35 дней до моего самоубийства

• ——————— ✿ ——————— •

Фонарные столбы с лопнувшими плафонами на этой окраине города пусты и безлики, ни один из них не горит, и лишь безмолвной тенью нависает над землёй. В этом городе люди не улыбаются. В окнах пустых домов отныне нельзя было встретить свет.

Дальний свет сумерек пробивается сквозь утренний дождь, но это не особо помогает видимости. Я растираю проступившие слёзы и вглядываюсь в темноту. Приятный холодок поглаживал волосы за спиной, направляя по своим потокам.

«Добро пожаловать на Токийский залив!» – проносится дряхлая и потёртая табличка по правой стороне.

— Да чтоб ты провалился, — шиплю сквозь зубы и иду дальше по неровной тропе.

Раскрошившийся бетон, испещрённый обломками застывшей жизни. Машины с разбитыми стёклами и спущенными колёсами. Поваленные сухие деревья. Чёрная в ночи трава, пропитавшаяся не то бензином, не то кровью. А может, и тем и другим.

Я пришла на Токийский залив – бухту на тихоокеанском побережье. С одного берега на другой можно попасть через Tōkyō-wan-Aqua-Line, уникальную комбинацию из моста и тоннеля.

Анонимная отправительница, оставившая мне записку, непринуждённой походкой шла куда-то вперёд, я молча шагала за ней следом.

«Оглянись, она здесь».

Она – тайны и магия, она – тьма и смерть. Охотница на людей или сострадающая мать, вестница бед или спасительница угнетённых?

Передо мной была не кто иная, как незнакомка, которая перечеркнула мою счастливую жизнь. Её фотографию я нашла в загородном доме Майки, где хотела приобрести покой от постоянных сравнений с неизвестной мне женщиной.

— Что ты делаешь в этом богом забытом месте? — спросила я, но, уже догадавшись, что она ответит, (потому что на краю острова, где нет въезда и признаков присутствия людей, больше делать нечего), задала другой вопрос: — Почему меня принимают за тебя? Кто ты такая?

— Спроси себя об этом.

Облекая слова, мысль изрядно становится весомой, но теряется в изяществе. Улыбнувшись, она спокойно отдаляется от меня. Я проводила её долгим взглядом, бросив правильный ответ сквозь зубы в виде одной буквы.

Незнакомка кивнула, наш беззвучный обмен мнениями подтвердил её догадки – мы знаем, но не говорим, предпочитая держать всё в секрете. Я достаточно долго не могла понять, чем именно она мне так не нравится, пока не осознала, что мы похожи. Эта мысль была такой безрассудной и глупой, что я пребывала в шоке, когда дошла до неё, а затем попыталась выбросить образ зеленоглазой особы из головы.

Смеялась с этой теории, иронично закатывала глаза, мол, как могла такое предположить? Затем, незаметно для самой себя, начала находить подтверждения. И как же я была ошеломлена, добавляя пункт за пунктом.

— Чувство величия когда-нибудь доставляло тебе удовольствие? — она специально подстроила встречу, ожидая, что встретит меня именно так.

— Нет, но иногда мне кажется, что мы все – герои какого-то спектакля сумасшедшего иллюзиониста, — разрушила тишину я, ища любую возможность завести нормальный диалог без примеси философических факторов.

Признание легко слетает с языка, и я больше не боюсь. Паника не сдавливает горло. Неуверенность осыпается осколками прошлой жизни прямо под ноги. И она без сожаления топчет их под взглядом смерти. Ставит точку. Закрывает книгу, чтобы начать новую. Счастливую. Обливает мосты бензином. Кидает спичку, чтобы сжечь всё к чертям, не оставив ни единого упоминания о канувшей печали.

Явное отсутствие страха раздражали меня в ней всё это время. Её восторг шёл вразрез с мыслями: «Тебе ли не знать, меньше знаешь – крепче спишь. Зря ты переступила черту».

