6. апофеоз одиночества
ты можешь делать вид, что любишь,
— можешь красиво лгать.
• ——————— ✿ ——————— •
— две недели спустя —
Белые лучи рассвета медленно проникают сквозь шторы, и кажется, что те колеблются. Тусклые бесформенные тени сползают в углы комнаты и замирают. Снаружи в листве щебечут птицы, люди спешат по своим делам с утра пораньше, пока не стало слишком жарко. Из кондиционера дует бодрящий ветерок, в медленном такте, как в вальсе, приглашает в реальность, выманивая из сна. Сумрачная дымка спадает, предметы вновь обретают формы и цвета, и рассвет воссоздаёт мир заново.
— Доброе утро, — раздался голос, на что я сразу же вскочила от неожиданности и чуть не ударилась лбом об стену. На краю кровати сидел Дракен.
За его спиной изливается столько света из открытого окна, что я вскидываю руку и закрываю лицо. Солнечные лучи пробивались в комнату, раскрашивая паркет белыми полосами. Усталость сохранилась в мышцах, но я наслаждалась тишиной и звуками природы. Он молчит, наблюдая за мной с вальяжной улыбкой.
— Когда ты так улыбаешься, хочется тебе врезать, — я чуть привстала, поправила подушку, и облокотившись на неё, смогла присесть. Стянув резинку, расплела тугую косу, позволив волосам рассыпаться по спине густым тёмным каскадом.
— Я же уже говорил, что наблюдать за тем, как ты просыпаешься, стало моим хобби? — он оттолкнулся плечом от стены и встал с кровати. Шкаф.
— Что за шоу ты устроил? Почему молчал и сразу не сказал? — громко зеваю, ища стопой домашние тапочки на полу.
— Если бы ты попросила нормально, я бы сжалился.
— Кретин.
— Буду ждать твоё «доброе утро» на утренней тренировке, поспеши, — он невозмутимо даёт мне щелбан и направляется к выходу, хлопая дверью, — И он тоже тебя ждёт. Собирайся. Кофе на столе, я ушёл.
***
Впервые за две недели, которые были прожиты с пропитавшимися слезами салфетками в руках и бессонными ночами, я встречусь со своим возлюбленным.
Я ждала. Ждала до блеска в глазах, до дрожи во всём теле. Ждала каждый прожитый в одиночестве день. Потому что такое уже было раньше, и каждый раз, как в первый, разлука всё более невыносима. Настолько, что хочется чертовски громко выть, потому что это единственное, что напоминает о нём. Боль заставляет не забывать.
Сейчас очень сильно хочется обнять его, зарыться пальцами в белые выженные пряди волос, вдохнуть запах, пускай Майки и пропах камерой.
Его не посадили. Пока перевели в следственный изолятор на некоторое время, точнее до суда, который состоится буквально через несколько дней. Несколько дней, и всё решится. Решится дальнейшая судьба, и от этого сильно подкашиваются ноги, в немом страхе дрожит тело, ведь ожидать можно чего угодно.
***
— Расскажи мне всё, — произношу в трубку, пока он поджимает губы, — Знаю, ты хочешь уберечь меня, но это уже предел. Разве ты не видишь? Где мы оказались наконец своим молчанием? Скажи, кто написал заявление.
— Это был Кадзутора, — громко выдыхает в трубку, не разрывая наших взглядов, вцепившихся друг в друга как два магнита. Закрываю глаза с мыслями, что это было ожидаемо, что Ханемия действительно сделает нечто подобное, — Его отец – человек с большими амбициями и связями, готов мне глотку разорвать за своего отпрыска.
Вслушиваясь во всё, что говорит Майки через дряхлый телефон, чувствую себя актрисой в наполненной бесконечной драме, а всё, что происходит – выдумка. Что ярко оранжевая роба преступника на нём – выдумка, что жестяные наручники на его почерневших от грязной работы руках – тоже. И разделяющее нас поцарапанное стекло с маленькими отверстиями – часть сценария. Он продолжал молчать, и этот сценарий становился всё более реальным, неизбежным. Казалось странным чувствовать на себе его запах, ощущать его тепло, но понимать, что он не может даже дотронуться.
