Сирен

Море — это море, накатило — откатило. Иногда море штормит. Оно просто есть, и этого достаточно, чтобы вызывать в людях множество самых разных чувств, и я хочу жить просто как «человек у моря».

Банана Ёсимото

***

Юна давно подозревала, что с её братом что-то происходит: он стал более задумчивым и слишком часто погружался в себя. Не сказать, чтобы они до этого много общались — у сиренов не приняты нежности и долгие разговоры по душам, но явных изменений в поведении Юнги не заметил бы только слепой.

Состояние брата нисколько не беспокоило Юну, но мысль о том, что это может как-то касаться всего их рода, не давала ей покоя, подстёгивая на решительные действия. Сирена дождалась, пока Юнги потеряет бдительность, и потихоньку плыла за ним по пятам по одному только ему известному маршруту.

На самом деле одно только то, что он вообще куда-то поплыл, заставляло насторожиться: обычно сирены редко покидали свои скалы да утёсы, так как практически круглосуточно находились в режиме ожидания незадачливых моряков и рыбаков. Подозрительно сощурившись, Юна молчаливо преследовала брата до самого берега, а после и до скал неподалёку, где и застала крайне интересную картину.

То, что делал Юнги, было сродни предательству и жестоко каралось сиренами: отношения для них в принципе — табу, если не получить разрешения у старших, но чтобы ещё и с человеком…

«Его же убьют», — с нарастающей тревогой думала сирена.

Она могла сколь угодно холодно относиться к брату, но желать ему смерти было слишком даже для неё.

«Что же делать?» — желание спасти брата разрывало изнутри.

«А что, если… »

Юнги не простит ей этого, и Юна это прекрасно понимала, но лучше так, чем видеть его казнь, зная, что она могла что-то изменить.

Несколько недель она неотрывно следовала за братом, в надежде подловить момент, когда его человеческий мальчишка останется в одиночестве.

Смеркалось. Лунные блики красиво играли на тёмной, практически чёрной глади моря, которая с минуты на минуту должна была сменить свой окрас.

Юна прерывисто вздохнула, завидев свою цель, растерянно хлопающую глазами. Одиноко раскачивающаяся лодка остановилась у скал, и Чимин нетерпеливо ёрзал в ожидании долгожданной встречи.

«Прости, Юнги, но так нужно… »

Кто-то всё равно должен стать жертвой.

— Юнги?

Нежное, практически невесомое движение рук — и человек в её руках обмякает, будто погружаясь в сон, но на этот раз вечный.

— Он умер без боли и с твоим именем на губах. Ты не простишь меня, Юнги, но твоя жизнь ценнее миллионов таких, как он.

Последний раз оглядываясь на бездыханное тело парня, сирена поплыла прочь, убеждая себя в том, что всё сделала правильно. Всё дальше удаляясь от камней она, тем не менее, остановилась, услышав нечеловеческий вой, раскатившийся по морю.

«Он приплыл», — пронеслось в её голове.

***

Юнги не мог до конца поверить в происходящее: ещё вчера они с младшим разговаривали обо всём на свете, чередуя слова и поцелуи, наслаждаясь друг другом и ночным спокойствием, а сейчас его тело безжизненной куклой лежало на дне лодки, убаюкиваемое мягкими волнами.

— Чимин-а, ну же, очнись, — зачем-то шепчет Юнги, утыкаясь в макушку парня.

Он понимал, что тот мёртв — со свёрнутой шеей люди не живут, но непонятная ему самому надежда не желала утихать, разгораясь с каждой секундой всё сильнее.

— Ты не можешь бросить меня вот так, ребёнок, только не сейчас… — сирен с отчаянием вглядывался в знакомые черты, пытаясь найти в них хоть что-то, кроме смертельной бледности. — Пожалуйста…

Чуда не случилось.

Младший всё так же лежал с неестественно вывернутой головой. Сирен прижался к грудной клетке парня, в слепой надежде услышать хотя бы тихий, но всё же стук сердца, но оно молчит, а некогда такое тёплое тело постепенно становится холодным и чужим.

Мысли Юнги превратились в вихрь в голове, не желая соединяться в единую картину. Чимин должен быть тёплым, должен согревать его холодную душу, должен обнимать его, тихо шепча о своих чувствах, он должен жить!

Юнги мокрыми пальцами закрывает чужие веки, чтобы больше не видеть опустевшие глаза Чимина. Сирен не желает запоминать их безжизненно пустыми, он хочет помнить их блеск и счастье, плещущееся в глубине.

Чимин внезапно ворвался в его жизнь, и так же внезапно её покинул.

Нежно прижав бездыханное тело к груди, Юнги с трудом гребёт одной рукой, помогая себе хвостом, не давая голове младшего опуститься под воду — люди ведь не умеют дышать под водой.

«Мёртвым не нужен воздух… »

Последнее, что он может сделать для близкого ему человека, так это проститься с ним так, как принято у его вида.

***

Они приплыли к гроту, куда обычно относили всех умерших сирен. Бережно положив остывшее тело на столь же ледяные камни, Юнги утыкается лбом в глыбу, силясь уплыть.

Место упокоения морских нимф — священно, тут не принято прощаться разговорами. Но как он может уплыть, не сказав самое важное?

— Я помню, как встретил тебя впервые: ты не был особенным, обычный человек, каких я видел тысячи. Единственное, отличающее тебя ото всех — это то, что ты выжил. Я забыл бы о тебе, точно забыл бы, если бы ты не приплыл опять. А потом ещё раз и ещё… Моей ошибкой было потакать тебе, а твоей — связываться с кем-то вроде меня. И что в итоге? Ты мёртв, твой путь оборвался прежде, чем успел начаться, скажи, куда тебя завели твои мечты?! Ты был достоин лучшего финала, а я — не смог уберечь тебя. Ты столько раз признавался мне в любви, и я ни разу не ответил тем же. Но я люблю тебя, Чимин, иначе мне не было бы так больно сейчас…

Пара солёных капель срывается с ресниц, падая в воду, и Юнги с удивлением обнаруживает, что он, оказывается, умеет плакать.

— Как жаль, что я не говорил всего этого раньше, как жаль, что ты никогда этого не услышишь. Ты не мёртв, и не умрёшь, пока жив я, ведь ты будешь жить вечно в моей памяти, как самое прекрасное и совершенное существо из всех, что я встречал. Прощай, Чимин, и да осветят звёзды, которые ты так любил, твой путь.

В последний раз прижавшись губами к его устам, Юнги отплыл подальше от подростка, устало закрывая глаза.

Пройдёт ещё пара часов, прежде чем он откроет их снова, и обнаружит, что наступил рассвет, а тела младшего больше нет в гроте.

«Море забрало его к себе… » — подумал Юнги, смотря на абсолютно пустой грот.

— Ты не любил море, но ради меня готов был остаться в нем навечно… Прости, что так вышло. Мне жаль.

Он так и не узнал, что Юна позаботилась о бездыханном теле Чимина, перенеся его к родному берегу.

Наутро хладное тело нашли рыбаки: мальчишка лежал на берегу моря, омываемый лениво набегающими волнами, разбивающимися о песок. Он выглядел спокойным и умиротворённым, будто спал, и только неестественно выгнутая шея говорила о случившемся.

Чимина похоронили через несколько дней, а вместе с ним в земле сгинул и без того еле заметный блеск в глазах его отца, вкупе с сердцем одного сирена.

Он так долго думал, что ледяное сердце невозможно разбить… Чушь. Ледяные сердца бьются легче всего.