Являясь скитающейся незнакомкой, все её эмоции чётко просчитаны, каждое действие всецело отражает стремление к независимости. Будучи расчётливой и хладнокровной, её мастерство ни с кем несравнимо. На этот путь совершенствования наставила меня она сама. Пожалуй, я уверена, она никогда никого не любила, кроме себя. В ней пропасть властолюбия, какая-то злая и гордая сила. Сухая личность с эгоистическим умом усыпила покладистость и добродушие, на их смену в этих местах образовалась дыра. И её голос под стать, всегда властен. Но я никогда не стану проявлять излишнюю дружелюбность и общительность. Эта порода требует изысканного подхода. Она словно непобедимая крепость, которая не каждому рыцарю под силу.

Наши встретившиеся глаза были наполнены каким-то глубоким пониманием и смыслом. Мы тосковали по прошлому и по тому, как было раньше, но мы обе так же помнили, почему на самом деле наши пути разошлись.

У нашего несостоявшегося знакомства была причина – на подсознательном уровне было предзнаменование, что наша история должна закончиться убийством другого, вопрос оставался в том, кто осмелится нанести удар первым. Мы стояли друг у друга на пути, и пусть не озвучивали вслух свои цели – догадывались, что собеседник имел прямое к ним отношение, и чтобы достичь поставленных задач нужно всего лишь уничтожить преграду. Безупречный кандидат на роль лидера, чьё будущее кроется в постоянстве.

— Скажи мне, Юна... С моей внешностью, столь похожей на твою... Напоминаю ли я тебе время от времени любимую сестру? — именно поэтому решила она раскрыть все карты, целясь в Джокера.

Определённые выводы были сделаны, переключатель сместился, в голове на автомате раздался щелчок. Я отстранилась, и вывод напросился сам на себя: «Почувствовала, значит».

— Я твоя точная копия, нужная лишь для претворения твоих целей. Ты олицетворяла моё прошлое, но теперь ты – это я.

— У тебя что, аллергия на внятные ответы? — она рассмеялась, прикрывая рот рукой.

Я вернула свой растерянный, ужаснувшийся взгляд на беззаботную женщину. Как же с моей стороны было опрометчиво сюда идти. Я откинула голову назад и прикрыла глаза. Меня так легко провели.

— Ты знала про Эву... — шёпотом произнесла я. Зеленоглазая, хитро ухмыльнувшись, лишь кивнула. Мои глаза были всё ещё закрыты, а лицо выражало неохотное смирение.

Мы с Эви давно не общались и не виделись. В последнее время она не читает сообщения и не отвечает на звонки, избегает вербальных, так и невербальных контактов. Раньше она сама инициировала общение, просила не задерживаться допоздна и напоминала об ужине. Мне очень страшно, что с ней что-то могло случиться.

Секунда прошла, и на место полного взаимопонимания пришла былая борьба за жизнь. Люди, чьи цели пересечены и привязаны к точке, не могут быть на одной стороне. И уже через две секунды мы окончательно убиваем скорбь по тому, что уже не вернуть. Взгляд обеих леденеет снова. Вокруг поле боя, где каждая из нас за победу готова отдать жизнь.

— Что за драму ты тогда решила разыграть? — спросила она, перестав пристально на меня смотреть.

— Не хотела умирать раньше времени, — как ни в чём не бывало ответила я, пока она продолжала идти прямо лёгкой, размеренной походкой. Я недоверчиво сощурилась.

— Тебя кто-то хотел убить? — пару секунд она шла молча с нестирающейся с её лица ухмылкой. Ветер раздувал её волосы за спину, профиль лица был как никогда красив – само олицетворение непринуждённости, как будто сам факт того, что мы встретились лицом к лицу, вовсе не смущал её.

Она загадочно обернулась на меня, колко пронзая взглядом. Эта непринуждённость, смешавшись с тяжёлым взором, развеяли всякие сомнения – Сусан мне не доверяла.

Но это не главное, гораздо больше меня смутило то, что небрежно брошенный на меня взгляд был обвинением. Её зелёный цвет радужки играл под воздействием заходящей луны. Задержав на мне какое-то время свой взор, она всё же отвернулась, вслух я так и не решалась ответить на её вопрос, но глазами чётко дала понять, что подразумевала. Я незаметно даже для самой себя отступила, увеличивая дистанцию между нами благодаря замедленному шагу.