— Не вини ребят, я сам просил их не говорить тебе ни о чём. Ты понимаешь, что это значит? — влажные хрустали всё же срываются с ресниц, падая на стол, — Я сяду. Может на год, может на два, а может на десять, — спокойным тоном продолжает, — Я должен дать тебе возможность жить нормальной жизнью. Не такой, понимаешь? — объясняется как может.
— Но, я не хочу... — горло стягивает ком, провода натягиваются.
— Ты столько пережила из-за меня, поэтому я хочу, чтобы ты оставила всё как есть. Это зашло слишком далеко, — его ладонь ложится на стекло, словно хочет прикоснуться в последний раз, но не может, — Отпусти меня. Пообещай, что отпустишь, — плачу, скользя ладонью по стеклу, размазывая отпечаток ладони.
Я в ужасе летела в пустоту, и впервые за всё это время была по-настоящему заинтересована в происходящем. Сердце в груди колотилось, намереваясь вот-вот протаранить грудную клетку. Логичней всего было подумать, что нужно было просто ему довериться. Но, простите, сделать что? Отпустить? Моя натура такой роскоши себе не позволяла.
Как можно его отпустить, если столько кругов ада прошли вместе? Как можно просто взять и бросить его одного в тюремной камере, зная, что его никто так не будет ждать, как я? Возможно, он и прав, это слишком для подростка, который толком и себя не может защитить, но защитить Сано кажется сейчас самой главной миссией.
— Как ты можешь? — всхлипывая, шиплю в трубку, — Я никогда не отпущу тебя, даже не проси об этом. Ты понял? Я вытащу тебя до суда, во что бы то ни стало. Ты ни в чём не виноват, слышишь? Поэтому закрыли тему, — убираю остатки влажности на щеках, — Скажи мне, как там? — он поджимает губы, разрывает зрительный контакт и опускает взгляд вниз.
— Холодно, — подбородок дёргается от подступающей истерики, потому что он страдает, а я ничем не могу помочь.
Его налитые мучениями, печалью и страданиями глаза, которые ещё недавно сияли страстью и озорством, рвали мою душу на части. Кто знает, когда мы увидимся...
— Будь сильным, я обещаю найти выход.
— Ты ради этого сюда пришла? — хладнокровно бросил он, и его взгляд тотчас изменился.
Как бы я ни настраивала себя, глаза всё равно мокнут.
«Юна, держись. Ты сильнее этого. Это не настоящий Майки. Он говорит так специально».
— Да, я хочу помочь, — тихо выдавливаю, опустив голову вниз.
Я рассматривала его серьёзное лицо, вновь погрузившись в свои мысли. Опять о чём-то своём, едва ли относящемуся к делу. Когда осознаю, что долго размышляю – хочется выбраться, я прилагаю попытки от них уйти, убежать или скрыться: меняю позу, перевожу взгляд. Но стоит мне ненадолго усесться на месте и не крутиться, как грёбаная юла, они снова начинают поглощать.
— Тогда больше не приходи.
И тут моё сердце замирает. Я тянусь рукой к стулу, чтобы ухватиться за спинку, но он не выдерживает и падает на пол. Я пячусь назад, будто простреленная каждым словом пулей 45-го калибра, вылетевшей изо рта Майки.
«Больше» – внезапно.
«Не» – быстро.
«Приходи» – метко.
В самое сердце.
И я не могу устоять.
— Майки, зачем ты это делаешь? — шепчу, ощущая, как на глазах растворяется вера в нашу любовь.
— Что? — он почему-то начинает кровожадно улыбаться, будто не контролируя поток слов, и отпускает телефонную трубку, что она остаётся висеть на закрученном проводе.
— Издеваешься надо мной.
А я ведь была уверена. Была уверена, что смогу спасти его.
