Глава 22
Девятый месяц стал для Роджера непосильной ношей. Его тело, измученное беременностью, отягощённой адской энергией, едва повиновалось. Он больше не мог скрывать правду от посторонних глаз, и единственной, кому он мог довериться, оказалась Кэ. Тайно, умоляя её о молчании, он просил её о помощи — скрывать его состояние с помощью иллюзий, когда рядом был Оай.Кэ, видя его страдания, рвалась рассказать брату. Но мольбы Роджера были полны такого отчаяния, что она сжалилась, пообещав хранить тайну. Однако в её глазах читалась тревога — она чувствовала, чем это может кончиться.
Однажды, когда Роджер, пытаясь облегчить ноющую боль в спине, брёл по краю леса у портала, воздух вдруг содрогнулся от взрыва магии. Где-то в глубине чащи полыхнуло багровым светом — знаком чужеродной, агрессивной силы.Сердце Роджера упало. Он знал, что там Оай.Не думая о последствиях, забыв о боли, он побежал на звук боя.
Картина, открывшаяся ему, была ужасна. Оай, весь в крови, с окровавленным клинком в руке, отчаянно сражался с Сайрусом — магом, чья сила затмевала всё, что Роджер видел раньше. Каждое движение Сайруса было наполнено мощью, грозившей раздавить стража. Оай отбивался, но было ясно — он проигрывает.
Р-Нет! — крикнул Роджер, и его голос сорвался.
О- Роджер УХОДИ!
В тот же миг острая, разрывающая боль пронзила его низ живота. Он рухнул на колени, ощущая, как по ногам течёт тёплая жидкость. Мир поплыл перед глазами.Кэ, почувствовав всплеск чужой магии и знакомую энергию брата, мгновенно материализовалась на опушке. Её взгляд метнулся к схватке, а затем — к Роджеру. Увидев его бледное, искажённое болью лицо и лужу у его ног, она поняла всё.
К-Роджер рожает! — закричала она, пытаясь перекричать грохот сражения.И Оай услышал. Его взгляд на мгновение отвлекился на Роджера, и в его глазах читался ужас. Это мгновение стало роковым — клинок Сайруса вонзился ему в плечо, заставив глухо вскрикнуть.Но вид любимого, страдающего и беспомощного от скрываемой беременности, дал Оаю новую, яростную силу. С рыком, полным ярости и отчаяния, он обрушил на Сайруса шквал такой мощи, что тот отступил. Тёмная энергия вырвалась из Оая, сметая всё на своём пути, и Сайрус, с проклятием, отступил в портал, исчезнув в вихре теней.Оай, истекая кровью, обернулся... но на опушке уже никого не было.
Кэ, не теряя ни секунды, схватила потерявшего сознание Роджера и телепортировалась в родильное отделение больницы, где у неё были знакомы. Тишину леса сменили гулкие, пустые коридоры, пахнущие хлоркой.
Она осталась одна с ним до конца, с его болью и их общей тайной, понимая, что теперь всё зависит только от вречей. А где-то далеко, в лесу, истекающий кровью Оай в отчаянии звал имя того, кто стал для него всём миром и выносил его...Его Ребёнка в тайне...
/
Сознание вернулось к Роджеру не резко, а медленно, как сквозь толщу воды. Первым, что он ощутил, был белый, стерильный свет, бьющий в глаза, и тихий, навязчивый писк приборов. Пахло антисептиком и лекарствами.Память вернулась внезапно и болезненно: лес, бой, Сайрус, боль... Живот!Роджер резко вскочил, ладони инстинктивно впились в него — но встретили лишь плоский, пустой живот под тонкой больничной тканью.
Паника, острая и слепая, сжала его горло. Он чуть не закричал, бешено озираясь по сторонам. Незнакомая белая палата, капельница, тишина...
И тогда его взгляд упал на фигуру у стены.
И его сердце замерло.Оай. Он стоял боком к кровати,у небольшой прозрачной кроватки, и на его руках, прижатый к груди, лежал крошечный сверток.Малыш, совсем крохотный, ворочался и тихо копошился. Из-под края пеленки виднелась ножка а за ножкой и причудливые большие яички характерные всём деткам.Но не это заставило Роджера забыть, как дышать.Это было выражение на лице Оая. Его единственный глаз был прикован к личику младенца которое было копией его но в то же время тёмные густые волосики Роджера и рожки Оая, с самого появления на свет, и в нем читалась такая всепоглощающая, безмерная нежность и любовь, что Роджеру стало казаться, будто он видит что-то священное. Его черты, обычно такие резкие и строгие, сейчас смягчились, стали почти неузнаваемыми. Он что-то беззвучно шептал ребенку, и его большая, сильная рука с невероятной осторожностью поддерживала хрупкую головку.
Малыш, словно чувствуя это пристальное, полное обожания внимание, затих и уставился на Оая своими мутно-оранжевыми младенческими глазами.Роджер не мог пошевелиться, не мог издать ни звука. Он просто смотрел, чувствуя, как паника отступает, сменяясь волной такого всепоглощающего облегчения и тепла, что у него навернулись слезы.Оай, почувствовав на себе его взгляд, медленно поднял глаза и обернулся. Их взгляды встретились через тихую палату. Никакого гнева, никаких упреков в обмане. Взгляд Оая был бездонным, полным понимания, тихой грусти и той же бесконечной любви, которую он только что дарил их сыну.Он молча, не выпуская ребенка из рук, сделал несколько шагов к кровати.
Р-Ты... — голос Роджера сорвался на шепот. — Ты... как?
О-Кэ всё рассказала,
тихо сказал Оай. Его голос был низким и спокойным.
О-Всё. И про книгу, и про твой страх.
Он сел на край кровати, всё так же бережно прижимая к себе сына.
О-Ты мог потерять его. И себя. Из-за глупого пророчества, — в его голосе не было упрека, лишь боль за него.
Р-Я боялся потерять тебя, — выдохнул Роджер, и предательская слеза скатилась по его щеке.Оай протянул ему ребенка.
О-Тогда Встречай своего сына. Нашего сына.
Роджер с трепетом принял крошечное тельце, прижал к груди, чувствуя его тепло и легкое дыхание. Малыш сморщился и тихо кряхнул поджав губки.Оай положил свою прохладную ладонь на руку Роджера, обнимающую ребенка, и наклонился, чтобы их лбы соприкоснулись.
О-Никогда не скрывай от меня такое. Мы всё решим. Всегда. Потому что мы — это мы. И теперь он — с нами....
И в тихой больничной палате, под умеренный писк аппаратуры, началась их новая жизнь — жизнь, в которой было место не только для них двоих, но и для этого маленького, хрупкого чуда...