Черты лица сменились на более острые и отстранённые, я приглянулась к её силуэту, открытой спине и затылку, молча продолжая идти за ней следом. Её красноречивый взгляд сказал мне даже больше, чем я того хотела.

«Тебя кто-то хотел убить?» — и тут меня осенило.

— Да. Ты.

— Тут либо ты нас, либо мы тебя, — тихо усмехается Сусан, не скрывая удовлетворения.

— И когда же мне ждать ножа в спину? — бросаю на неё злобный взгляд. Такой же, как у неё.

— Когда его наточат.

— Как именно я должна умереть?

— Уже скоро... Легче сказать, кто останется в живых.

— Если бы ты не появилась, всё было бы хорошо! — не выдерживаю этой бессмысленной беседы и внезапно прикрикиваю: — Зачем он тебе?! Зачем ты рушишь наши отношения?

— Я пришла не за ним. Мне нужно его влияние.

— Тогда что было в его доме несколько недель назад? — не отводя пристальный взгляд от ровной спины, спросила я в порыве душещипательного отчаяния, на что она прикрыла глаза и, расплывшись в улыбке, ответила:

— Фальшь.

Её чёрные волосы, в точности как мои, рассыпались густым каскадом ниже поясницы и неряшливо завились на кончиках от влажности воздуха, безупречно сочетаясь с изумрудными глазами; весь её образ был необычным, загадочным и таинственным, словно скрывая под идеальными чертами лица что-то кошмарное, ужасающее, то, что вызывало страх. Я не сомневалась в том, что Фарси хранила скелеты в шкафу, но что-то во мне взбило тревогу. Я – необычный случай. Я – и есть её скелет.

— Ты не достойна его, — громко заявляет она, — Ты ведь грязная. Как ему не противно находиться рядом с тобой? И как тебе было не противно падать в объятия преступника?

Я открываю рот, но горло перекрывает давящий ком из слёз. Она права. И действительно говорит правду. Я зажмуриваю глаза. Слёзы просачиваются между ресниц и скатываются по щекам. Я грязная. Противная. После обнародования этих мерзких фотографий мне никогда не отмыться. Но сердце изнутри рвёт на кусочки, и я чувствую, что быстрее сойду с ума от перенасыщения воспоминаний, нежели смогу что-то исправить.

— Как он не брезгует? Сано-младший ведь очень брезгливый, знаешь? А тебя лапал другой мужчина. А я ведь говорила ему. Предупреждала.

Она была права, я ослабла и потеряла бдительность. Всё, что происходит сейчас – моя ошибка.

— Но это не заставит его полюбить кого-либо ещё. Сколько бы девушек к нему не посылай на пару дней – он во всех куклах будет искать моё отражение, — проговариваю сквозь слёзы.

Она начинает громко смеяться. Истерически. Запрокидывая голову, её ступня соскальзывает с обрыва и тут же становится в прежнее положение, сбрасывая вниз сквозь пелену дождя несколько раскрошившихся камней и булыжников прямиком в пасть голодного океана.

— Я не виновата, что Майки не смог полюбить тебя, Юна. Мне жаль. Знаю, что тебе неприятно это всё осознавать. Но так было нужно. Из тебя получилась та, кто сейчас есть, только благодаря нам. А теперь мы можем править миром, — добавляет она, — Он светлой стороной, а я тёмной. И так мы будем везде. Компромат на главного конкурента у нас в руках. И я уже всё сделала. Вы сами уничтожите друг друга. А Майки станет во главе компании. Мировой компании!

Она улыбается так ярко, как безумная, как ненормальная. От высоко приподнятых бровей на её лбу растягиваются мелкие морщины. На что она рассчитывает? Что я признаю, что была пешкой в руках двух опытных игроков, и смирюсь с этим?

— Ты мешала нашему плану. Безродная глупая девица, делающая Сано слишком мягким, потому что он любит тебя, как преданный Хатико! — пытается подступить ближе и попасть в самое больное.