— У нас ведь есть шанс на счастливое будущее. Зачем ты сводишь на нет все мои усилия?
— На какое будущее? Будущее, где я серийный маньяк, а ты грязная подстилка с дерьмовой репутацией?
— Я хочу спасти тебя!
— Мне не нужна помощь! — кричит он, — Меня не нужно спасать! Мне не нужно ничьё спасение. И тебе нечего делать рядом со мной! — он резко отстраняется, — От меня не осталось ничего, что стоило бы спасать, — его голос стал тише.
— Не притворяйся, будто тебе всё равно! — крикнула я, не переставая плакать.
— Дальше что? Ты бы просто побежала обратно к своему спасителю, как ни в чём не бывало, и так по кругу, до бесконечности бегала бы от него ко мне, продолжая выпрашивать у меня долбаное время?! У нас с тобой всё закончилось.
— Но... Майки...
— Но что?! — вырвалось диким криком из его груди и глаза разгневанно сверкнули под нахмуренными бровями, — Уходи отсюда.
— Пожалуйста, не говори так! Я день за днём пыталась освободиться от этого кошмара. Как ты никак не понимаешь, что я переживаю за тебя! Майки, журналюги в семье Ханемия всё что угодно могут напечатать! Но я не виновата, что стала жертвой шантажа и абьюза!
— Виноватых найти проще, чем признать свои ошибки, — его тон снова повысился. Прищурив глаза, смерил меня взглядом с ног до головы, — Так что напрасно ты льёшь здесь слёзы и пытаешься разжалобить меня.
— Нет! Это не так! — я вцепилась в заслоняющее нас стекло и отчаянно билась в истерике.
— Хватит, леди! Вы сейчас разобьёте стекло! — спохватился охранник, что-то пробурчал в рацию и взял меня под локти, оттаскивая назад, — Неужели так сложно взять и развернуться к выходу?
Грубое подоспевшее: «Свидание окончено» разрывает от несправедливости.
— Ты можешь осуждать меня и будешь прав. И даже несмотря на то, что твои слова ранили меня, я всё равно буду любить тебя. Любить и верить до последнего. И я знаю, что ты веришь, но отрицаешь всё из принципа… — я обернулась к Майки уже на пороге у выхода и он столкнулся со мной взглядом, в котором отныне нельзя было встретить тепло и ласку.
Он разрывался между желанием свернуть ей шею и желанием зацеловать до потери сознания. Поэтому позволил своим собственным демонам помешать ему проявить любовь.
Лицо от слёз уже горело, неприятно стягивало, и, приложив руки к пульсирующим вискам, я направилась к выходу, не оборачиваясь. На этом финальном аккорде окончательно внутри всё оборвалось. Это замкнутый круг. А мне хотелось зайти за край.
Я проглатываю накатившие слёзы, и надо бы последовать его команде. Надо бежать.
В таком-то месте для подобной встречи никогда не будет достаточно времени. Даже час покажется одним мгновением, которое бездушно украдёт левый коп.
Сознание поражает образ Майки, впечатывающего кулаки в лицо Кадзуторы. Брызги крови на полу и белоснежной одежде. Его исказившееся в ярости лицо. И сила, с которой он бил. Клянусь, он был готов прикончить его прямо на месте, если бы я не вмешалась.
Скорее всего, в конечном итоге он просто уничтожит себя.
Думала, он спасёт меня. А на деле получила ещё один удар в грудь.
Он просто играл со мной.
А я хотела ему открыться.
Я так хотела ему помочь.
Я допустила мысль, что он особенный. И я ещё никогда в жизни так сильно не ошибалась.
Я бы смогла простить его, принимая всю ложь вместо того, чтобы учиться ненавидеть его за каждую секунду, которую он молчал. Поэтому я сижу и думаю, была ли в его словах хоть доля правды. И кто научил его говорить так, словно его слова – это пули, застревающие в моём теле.
