчал, следя за её движениями. Он смотрел, как она берёт дневник, кладет его обратно в потайной карман. В его глазах была тень тревоги. — Если ты решишь рассказать, — произнёс он тихо, — тебе не поверят ... или испугаются, или попытаются уничтожить, как тогда.
— Но теперь я не одна, — ответила она, и в голосе прозвучал вызов. — У меня есть ты, а это больше, чем у них когда-либо было.
Он подошёл ближе, обнял её за плечи, его губы коснулись её виска. — Только пообещай, что будешь осторожна.
— Обещаю. Но я начну с Тэхёна. Он должен знать. Он – часть этого, даже если пока не осознаёт. —Она сделала шаг к двери. Хан задержал её ладонь на мгновение, посмотрел в глаза. Долго, будто запоминал.
— Тогда пусть легенда перестанет быть тенью, и станет светом.