Её слова привели меня в гнев, смешавшись с противной колкой обидой.

— Ты сумасшедшая! А из-за тебя моя безопасность под угрозой, я потерялась в собственной реальности! — выпалила я на одном дыхании. Она перевела на меня удивлённый взгляд, словно только что заметила моё недовольство.

— Безопасность? — она громко засмеялась, и когда смех убавлялся, исчезала и вся её человечность. Глаза обрели опасный блеск, который можно было увидеть только у прирождённых убийц, — Безопасность… Пора это исправлять.

Для моей нормальной жизни всё кончено.

Она не намеревалась запугивать меня, в моём голосе слышалось полное нежелание вообще быть сейчас в этой ситуации, в которой она объясняет своему союзнику, почему именно он должен умереть, но у неё не оставалось иного выбора, а я всё равно ощутила укол страха.

Её лицо было строго и непримиримо, я уже хотела назвать себя слепой за то, что видела в её призрачных чертах какую-то скорбь. Всё предательски подтверждало, что теперь мы поменялись местами. И в этот раз одной из нас придётся убить другую.

Проклятая игра с тем концом, которого я боялась больше всего, где ценой оказалась моя жизнь. Её слова были сказаны с такой серьёзностью, что я поёжилась. Внутри похолодело. Лучше этого момента, чем сейчас, чтобы объяснить всю опасность дела, не было, мы это понимали, но слова всё равно ударили под дых.

Повисла минута тишины, и, когда она поняла, что я ничего не намереваюсь ей говорить, развернулась лицом к туманному горизонту. Ничто больше не волнует нарушительницу: ни исход её войны, ни собственная смерть, только обещание, которое дала себе, саднит болью.

— Что делает человека убийцей, Юна? — она продемонстрировала в своей колоде уже явно больше тридцати шести, но я это игнорирую, позволяя фокуснику и дальше гнуть свою линию.

— Замолчи, — я вжимаюсь в плечи и вцепляюсь ногтями в ткань юбки, а по колготкам расползаются стрелки, — Во мне не осталось ни капли надежды и сил, всё это пустая трата времени и дорога в никуда.

— Ты убийца, Юна, — повторяет она, игнорируя мои пессимистичные размышления, — Ты это знала? — резко разворачивается ко мне лицом и направляется спиной к океану задним шагом, — Убийца! Ты убийца! Ты убийца! Ты!

Я бросаюсь к ней, но Сусан вцепляется в мои локти и шепчет, прежде чем подальше отбросить от себя обратно:

— И я убийца, — шепчет она.

— Прекрати! О чём ты говоришь?

Холодный ветер завывает и свистит в ушах. Волны Токийского залива неспокойные, как и я. Небо затянуто блёклыми тучами, и меня совсем не видно под мигающим светом фонаря. Мой голос почти не слышен, его уносит ветер, и где-то там, на волнах, превращает в морскую пену.

— Беги отсюда. Иначе он убьёт и тебя тоже, — она улыбается, прикрывая глаза, делая ещё несколько шагов назад.

Не уверена, как долго бы ещё продолжались наши робкие шаги пойти друг другу навстречу и одновременно с этим попытки взаимного уничтожения. Наша история должна закончиться убийством другого, вопрос оставался в том, кто осмелится нанести удар первым. Трудно в это поверить, но ни одна из нас этого так и не сделала. Несмотря на это, коварная и хитрая особа определённо играла в опасные игры с кем-то могущественным, и мне даже показалось, что смерть никогда не сможет её догнать. В конце концов, у меня же получалось, а, догадываясь о хитрости и подлости повисшей на краю обрыва мстительницы, которая словно состояла из двойного дна, для неё уйти от своей погибели не стало бы чем-то проблематичным, но я ошибалась. Смерть пришла к ней, когда одно людское поколение не успело смениться на другое.

— Прощай, Юна... Прощай, дочь моя... — ещё шаг назад.

— Стой! Ты же упадёшь! — прихожу в чувства и бегу к краю обрыва, спотыкаясь об камни.

— Прощай, моё второе «Я».