***
Когда я покидаю пределы колонии, на улице на смену лучезарному солнцу приходят свинцовые тучи, небо затягивает серостью, а воздух пропитан сыростью. Солнечный свет едва пробивается сквозь мрачные облака, всё вокруг кажется хмурым. Ярость в бою, которая так богата эмоциями, становится на фоне природы приглашенной и тусклой. План созрел в голове ещё в зале ожидания, поэтому беру телефон в руки, с трудом набирая дрожащими пальцами наизусть выученный номер.
— Какого ты мне звонишь? — вырывается из динамика телефона.
— Поверь на слово, я тоже не в восторге, что мне приходится говорить с тобой, — сколько же этот человек принёс несчастья в жизнь, — Через полчаса встретимся в парке. В твоих же интересах прийти и поговорить со мной, иначе я за себя не ручаюсь, — сбрасываю вызов, пряча телефон в карман. Это должно сработать.
Ноги ноют от медленного передвижения, а мысли забиты лишь одним Манджиро, который сейчас сидит в холодном следственном изоляторе и безнадёжно ждёт суда. По его взгляду всё было понятно: он не надеется выйти оттуда в ближайшие пару лет, не верит в возможность найти выход. Шутки кончились. Играть в игры с полицией опасно, особенно, когда отец – полковник, метящий в высший чин, и который готов снести с плеч голову за сына. Кадзутора знает это, и наверняка поступил так ради мести. Этот упырь заберёт заявление любой ценой и остановит судебное разбирательство; в голове построен идеальный план.
***
Вдалеке уже виднеются ворота парка, в котором должна произойти встреча. Быстрым шагом перехожу дорогу. Сколько же в этом месте было раскрыто тайн, обсуждено проблем и просто проведено душевных разговоров.
Кадзу [04:37pm]: Меняем место встречи. Иди в «Starbucks Coffee», я возле паркинга.
— Придурок, — бурчу под нос, разворачиваясь назад.
Кадзутора был моим давним лучшим другом. В какое-то время мы очень сблизились между собой, зародилась крепкая дружба, связанная общими интересами,
воспоминаниями и секретами. Он был тем человеком, которому я могла доверить всё: фантазии, секреты, и мучающие мысли. Жаль только, что подобное происходило в одностороннем порядке. Сам же Кадзутора никогда не делился чем-то подобным. Я элементарно не знала о существовании его брата, что уж говорить о тайнах, которые тот скрывал за маской доверия и понимания?
Не знала даже, что он сидел за убийство.
Удалось узнать только об одной из тех, о которых он никогда не распространялся, и то по чистой случайности.
Это произошло в одной из клиник района Минато. Тогда я случайно заметила сидящего на диване возле регистратуры поникшего, плачущего Кадзутору, который сжимал в руках исписанный неразборчивым врачебным почерком лист бумаги. Наблюдала, пока тот упивался горечью и страданием, написанным у него в медицинской карточке напротив слова диагноз: «Травматическая амнезия».
Наблюдала и не решалась выйти. Выйти и спросить, что же произошло. И после этого всё пошло коту под хвост. Он связался с плохой, влиятельной группировкой «Мёбиус: Безглавый ангел», перестал как-либо поддерживать общение, изредка спрашивая, мол, как жизнь, после ограничивался кратким «привет-пока», «дай списать» и «дай домашку», а когда я сошлась с Майки, и вовсе возненавидел по понятным для всех причинам. На этом история великой дружбы подошла к концу. Разве я могла называть его другом?
***
— Лучше бы в психушку пошли, — ворчу я, не довольствуясь выбором локации. Уж чересчур много плохих воспоминаний меня связывают с этим местом.
— Тебя за свою примут, — смеётся он, подталкивая меня локтем. Сарказм буквально лился из его уст, пока мы ждали заказ за столиком в самой дальней части кафе, подальше от чужих глаз.
— Я бы взяла тебя с собой.