— Мама, нет!!! — грохот булыжников разрывается моим криком прежде, чем она пробивает изгородь и падает в Токийский залив.

Я прикрываю лицо руками. Волны Тихого океана обхватывают брызгами чёрную вуаль шёлка её длинного платья. Пожирают его. Затягивают вглубь своих тёмных ледяных вод. Я кричу. Плачу. Падаю на колени. Ползу к краю обрыва. Бегу к сломанному ограждению. Вижу её всплывшую руку из морской пены и бурое пятно, которое красной дымкой растекалось по волнам. Впиваюсь ладонями в металлические перила, повисаю на них и снова кричу. Туда, волнам. Они унесут мой крик. Потопят его. А что, если и меня?

— Кто я такая?! Кто я?! — взвываю под рёв Тихого океана в воды десятилетней стужи.

В ответ волны с грохотом разбиваются об пирс. Холодные брызги долетают до моего лица. Смешиваются со слезами. Волосы раздувает ледяной ветер. Они путаются и хлещут по щекам, а у меня не остаётся сил их убрать. Мои зрачки сузились и задёргались. Тело ринулось вниз на землю, пальцы рук скрутила судорога. Я всё так же безотрывно смотрела на поверхность воды, на которой ещё плавали пузырьки пены, пятясь куда-то назад и осознавая, что меня провели.

Даже себе я не могла объяснить это сокрушительное поражение. Но случилось то, что я никак не предвидела. Очертания её тела резко размывались неистовым водным потоком. Страх хлынул волной, вливаясь в горло вместе с ледяным воздухом. Скверный запах железа начал бить в ноздри. В тишине вдруг взорвались звуки грома, нарастающие и яростные.

Смерч, по-другому не назвать, налетел на край острова, как разъярённый зверь. Мрачная картина вырисовывалась в голове, создавая устрашающие эпизоды.

Неосознанно шевелю пальцами, поворачивая голову. Ноги застыли на месте. В голове сейчас нервно курит дама в чёрном, принося страшную усталость и пустоту. Из меня словно высасывали жизнь, а по описанию так, как будто дух покидал тело. А всему причиной был ветер. Он выветривал мою душу.

Опустошенная я до самых глубин сознания, не в силах собрать остатки своего разума и самозащиты, борюсь с желанием отключиться прямо здесь и сейчас. Постигло очередное заблуждение о том, всё ли у меня в порядке. Я бежала, пока почти не добралась до финиша, но только ближе к цели спросила себя, а стоит ли вообще туда бежать?

Что меня ждет у финиша, кроме смерти?

Это не лирическое отступление, не мои бредовые мысли после наводящей ужас смерти моего второго «Я». Просто именно так ощущали себя те, кому не предначертано прожить ещё хотя бы минуту. Рассудок с самого начала был не в полном порядке, а сейчас стал мутнеть ещё сильнее. Но чем сильнее сгущался влажный утренний туман, тем быстрее растворялся её образ в моих глазах.

— Что ты делаешь на краю обрыва? — ко мне приближался Манджиро. Он предугадал исход и был готов найти меня здесь. Видимо, нашёл записку.

— Флиртую со смертью, — я развернулась боком, глотая воздух.

Он присаживается рядом и хмуро смотрит на тёмную воду. Приобнимает моё дрожащее тело и укладывает голову себе на грудь. Сильный ветер встряхивал мокрые волосы, а он бережно поглаживал сбитые костяшки прохладными пальцами. Даже если бы он участвовал в сражении, то ничего не изменилось.

Со звуком клавиш расстроенного фортепиано начинается мрачная исповедь. Мир тает под тьмой судьбы. Томительное ожидание милости Карателя, разгоняющих туман мраморными крыльями, вынудило Кару заточить ножи.

Сколько шагов до одержимости?

***

Шли часы, дни, её тело не могли найти даже на другом берегу. Дело закрыли.

«Женщина отправилась на упокой», – оповестил судмедэксперт. Так просто, легко и беззаботно, словно это не несло никакого бремени. Мой взгляд растерянно стекленел.

Утонуть – дело простое. Но она по-прежнему хочет заморозить прибой.