— Я польщён твоим вниманием, учитывая то, что твой хахаль сейчас сидит в изоляторе и ждёт суда, — он что-то печатает в телефоне, а после откладывает его в сторону, устремляя взгляд прямо на меня, что мне и спрятаться некуда, — Молчишь? Он всё-таки тебя кинул? — в его глазах нет никакой удовлетворённости, скорее пустошь, — Как же получилось, что на словах ты самая смелая, а на деле – обыкновенная трусишка?
Мы могли просто разговаривать, не соприкасаясь телами, и смотреть друг на друга, будучи готовыми испепелять, но мы не могли даже представить, что произойдёт, если нам всё же придётся столкнуться.
— Да вот, смотрю сейчас на тебя и не понимаю. Когда же настал тот переломный момент, когда ты начал вести себя как ублюдок? — вскидываю брови, наблюдая за его реакцией.
— Что за хуйню ты несёшь? Таблетками закинулась, прежде чем прийти сюда? — буквально плюет фразой в мою сторону, принимая точно такую же позу, — Говори по делу, иначе я ухожу отсюда.
Делаю несколько глотков подоспевшего официантом кофе, чтобы успокоиться, потому что за маской хладнокровия и смелости сейчас прячется ледянящий страх и неадекватное сердцебиение, вышибающее напрочь все мысли из головы.
После третьего глотка я уже перестала считать. Напряжение никуда не ушло, по периметру и без того был разлит бензин – любая спичка и пожар в этом месте гарантирован. Мы не союзники, не на одной стороне – мы лишь ими притворяемся до определённого момента.
— Сколько ещё ты будешь мстить, чтобы уже захлебнуться наконец этой местью? — наконец начинаю говорить по делу.
С одной стороны его можно понять. Он многое пережил: смерть брата, диагноз, которого он чертовски боялся, знатно подкосили его состояние и рассудок. В карих глазах напротив нет ничего, кроме жажды боли от его жертвы, которой может стать любой.
— Поднапряги задницу. Столько, сколько мне потребуется для успокоения, — серьёзен как никогда. Его длинные пальцы нервно постукивают по столу, надеясь успокоить себя таким образом. Внутри зарождается жалость к нему и ненависть за причинённую им же боль. Из-за него сейчас и происходит всё это, — Давай ближе к делу.
— Предлагаю выгодную сделку. Ты забираешь заявление, а я всего лишь закрываю свой рот на замок, — он пару секунд смотрит на меня, будто впервые видит, а потом растягивается в ухмылке и заливается истеричным смехом, но смеётся тот, кто смеётся последний, разве не так?
— У тебя ничего нет на меня, — он мотает головой в разные стороны, пока я уверенно показываю ему экран своего телефона. Я подготовилась.
— А это тогда что?
На лице Кадзуторы играет напускная растерянность и злость. Мой язвительный голос нежными бархатными лентами проходится по шее Кадзуторы, завязывая на ней петлю, которая с каждым новым словом, душит всё сильнее.
— А это, друг мой, детская порнография и незаконное хранение наркотиков. Вот весело будет, если это всплывёт, — сверкаю озлобленной улыбкой, — Будешь вместе с Майки сидеть. Только знаешь, что с такими, как ты, делают в тюрьме?
Не знает, но догадывается. Портить ему жизнь не хочется, но чего не сделаешь ради своей любви, которая по его вине сейчас сидит в камере? Возможно, это безумие, но иначе поступить нельзя. Пускай за это я потом буду гореть в жарком адском котле, но вытащить Майки и заставить Кадзутору забрать эту чёртову бумажку я смогу. Обязательно смогу.
— Будем честны: твой отец прекрасно понимает, что ты отнюдь не святой. Думаешь, рассказать ему об этом будет хорошим поступком? Господин Ханемия ведь меня любит, как родную дочь, — трясу телефоном перед глазами, выводя его на эмоции всё сильнее. Он молчит, закусывает губу и глядит исподлобья, выжидая чего-то похуже, — Нет? Око за око ведь. А чего ты замолчал? Тебе уже не весело?
— Таким дешёвым трюком тебе меня не напугать. Предлагаю своё условие. Заключим сделку и перемирие. Пока ты будешь следовать плану, то есть находиться рядом со мной и помалкивать, я заберу заявление и скажу, что побои не настоящие. Остальное сделают за нас и дело закроют. Твоего пацана выпустят, и никто ничего не узнает.
«Да что он себе позволяет?!»
В моём представлении я пока мало понимала, что он естественно выдвинет своё условие, и что именно нам нужно будет сделать, но, судя по его реакции, у того был какой-то план, а я была не в той компетенции, чтобы отказываться от любого шанса в мою пользу.
— Тебе лучше быть внимательнее, Юна, пока у меня есть компромат на тебя и Манджиро – ты молчишь и делаешь вид, что мы с тобой счастливая пара, — я смотрела на него дезориентировано, всё ещё пытаясь переосмыслить ситуацию, будто действительно что-то могла понять, — Так что соглашайся, пока мне не стало ещё любопытнее, как будет выглядеть твоё лицо, когда последние остатки твоей гордости окончательно исчезнут, — он скалится, прищуривая глаза, — И я буду наблюдать, как ты постепенно теряешь рассудок от страха и ожидания.
Чёрт возьми, я даже не знала, почему так цеплялась за то, чтобы оправдать его, ведь это было нецелесообразно. Чего я этим хотела добиться? Он даже сейчас не теряет былой уверенности в своих силах. Подумать только, этому человеку я когда-то доверяла больше, чем себе. Но что-то всё-таки не так.
— Он был ходячей катастрофой, человеком с таким количеством демонов и пороков, что я сам удивлялся, как он ещё держится на ногах, — Кадзу сминает бумажный стаканчик, — Он ненавидит тебя до глубины души, иногда даже желает смерти, но это не мешает ему желать тебя всеми фибрами, поэтому я заберу у него этот здравый смысл, — довольный моей реакцией, он продолжал давить на больное и констатировать факты, будто все наши действия были у него на виду с самого начала.
— Ты мне угрожаешь, значит? С чего такие выводы? Как мне понять, что ты не обманываешь?
— Ты думаешь, мол, я воспользуюсь тобой, предам, убью. В таком случае и ты используй меня.
— Как это понимать?
— Просчитай момент до предательства, приготовься однажды убить меня и отобрать всё. Тогда игра станет честной, — мы столкнулись взглядами, и, кажется, что между нами горел безумный азарт, — Мы оба поставим на кон жизнь. Ты и я пойдём к своей цели, а когда достигнем конца – направим друг на друга пистолеты. Если ты обернёшься первой и выстрелишь, я с радостью приму поражение. Ради этого я и прошу тебя находиться рядом и играть в любовь.
— Это слишком большая цена. Мне не до твоих игр.
— Как будто до этого ты имела хоть какие-то шансы. И в его глазах ты была единственной в этом мире, которая могла успокоить его чудовищные инстинкты. Помимо Шина, конечно же...
— Я – не убийца, чтоб ты знал. И не хочу показывать свои эмоции перед ненавидящим меня человеком. И что если я не справлюсь? — поражённо спросила я, не поверив собственному слуху, будто уже согласилась. Он ведь уже отталкивал меня. Он делал вещи и похуже.
— Если не справишься, и повернёшься слишком поздно, расстаться с жизнью придётся тебе, поняла?
Моя надменность лилась через край, заставляя подбородок высоко подняться – не уронить свою гордость и честь. Но страх за свою жизнь пересиливал чашу весов.
— В день, когда это произойдёт, я буду уже за тысячу километров от тебя.
Пусть попытается убить меня, пусть попытается сделать это хоть сотню раз – я напомню ему вкус проигрыша, который он начал забывать. Мои глазницы смотрели в мрачные глаза напротив, а те, в свою очередь, были поглощены мной. Каждый из нас посягнул на личное пространство соперника – бесцеремонно вторгся и приложил ко всему руку, поэтому теперь просто не имел права отступать.
Я в Кадзуторе видела источник всех бед, а он во мне – свою карму. Как могут стать союзниками те, кто так считает? Никак, вот и весь ответ.