Удар тела о скалу, брызги спящего залива, слипшиеся чёрные волосы, белые руки, будто сотканные из мрамора, и такие же зелёные глаза, как будто я смотрела в зеркало, навсегда останутся в моей памяти сущим кошмаром. А все россказни о её могуществе оказались битым стеклом.

Я едва ли могу сказать о ней хоть что-то даже сейчас. Это был взаимовыгодный союз на добровольной основе? Да, ведь он был уникальным и единственным в своём роде, так как каждая из нас имела право оборвать связь в любой момент, а другая этому бы никак не помешала. Некая субординация в итоге вовсе испарилась в морской волне.

Так как я до нынешней поры не знала её настоящего имени, она же из моих уст не слышала ни капли правды. Узнавать о Сусан Фарси́, как назло, ничего не удавалось – всю информацию о себе она хорошо скрывала под несуществующим именем. Помимо всего прочего, женщина с лёгкостью могла пропасть, а затем, как ни в чём не бывало, вернуться. Такой своенравный и свободолюбивый характер был как раз по ней. Какие цели она преследовала, что требовала взамен? Какие тайны хранила? Без возможности узнать больше, всё, чем я могла себя обезопасить, – это просто не подпускать её слишком близко. Жаль только, что я поняла это слишком поздно.

Она подкралась ко мне достаточно близко, и я даже совру, если скажу, что у меня не было порывов что-либо ей о себе рассказать. Мы мало друг о друге знали, я ловила её подозрительный взгляд, который становился свидетелем слишком многого, а она иногда встречалась с моим, таким же.

Негласно, она тысячу раз пыталась меня убить, но ещё столько же раз сдавалась. Пока я спала, она хотела уничтожить угрозу, которую я приносила, подступив слишком близко. Её рука с ножом, занесённая над чёрной макушкой, еле заметно подрагивала.

Мои нервы рвались, как тонкие нити под натяжением, не выдержав ночной кошмар, я резко поднималась на кровати, из груди вырывалось судорожное дыхание. Меня словно насильно вышвырнуло из сна. Скованность с тела спала, я бегала глазами по пустой комнате, по открытому окну, которое впускало ночную прохладу, и никакого присутствия, естественно, не было. Просто сон, я перенапряглась, перенервничала. Как только я закончила оглядывать комнату, невольно коснулась шеи, и вот тогда прежний страх показался сущей мелочью.

— Что это? Кровь? — мой голос прорезался сам, пока тело немело от ужаса. На кончиках пальцев виднелись багровые пятна. Лезвие из сна? Как бы не так, сомнения в том, что всё это было нереальностью, пропали.

У меня отсутствовали доказательства, но я знала, кто пришёл ко мне среди ночи, одно оставалось непонятным: «Почему она не довела дело до конца?». С другой стороны, а почему я этого не сделала?

«Женщина отправилась на упокой», – как мантру повторяла я.

Небеса услышали мои молитвы и снизошли до того, чтобы самостоятельно убрать коварную женщину с моего пути. Я ликовала, улыбка не сползала с лица, но когда каждый раз проходя мимо зеркала, она казалась мне странной, жуткой, кривой и неестественной, словно мне приходилось её держать. Я легко присела на край кровати, вздохнула и прикрыла глаза.

Мне вдруг стало так смешно, хорошая весть никак не выходила из моей головы, и, не сдержавшись, я громко рассмеялась, накрывая одной рукой лицо. Из моих глаз градом хлынули слёзы. Смех прорезался сквозь них, но поток никак не мог остановиться. Внутренняя дрожь охватила душу, мне казалось, из-за него меня колотит. Было так больно, словно мне вонзили кол в самое сердце.

За толстой стеной льда, где были сокрыты все чувства, не было возможности пробиться сквозь эту преграду. Я была уверена, что рада смерти своего убийцы, но сдержать рыдания той ночью так и не смогла. Меня трясло изнутри, тело не слушалось и дрожало. Эта горькая волна накрыла с головой, заставляя захлебнуться паршивым чувством. Она протекала по венам, проникая в сердце, оттуда – в душу, отравляла всё, до чего касалась, заполняла полость рта, и вкус у неё был такой особенный, вязкий, как смола, запоминающийся на века. Вкус утраты близкого человека.

— Мама... — хрипела я, уткнувшись локтями в мокрые колени. Мои руки были сложены в замок, а лоб обессиленно утыкался в большие пальцы.

Я осознала. Я вспомнила. Я всё поняла.

Никакая она не Сусан Фарси, или как там её ещё называли.

Дама в чёрном – Летиция Кацуки. Наша с Эвитой мать, потерявшая здравый рассудок, свела счёты с жизнью тринадцать лет лет назад. Но на самом деле отправилась на дно океана по моей вине.

Из детства я запомнила её нежность, сдержанность и целеустремлённость. Но чаще всего она была горда и лицемерна. Мать обычно смотрела с бесконечной любовью на меня, а на Эву издалека, иногда сдавленно, но гордо ухмылялась на её успехи. Мы редко с ней виделись и разговаривали, пусть и жили в одном доме. Она была по-настоящему сильна. Даже в детстве я успела заметить её непреодолимую силу воли, которую лично мне она не показывала.

В детстве мне всегда нравилось играть на фортепиано. Никто не станет отрицать, что некоторые сонаты Бетховена трагичны, но только от исполнителя зависит, какой аспект трагического в исполнении выйдет на первый план – отчаяние или триумф. Убийца вёл в горы последний луч этого мира, но не знал, что путь – это начало всему.

— Не грусти, доченька, болезнь проходит со временем. Выпей горячего чая и поспи.

— Эви поедет с вами на выставку?

Цветочная выставка, которая проходила каждую весну в городе. И когда я была маленькой, мне нравилось туда ходить. Потому что в этот счастливый день мама и Эва не ругались и вели себя так, будто мы семья. За неделю до этого праздника я считала дни и подбирала платья. Сидела рядом с мамой, которая могла наконец позволить себе уделить нам время. Но тогда я заболела накануне вечером и осталась дома.

— Она уже всё решила. Я беспокоюсь за тебя и хочу остаться, но Эва настояла на своём, — мама взволнованно улыбнулась, заботливо прикладывая мокрую тряпку мне на лоб.

— Если ты не поедешь в этом году из-за меня, то Эва будет в ещё большем стрессе, чем обычно. Просто езжай, мам, — шмыгаю носом.

— Тогда я куплю твои любимые цветочные духи. Выберу самые красивые.

В тот день я не должна была отпускать её. Должна была уговорить не ехать туда. Тогда я даже не подозревала, что это был последний раз, когда я видела счастливое лицо своей матери.

В тот же вечер поступил звонок. Нам сообщили новость, что она повесилась. Я потеряла сознание на месте, а Эва ещё два года ходила на сеансы к психологу. Не исключено, что на нервной почве у неё не повысится давление, и её не закроют в психотерапевтической клинике, поэтому ей был противопоказан стресс в любом его проявлении. После этого в нашей квартире исчезли абсолютно все семейные фотографии.

Семья действительно самое ценное, что есть в нашей жизни. Родители воспитывают нас так, насколько им это позволяет сделать их воспитание – они делают нас лучшей версией себя. Или худшей, как случилось со мной. Они вкладывают в нас максимально возможное, что могут дать. И они дают это «максимально возможное» из того минимума, что имели сами.

И когда снова стали поступать очередные звонки, то она решила сбежать в неизвестном направлении. Она скрылась, как преступница, в то время как я всегда считала её сильной личностью, хоть мы и не очень-то ладили между собой, и она никак не поощряла моих интересов. Но теперь нет ни её, ни нашей семьи.

Она уехала. Она умерла во имя своих идеалов. Но вернулась назад совершенно другим человеком, а я даже этого не почувствовала.

Кроме отвратного «Прости меня», кое-что хотелось сказать ещё больше: — Пожалуйста, вернись.

Незачем печалиться из-за прошлого, стараясь не зацикливаться на том, что тонула в гнетущем, удушающем чувстве разочарования.

• ——————— ✿ ——————— •