— Так что если будешь стрелять в меня, предупреди заранее, я подам тебе патрон, — добавляю метафору на метафору.
— Всегда знал, что ты сумасшедшая суицидница, — он усмехнулся.
Ненависть к нему, которую я всё время пыталась прятать, была так сильна, что даже если бы я приложила массу усилий – подавить её мне бы не удалось. Глядя друг на друга, никто не мог скрыть, что считал – в произошедшем виноват тот, кто сидел напротив.
Он смотрел с явной издёвкой, с ней же, впрочем, и говорил. Хотелось ответить что-то в духе: «Посмотрим, когда будешь уже ходить под моим поводком», изображая загадочность, и то, что я что-то знаю, но в действительности, помимо того, что это очевидно будет выглядеть смешно, это ещё и будет неправдой. В конце концов, выводов, чтобы это полагать, у меня не было, чисто энтузиазм и нежелание признавать факт того, что всё настолько плохо закончилось.
«Я начну учиться готовиться к обретению независимости, а после – расстанусь. Это и станет моментом, когда я предам тебя, Кадзутора».
Упираюсь локтями в стол, испепеляя какое-то время брюнета взглядом и оскалом на губах, а вскоре ухожу из кафе, покидая его наедине со своими мыслями. Он точно сделает всё возможное, чтобы мой рот оставался на замке. А я не буду сопротивляться.
Нет, друг другу мы не доверяли. Мы не союзники, не на одной стороне – мы были теми, кто ими притворялись. Соупотребителями, на пару вдыхающие героин с письменного стола.
Неужели ещё немного, и весь этот ад провалится с треском под лёд?
Буквально через пару секунд на экране телефона появляется входящий вызов и высвечивается фотография Дракена с надписью на верху «Рю-Рю».
— Дракен, ты знаешь, как вовремя позвонил! Я нашла выход, так что Майки скоро выпустят. Только вот он...
— Юн, слушай, это всё конечно хорошо, но у нас тут… В общем… — в трубке пару секунд стоит молчание. Пальцы, держащие телефон, нервно постукивают по чехлу, — Ты только не нервничай, окей?
«Это что, блядский фильм?»
— Я достаточно перенервничала сегодня. Не тяни кота за хвост, говори уже, — останавливаюсь прямо посреди забитой людьми улицы, которые с обходят стороной, задевая плечо, но на них как-то всё равно.
— Его пырнули заточкой сокамерники, — и, кажется, в этот самый момент земля уходит из под ног. В глазах появляется темнота, а Дракена, который продолжает что-то говорить в динамик уже не слышно. Похоже Вселенная всё же решила отстоять своё и побороться.
— Юна, слышишь? Юн? Алло? Ты тут?
Хотелось бы верить, что мне не придётся проверять на прочность твёрдый асфальт, но, кажется, никто не интересовался моим мнением. Ужас выбрасывал в кровь адреналин, но он не находил выхода, а я, сотни раз перебрав на языке все существующие ругательства, не находила спасения.
— В чём я провинилась перед тобой? — поднимаю взгляд в небо на пустой улице, в которую всё же успела свернуть.
А, может, Вселенной хочется иногда поглумиться над простыми людьми? Штаны в мгновение ока пропитываются влагой асфальта как и подол загрязнённого пальто. Голова кружится так, словно меня поместили в мощную центрифугу.
Беспомощность, беззащитность, слабость – душа в вечном напряжении и страхе, ей надоело принадлежать такой хозяйке, как я, которая каждый день рисковала, потеряла все силы на оборону и продолжала принимать подобные подарки от судьбы, без возможности ей что-либо противопоставить. Свет стал уже очень близко, прорезая тьму, и буквально заставлял глаза об него обжечься. На этой земле разжигалась война, о которой остальным только предстояло узнать. В груди бешено колотилось сердце, напоминая о том, что я до сих пор жива, и несмотря ни на что, буду жить дальше.
• ——————— ✿ ——————— •